— Какой же я был дурак! Какой болван! Да и все мы тоже были хороши!
Всякий раз как мсье Камбреленг вспоминал свое маоистское прошлое, он перво-наперво разражался этой тирадой. Дискуссии имели место в присутствии Хун Бао, которого мсье Камбреленг обожествил. Периодически мсье Камбреленг самым официальным образом просил прощения у Хун Бао.
— Я прошу у вас прощения, господин Хун Бао, от имени всех французских маоистов, которые вписали одну из самых позорных страниц в историю Франции.
Хун Бао кивал головой и посмеивался, почти как старик, который помог ему бежать из Китая, от Мао. Между 1969-м, когда ему удалось добраться до Франции на британском судне, и 1976-м, годом смерти Мао, Хун Бао написал пять душераздирающих романов о культурной революции в Китае. Их наперегонки издавали по всей Западной Европе, и они имели огромное влияние на всех тех, кто был склонен услышать правду об азиатском коммунизме. Критики называли его китайским Солженицыным. Хун Бао пустился во все тяжкие, производя романы, пьесы, новеллы… По его сценариям поставили несколько фильмов. После резни на площади Тяньаньмынь, в октябре 1989 года, когда иссякла последняя надежда на демократизацию Китая, Хун Бао получил Нобелевскую премию по литературе. И непосредственно после этого Хун Бао был забыт.
Однажды мсье Камбреленг, когда мы ужинали в китайском ресторане на Госпитальном бульваре, рассказал мне, как он выудил Хун Бао.
Они встретились на приеме. Лично мсье Камбреленг обожал приемы. Прием, как и другая форма социального маскарада, званый ужин, был для него площадкой, где меряются силами.
Он ошибался? Нет.
Между приемом и ужином все же существует большая разница. Ужин — это групповая игра с ограниченным числом участников. За ужином каждый старается блеснуть по максимуму, чтобы привлечь внимание других к своим достоинствам. Если ты умеешь себя продать, тогда ты отвоевываешь себе территорию в обществе, приближаешься к власти, начинаешь играть уже во влиятельных кругах, получаешь доступ к конфиденциальным сведениям, заводишь знакомства, перед тобой открываются двери, тебя принимают на равных в высшем свете, начинают раскручивать, приглашают в чужие проекты. На приеме в ту же игру играют сотни участников, отсюда — риск анонимности, особенно если ты дебютант. Но сам факт, что ты присутствовал на таком-то приеме, остается козырем на будущее. Золотой пулей, которой ты можешь стрельнуть на званом ужине завтра или послезавтра. «Ах, вы тоже были на давешнем приеме…»
Он ошибался? Нет. У меня были моменты тягостного одиночества на приемах? Да.
Можно сказать, что прием есть сумма одновременных ужинов. После ритуала прибытия и сообщения темы (а это — единственный момент, когда участники смотрят в одну сторону) общество разбивается на небольшие группки, более или менее мобильные. Тот, кто переходит от группы к группе, чтобы поздороваться и чтобы заявить о своем присутствии, освежает состав групп и обеспечивает его текучесть. Если ты ни с кем не знаком — беда. Тот, кто попадает на прием, но ни с кем не знаком, начинает играть соло. Случалось ли мне играть соло на приеме?
— Да, десятки раз.
Так вот, именно этим занимался Хун Бао на приеме, куда явился и мсье Камбреленг. Играл соло. Мсье Камбреленг питал естественное расположение ко всем тем, кто играет соло на приемах. Что значит играть соло на приеме? Это значит внимательно разглядывать картины на стенах, если на стенах висят картины… восхищаться архитектурой зала, террасой или садом, если прием имеет место во дворце…
— Окопаться в баре со стаканом в одной руке и с сигаретой в другой, — добавил я.
— Вот именно.
Или беспечно прогуливаться между гостями, как будто ты кого-то поджидаешь. Но существуют и другие техники. Мсье Камбреленг знал одного субъекта, который на приеме прохаживался взад и вперед с двумя бокалами шампанского в обеих руках, создавая впечатление, что где-то его ждет кто-то, кто попросил его принести шампанского…
В общем… но к чему это я?
Мсье Камбреленгу часто случалось растекаться мыслью по древу. Такой он был дробный по натуре. Впрочем, мсье Камбреленг сам часто просил нас его останавливать, чтобы он не раздробился окончательно. «Помогите мне собраться в кучку», — говорил он.
— Вы говорили о Хун Бао, с которым познакомились на приеме.
Да, это был прием именно в честь Хун Бао, по случаю получения им Нобелевской премии. Мсье Камбреленг не помнил, кто именно устроил этот прием. ПЕН-клуб? Ассоциация писателей или Ассоциация литераторов? В конце концов какая разница? Главное, это то, что там были все сливки Парижа и весь издательский мир. При этом всем было плевать на Хун Бао. Как мсье Камбреленг понял, что никому нет дела до китайского лауреата Нобелевской премии по литературе? А просто никто не удосуживался подойти к нему с разговором. Когда ответственный за франкофонную часть произнес несколько поздравительных слов, а Хун Бао ответил тоже несколькими словами благодарности в адрес Франции, которая предоставила ему политическое убежище, и в адрес тех, кто поверил в него, было объявлено, что буфет открыт.
— И тут, — чуть ли не криком закричал мсье Камбреленг, — тут я увидел, как вся свора рванула в буфет. Я увидел, как формируются маленькие группы вокруг тех, кто располагает властью: тут издатель, тут критик, тут директор театра, тут меценат… Хун Бао остался стоять с бокалом шампанского рядом с ответственным за франкофонную часть. Битый час несчастный ответственный за франкофонную часть, чтобы не оставлять Хун Бао одного, придумывал предметы для разговора. Но в какой-то момент, когда мне случилось проходить в двух шагах от них, большой франкофонный начальник взял меня, не знакомого ему человека, за плечи и представил мне Хун Бао, а потом бросил нас и пулей вылетел в буфет…