МАТЬ. Что ты, в уме! Ты еще не пуганый! Разве можно связываться с нечистой силой. Избавь, Боже! Мне как-то довелось видеть раз, так спаси Господи еще раз встретить.
ЕСЕНИН. Где же ты ее видела? (Смеется.) Расскажи, ма!
МАТЬ. А ты не смейся! Я видела вместе с бабами, тоже к коровам шли. Только спустились с горы, а она, ведьма, тут и есть, во всем белом, с распущенными волосами, скачет на нас. Мы оторопели, стоим - ни взад, ни вперед. Глядим - с Мочалиной горы тоже бабы идут. Мы им кричать, они к нам бегут. Мы осмелели, бросили ведры, да за ней. Она от нас, а мы шестами за ней. Догнали ее до реки, а она там и скрылась в утреннем тумане, оборотилась в вихревой столб пыли. Старые люди говорили: надо бросить в него нож, а когда пронесется вихрь - нож найдешь весь в крови. Вихрь - это игра нечистой силы!
ЕСЕНИН. Все это сказки, ма! Нет никакой нечистой силы!
МАТЬ (протягивает ему большой нож). И все-таки возьми.
ЕСЕНИН. Что это?
МАТЬ. Нож
ЕСЕНИН. Зачем он мне?
МАТЬ. На всякий случай. Если к тебе в дом идет колдун, воткни нож под крышку стола, и он ни за что не войдет. Господи, спаси тебя, батюшка Николай Угодник! (Исчезает.)
ЕСЕНИН. К черту! Все к черту! (Отбрасывает нож в сторону.) Ведь я же не мальчик!
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК (появляясь в зеркале). И вот он стал взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
ЕСЕНИН. Нет, Дункан я любил, горячо любил. И сейчас еще искренне люблю ее. Вот этот шарф, ведь это ее подарок!
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ее страсть к шарфам плохо кончится.
ЕСЕНИН. А как она меня любила! И любит. Ведь стоит мне только поманить ее, и она прилетит ко мне сюда, где бы она ни была, и сделает для меня все, что бы я ни захотел.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Все, кроме одного. Она не сможет сделать так, чтобы здесь напечатали твою последнюю поэму.
ЕСЕНИН. Ты прав. Жаль, что она не нравится редакторам. Лирику им от меня подавай, а ты думаешь легко всю эту ерунду писать? Я ведь знаю цену этим романсам. Никто тебя знать не будет, если не писать лирики. На фунт помолу нужен пуд навозу - все, что нужно. А что у меня осталось в этой жизни? Слава? Да нет! И она от меня уходит. А без славы ничего не будет! Хоть ты пополам разорвись - тебя не услышат.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Так вот Пастернаком и проживешь!
ЕСЕНИН. Написать бы одно четверостишие, такое, как у Пушкина - и умереть не страшно...
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. А мы не одно, а два напишем, да еще таких, что все долго не успокоятся. Садись за стол.
ЕСЕНИН (садится). У меня еще хватит сил показать себя. Я умею писать, я не выдохся. Я еще постою! (Замолкает.)
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Что с тобой?
ЕСЕНИН. Не могу. Дар пропал.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ничего. Будем писать вместе. Строчку - я, строчку - ты. Готов?
ЕСЕНИН. Подожди, черт, пустая чернильница! В этой паршивой гостинице даже чернил нет.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ерунда. Когда нет под рукой чернил, то пишут кровью. Вот и нож, кстати. (Поднимает отброшенный Есениным нож и протягивает ему.)
ЕСЕНИН. Ты что, с ума сошел?
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. А что? Чего ты испугался? Тебе же не впервой? Ведь ты уже вскрывал себе вену.
ЕСЕНИН. Когда?
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Год назад. Забыл?
ЕСЕНИН. Этого не было.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ну не ври. А черная повязка на руке? Сам Эрлиху показывал.
ЕСЕНИН. Это я случайно. Стекло подвальное продавил.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ну да, так я тебе и поверил! Нигде: ни на руке, ни на одном пальце - ни царапины. Ясно же: аккуратненько вену перерезал.
ЕСЕНИН. От тебя не отвертишься (Вскрывает себе вену ножом.) А, была, не была! Не так страшен черт, как его малюют! Начинай! (Приготовился писать.)
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. До свиданья, друг мой, до свиданья!
ЕСЕНИН. Милый мой, ты у меня в груди.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Предназначенное расставанье...
ЕСЕНИН. Обещает встречу впереди.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. До свиданья, друг мой, без руки, без слова...
ЕСЕНИН. Не грусти и не печаль бровей.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. В этой жизни умирать не ново.
ЕСЕНИН. Но и жить конечно не новей (Закончил записывать.)