Жила Ирина с братом, а точнее, с семьёй брата, так как Олег был женат и уже имел своего ребенка, в двухкомнатной квартире на первом этаже крупнопанельного пятиэтажного дома. Досталась в наследство от родителей. Все бы хорошо, да была она в доме, находившемся у черта на куличках. Точнее, на поселке Магистральном — глухой, непрестижной окраине Курска. «Вор-городок…» — с долей иронии говорили о Магистральном сами магистраловцы.
Раз вор-городок, то, понятно, порядки и нравы в нем соответствующие.
Олег работал электриком в автобазе. Тут же, на поселке. Автобаза была большая, работы много, а получки — мало. И на этот мизер, который по несколько месяцев задерживали, содержал Олег не только жену Лилию, полуторагодовалого сына Никитушку, но и ее саму. Потому и приходилось Ирине все терпеть да сносить.
Олег чувствовал себя главой семьи, и не раз напоминал об этом и ей, и своей жене Лилии, пышнотелой брюнеточке, чем-то похожей на клушу, вечно копавшуюся с пеленками, с простынками, с ползунками сынишки, с пузырьками и сосками, с детским питанием и горшками. По натуре — доброй, мягкой и всегда согласной с мужем. Лилия была четырьмя годами старше Ирины и очень любила своего ребенка. А потому молча сносила обиды мужа. Если, случалось, что плакала, то как-то беззвучно и незаметно.
Олег к ней, как к женщине, охладел. И часто поглядывал на свою соседку по этажу Мальвину Васильевну Смирнову. Даже Ирине было видно, что та брату нравилась. И не только, как женщина — Мальвина, несмотря на замужество, была женщиной современной. Не в пример Лилии, за собой следила, и за телом, и за душой, модно одевалась, время от времени посещала театр и рестораны. Но, самое главное, владела «девяткой», светлым автомобилем ВАЗ-21099, одним из лучших достижений отечественного автомобилестроения. Словом — «богачка».
Но больше самой «богачки» Мальвины ему, по правде говоря, нравился ее автомобиль!
Белая «девяточка» часто стояла возле подъезда, вызывая зависть у менее удачливых соседей.
Олег не раз и жене, и ей, Ирине, приводил Мальвину в пример, как успешный образ современной женщины. «Учитесь, — говорил он, — вот вам наглядный пример, какой должна быть современная баба. Не вам чета! Образованная! Красивая. Не спешит обзаводиться детьми, как некоторые…»
Олег в своем стремлении разбогатеть, во что бы то ни стало, кроме мелкого воровства со своей автобазы, предпринимал и попытки заиметь деньги путем вклада приватизационных чеков, полученных всей семьей, в один из инвестиционных фондов, расплодившихся в городе Курске. Но он был всего лишь Олегом Нехороших, а не Анатолием Чубайсом — и из его затеи с чеками ничего не вышло. Точнее, вышел пшик! В год по копейке.
Успешней прошла приватизация квартиры. Но квартира и так ему и членам его семьи принадлежала. Их из нее никто не гнал, и выгнать не мог. Как платили за коммунальные услуги, так и продолжали платить. Правда, с каждым разом все больше и больше. Хоть услуг не прибавлялось ни на грамм, но аппетит Управляющей компании рос не по дням, по часам. Словно богатыри из русских сказок.
Да, теперь он мог продать эту квартиру. Никто не спорит — мог. Но, продав, где бы сам жил?..
Разговор между братом и сестрой происходил утром третьего марта в комнате Ирины. Оба стояли чуть ли не у порога комнаты. Оба были одеты и готовились отправиться на трудовой фронт. Вмешательство брата на несколько минут нарушило утренний распорядок. Лилия, возможно, слышала этот разговор, занимаясь сынишкой в своей комнате, однако не вмешивалась. Она, вообще, старалась ни во что не вмешиваться, ни ввязываться. Словно кроме ее Никитушки больше никого вокруг не существовало.
— Ну что, сеструха, договорились? — как бы ставя точку на скользкой теме, одновременно и вопрошая, и утверждая, произнес Олег.
— Хорошо, — неуверенно пообещала Ирина. — Только не знаю, как все ему объясню…
— А ты на меня сошлись. Так даже лучше будет… Пусть почувствует, что если ты ему дорога, то должен дело и со мной иметь!
— Не понимаю…
— А тебе и не стоит понимать… Делай то, что прошу. Договорились? — повторил он.
— Да.
Когда Ирина, наконец, вышла из квартиры, на душе «скребли кошки». Однако, езда в переполненном автобусе, занятия в колледже, общение с подружками отодвинули утренние неприятности на дальний план. Жизнь продолжалась.
…Объяснение с Иваном, пришедшим как обычно вечером на свидание к ней, на удивление прошли без ожидаемого возмущения с его стороны.
