— Я покажу вам дом Бальзака, — сказал мсье Камбреленг после второго тура вокруг Дома радио.
Однако тон его изменился, теперь он обращался как бы сразу и к человеку с бородой, и к Франсуа.
«После Дома радио почему бы не дом Бальзака?» — подумал Франсуа, который больше уже ничему не удивлялся.
— Это единственный дом, оставшийся от бывшего пригорода Пасси, — сказал мсье Камбреленг. — Только подумайте: из своего сада Бальзак видел Сену!
Оказалось, что дом Бальзака располагался в двух минутах езды от Дома радио, но был затерт между буржуазными зданиями 16-го округа.
Дом Бальзака остался оазисом в этой зоне, поскольку при нем сохранился сад.
— Бальзак видел Сену, — мечтательно повторил мсье Камбреленг и резко затормозил у дома, превращенного в музей великого романиста.
Но тут же снова тронулся с места, чтобы показать спутникам крохотную улочку с древней, в несколько веков, мостовой, прямо за домом Бальзака, улочку, которая выглядела до дрожи провинциально, на ней даже сохранился межевой столб, отмечающий границу между бывшим пригородом Пасси и бывшим пригородом Отей. Узкая, освещенная рядом фонарей, змеящаяся между увитыми плющом стен и каменных фасадов, она пахла тайной, и если бы Бальзак собственной персоной вышел им навстречу в цилиндре и сюртуке, никто не удивился бы.
— Это самая красивая улочка в Париже, — заверил нас мсье Камбреленг. — Стоит пройтись по ней пешком…
Но его спутники не проявили расположения выйти из машины, так что мсье Камбреленг снова нажал на газ и выехал на скоростную трассу Жоржа Помпиду на правом берегу Сены, единственную трассу, которая позволяла пересечь Париж, не торча у семафоров на перекрестках.
— Ладно, давайте вернемся, — сказал он.
Франсуа было крайне любопытно узнать, что означает для мсье Камбреленга возвращение. Неужели им придется возвращаться в лес, где безусловно еще продолжался эротический торг между проститутками и моторизованными клиентами?
Но мсье Камбреленг повернул в центр Парижа, к Лувру. Когда проехали под мостом Бир-Хакейм, он не преминул заметить:
— Видите вон то здание слева, с круглым балконом на третьем этаже? Там снимали «Последнее танго в Париже».
Франсуа и человек с бородой дружно повернули головы в направлении, указанном мсье Камбреленгом. Не то чтобы они что-то увидели, но в первый раз с тех пор, как Франсуа сел в машину, их взгляды встретились, и человек с бородой даже произнес фразу с явным доброжелательством:
— Хорошо ездить с гидом, правда?
И в ту же секунду прожекторы, которые освещали Эйфелеву башню, все разом погасли. Франсуа был застигнут врасплох, он никогда не присутствовал при этой церемонии. В принципе он знал, что Эйфелева башня не стоит с огнями всю ночь, что через час или два после полуночи муниципалитет по соображениям экономии гасит освещение. Из грациозного, в феерической подсветке, силуэта, создающего даже ощущение, что он построен из стекла, а не из металла, Эйфелева башня вдруг превратилась в гигантскую тень с двумя-тремя красными огоньками на верхушке, как леса вокруг какой-то высотки, бесполезные, если не опасные в темноте.
Грусть и тоска накатили на Франсуа. Он не знал, куда направляется мсье Камбреленг, не знал, где ему сегодня ночевать, ничего, по сути, не знал про этих двух человек, с которыми сидел в машине, да и не сказать, чтобы ему очень уж нравился Бальзак… Так что он просто смотрел на дорогу, на мосты, под которыми они проезжали, отмечая, что перед Аустерлицким мостом мсье Камбреленг свернул со скоростной магистрали к Итальянской площади и потом — к кварталу Муфтар.
Когда мсье Камбреленг остановился у кафе «Сен-Медар», Франсуа это показалось почти нормальным. Они все втроем вышли из машины и вошли в кафе, которое было еще открыто (нон-стоп, что ли? Не исключено. Франсуа знал одно такое кафе, «Сен-Мишель», рядом с собором Парижской Богоматери).
— Поднимайтесь наверх, я сейчас подойду, — сказал мсье Камбреленг Франсуа и человеку с бородой.
У Франсуа не было никаких причин ослушаться того, кто его спас, поэтому он без малейших колебаний поднялся в салон на втором этаже.
Салон был полон людей всех возрастов и обоего пола, и у всех был такой вид, будто они у себя дома. Кто-то шепотком беседовал, кто-то дремал в одиночестве за отдельным столиком. В одном углу две тени играли в кости, но старались не стучать и бросали кости на сложенное вчетверо полотенце. Наискосок, в кресле на колесиках, сидела женщина с рукой в гипсе. Человек в темных очках — вероятно, слепой — делал вырезки из газет, наваленных перед ним на столе… Помещение было освещено очень слабенько, над дверью горела одна анемичная лампочка и на столиках — несколько свечей. Франсуа глядел во все глаза на это сборище, силясь понять, что тут происходит. От изумления он даже не заметил, как черный таракан, появившийся невесть откуда, зашевелился у него на левом плече.