— Хорошо, я сам разберусь с твоим братцем, — только и сказал Иван, когда она, путаясь и сбиваясь, пояснила причину разрыва отношений.
И ушел, не попрощавшись.
— Ну, что? — спросил за ужином брат.
— Сделала, как ты сказал…
Присутствующая тут же Лилия попросила с жалкой улыбкой на лице:
— Да оставил бы ты, Олег, молодых в покое. Пусть сами решают…
Знать, слышала утрешний разговор.
Олег, не дослушав фразы, резко перебил жену:
— А ты бы, курица, вообще не вмешивалась! Не твоего ума это дело. Знай свое: кухню да ребенка, и не лезь, куда не просят. Тоже мне заступница нашлась…
Лилия сразу же сникла и во время остального ужина больше ни одного слова не произнесла. А когда все встали из-за стола, то молча начала собирать посуду.
Ирина ушла в свою комнату. Безучастно ко всему размеренно и монотонно тикали часы. Где-то за шторами, безуспешно борясь с законами физики и прозрачностью стекла, нудно жужжала муха. На душе было гадостно и тревожно.
…После того нелегкого и малоприятного разговора с братом прошло несколько дней. Острота обиды немного притупилась, но не отпускала. Попыток тайно встречаться с Иваном она не делала — не желала портить отношения с братом. И Иван к ней с вопросами не подступал, хотя с Олегом общался постоянно. О чем они шептались или переговаривались при встречах, Ирина не знала. Расспрашивать брата не желала. Тот мог и не ответить. Хуже того — вновь оскорбить и унизить ее.
На восьмое марта Олег кроме цветов — трех гвоздик — подарил ей косметический набор. А жене — флакон духов. Впрочем, самым трогательным в этом празднично-подарочном событии был не подарок брата, которому, откровенно сказать, позавидовали бы многие сверстницы Ирины, а то, что брат передал и презент от Ивана — яркую коробочку с туалетной водой. Значит, Иван не только не обиделся на нее, но продолжает любить. От этого вновь стало и радостно, и грустно, и тревожно. Юное девичье сердечко затрепетало пойманным воробышком.
Хоть Олег и держался этаким суперменом, которому сам черт не страшен, но от Ирины не укрылось беспокойство, свившее гнездо в душе брата. Что-то серьезно мучило его, находя смутное отражение на лице и во взгляде. Только не спросишь же старшего брата. Да и он вдруг светлел ликом, и тени беспокойства тут же исчезали.
Знать бы бедной девушке, что уже несколько недель Олег вынашивал планы «отмщения» своим соседям. Во-первых, за то, что они живут богаче его. Во-вторых, за то, что был отвергнут Мальвиной, как любовник. Знать бы… Да не дано простым смертным знать чужие помыслы.
Олег и так, и этак «подбивал клинья» к симпатичной соседке, и с лестью, и с грубостью пёр — всё было напрасно. Мальвина его игнорировала. А однажды, когда он был особенно настойчив и навязчив, прямо заявила, что не нуждается в его мужских достоинствах, даже если таковые вообще у него имеются. Заявила с издевательско-пренебрежительной улыбочкой женщины, знающей себе цену.
Как всякий мужчина в шоферской среде, Олег считал, что все бабы слабы «на передок» и дарят свою любовь направо и налево, кому ни попадя, лишь бы этот «нипоподя» брюки носил.
Чего грех таить, встречаются и такие представительницы прекрасного пола. Не часто, но встречаются. Лично Олегу такие особы попадались часто. Даже собственную жену Лилию он сначала соблазнил, потом использовал, не имея серьезных намерений на супружескую жизнь. Женился же от безысходности: Лилия забрюхатела, а его связь с ней была слишком разафиширована, чтобы попытаться отделаться от нее! К тому же ее родители подсуетились. Вот и пришлось окольцеваться… по рукам и ногам себя связать.
А тут — полный «отлуп», как говорил дед Щукарь. К тому же Мальвина не только отказала ему в сексуальных утехах, но и попутно оскорбила колким замечанием о его мужских достоинствах. Этого Олег простить никак не мог. Вот и дал он себе клятву отомстить соседям при удобном случае.
О его домоганиях Мальвина мужу, по-видимому, не поведала, так как тот продолжал приветливо здороваться при встречах. В противном бы случае скандал закатил. И это обстоятельство также бесило, как и сам отказ.
«Совсем, сучка, игнорирует, девственницу из себя корчит»! — покалывало самолюбие.
На работе и в супружеской постели, рядом с пухлым и теплым телом Лилии, он постоянно строил планы отмщения. В разных вариантах. Один хитроумнее другого. Строя планы, он хотел все сделать так, чтобы самому при любом раскладе мщения, оставаться в стороне, в тени.
Олег был продуктом своего времени. Слегка образованным, в меру нагловатым и хамоватым, и очень невоспитанным, но при этом отчетливо понимающим, что пакостные дела лучше всего делать чужими руками.
Откуда же было взяться воспитанию, если оно передается вместе с кровью и генами родителей, с молоком матери, формируется в семье, а не в детском садике и в школе, и тем более, не на улице.
Родители Олега — главные зодчие воспитательного процесса жили мирно, как большинство семейных пар. Основное время они находились на работе, а чуток свободного проводили в хлопотах по обустройству семейного очага. И вечно были в поисках денег. Сначала на ковры и стенку, потом на хрусталь и золотые погремушки в виде колечек, сережек и цепочек. Позже — на цветной телевизор и видеомагнитофон. Затем из кожи лезли и копили на «жигуленка». Сходить в театр, в музей, в филармонию — у них и в мыслях не мелькало. В кино ходили от случая к случаю, и то, когда были помоложе. С годами — ни-ни. Мол пустая трата времени и денег. К тому же телек имеется…
Художественной литературе, не говоря уже о публицистике, на полках «стенки» места не нашлось. Родители не читали, и он не читал. И в ТЮЗ, то есть театр юного зрителя, уже несколько десятилетий работавший в городе, сходил один раз. Вместе со своим первым классом. Учительница, Мария Ивановна, культпоход организовала.
От роду ему было немногим более двадцати шести лет. Не блистал красотой, но и уродом не был. Образованием не мог похвалиться, но и за словом в карман не лез. Где не хватало слов, там помогал русский мат. Универсальное средство общения всех русскоговорящих. Ох, и могуч русский язык, особенно с матом! Говорят, что поволжские немцы в быту меж собой общаются на родном немецком, даже ссорятся на нем. Но когда ссора доходит до своего апогея, и слов на родном не хватает, то главным аргументом становится русский мат! Великий и могучий.
По праздникам надевал костюм отечественного производства. Недорогой, но ладный, пошитый как будто на заказ, как раз по фигуре. В будни носил джинсы, куртки. В квартире коротал время в спортивном костюме фирмы «Адидас».
Как все, учился в школе. После окончания восьми классов пошел получать профессию водителя в ПТУ. В «банде» местной пацанвы, хамоватых и нахрапистых, тайком обирал своих же однокашников из сельских районов. Правда, на курс млаже. Несколько раз уличался в такой «шалости» преподавателями, клялся и божился, что делает это в последний раз. Ему верили, или делали вид, что верят, лишь бы не выносить «сор из избы», отчитывали, строго-настрого предупреждали и… прощали.
Книг, как и стоило ожидать от «продвинутого» родительского воспитания, почти не читал, в киношку не ходил, по телевизору смотрел только развлекательные программы, иногда художественные фильмы, зато ни одной дискотеки в городе не пропускал. Там можно было не только потолкаться, но и винца втихаря пропустить, и кулаки о чью-либо физиономию почесать. Иногда получал и по собственной, но не расстраивался, относился к этому философски: «Раз на раз не приходится». Впрочем, всегда старался отомстить обидчику. Силой его бог не обидел, и услугами дворовой «кодлы» не брезговал. Имел несколько приводов в милицию, в опорный пункт на родном поселке. Однако бог миловал, в тюрягу не сел, как некоторые его особенно активные кореша.
Потом была служба в армии. Служил водителем в строительном батальоне. Попросту, в стройбате. Другие мечтали о ВДВ, морской пехоте… Ему было плевать на престиж. Престиж престижем, а в стройбате платили!..
Когда был «молодым», шустрил на побегушках у «дедов» и не считал это зазорным. После года службы сам «гонял» молодых, но особо не зверствовал. Зато демобилизовался в срок. А те его сослуживцы-одногодки, что давали волю кулакам, вынуждены были «задержаться». Некоторые — надолго: были осуждены за неуставные отношения.
Еще в армии Олег пришел к выводу, что играть в «кошки-мышки» с законом лучше всего не своими, а чужими руками. Вот и искал чужие руки.
В кавалере сестры Ирины, этом Ромео из Курского детдома, Злобине Иване, парне недалеком, но физически сильном и по уши влюбленном в Ирину, он увидел долгожданное орудие своей мести.
«Пусть Иван-дурак на нас попашет, — размышлял Олег наедине с собой, строя один план хитроумнее другого, — а там видно будет. Если и погорит, то не велика беда. Жалеть некому. А молчать мы его научим».
Полунамеками, полуфразами он подталкивал Ивана к мысли «проучить» зарвавшихся соседей. Только Иван то ли не понимал, что от него требуется, то ли понимал, но делал вид, что не понимает, все никак не соглашался быть орудием мести. Чтобы ускорить «дозревание» клиента и его сговорчевость, Олег и решил «дожать» его разрывом с сестрой. И устроил небольшой спектакль Ирине, используя ее «втемную» в придуманной им комбинации. А Ивану поставил ультиматум: «Сначала дело, а любовь потом…»