ЕСЕНИН. Ты знаешь, какая стерва этот Коленька! Я один раз прилег у него на кровати, задремал, чувствую, что-то мокрое у меня на животе. Он, сукин сын, употребил меня. Ты еще мало его знаешь, ты не знаешь всего...
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Давай подшутим над ним.
ЕСЕНИН. Как?
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Лампадку потушим. Он не заметит! Вот клянусь тебе.
ЕСЕНИН. Нехорошо. Ну, как обидится? Разозлится?
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Пустяки! Мы ведь не со зла, а так, для смеха. Вот посмотришь, он и не заметит, что лампадка погашена.
ЕСЕНИН. Хорошо. Согласен. (Прикуривает от лампадки и гасит ее.)
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Только ты молчи!
КЛЮЕВ (входит). Вот тебе спички, Сереженька!
ЕСЕНИН. Спасибо, Николай, уже не нужно.
КЛЮЕВ (замечает горящую сигарету). Так ты все-таки прикурил! От божьего огня! Побойся Бога, Сереженька! Это же святотатство! Проделки дьявола!
ЕСЕНИН. Не задавайся, Николай! Изображаешь из себя святого! Ты же не Николай Угодник!
КЛЮЕВ (увидев погашенную лампадку). Да ты и лампадку погасил, богохульник! Ах, грех-то какой! Вижу, пропащий ты совсем! Нет, Сереженька, того Есенина уже нет, а есть бродяга, погибающий в толпе собутыльников тот, что изменил отчему дому, из которого пришел в литературу. Разве ж это человек? Одна шкура от человека осталась. Мне, старику, страшно смотреть на тебя. Ведь ты уже свой среди проституток, гуляк, всей накипи Ленинграда. Зазорно пройтись вместе с тобой по улице. Стихи Есенина сейчас никому не нужны!
ЕСЕНИН. Вот тут ты ошибаешься, Николай! Я - лучший поэт России. Все остальные - говно!
КЛЮЕВ. Пожалуй, для поэта важно вовремя умереть, Сереженька! Разговаривать нам уже не о чем.
ЕСЕНИН. Мы разошлись, Николай! Твое творчество становится бесплодным. В твоих стихах есть только отображение жизни, а нужно давать саму жизнь!
КЛЮЕВ. Уходи, уходи, Сереженька, я тебя боюсь!
ЕСЕНИН. Ты погубил свой голос. Ты должен был кончить этим. Теперь ты гроб!
Задняя стена в номере задвигается, закрывая Клюева.
ЕСЕНИН (Черному человеку). А знаешь, когда-то мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный. Царя Алексея Михайловича.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. А ну, покажи!
ЕСЕНИН (показывает медный перстень на большом пальце правой руки). Как у Александра Сергеевича! Только знаешь что? Никому не говори! Они - дурачье! Сами не заметят! А мне приятно!
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ну и дите же ты!
ЕСЕНИН. Милый! Да я может только этим и жив! Я ведь тоже шел когда-то не той дорогой. Теперь же вижу, что Пушкин - вот истинно русская душа, вот где вершины поэзии. Теперь это мой единственный учитель!
Вечер. Есенин один в номере перед зеркалом. Он в крылатке, широком цилиндре, лайковых перчатках, лакированных туфлях. В руке - трость.
ЕСЕНИН. Сочинитель бедный, это ты ли
Сочиняешь песни о луне?
Уж давно глаза мои остыли
На любви, на картах и вине.
Ах, луна влезает через раму,
Свет такой, хоть выколи глаза...
Ставил я на пиковую даму,
А сыграл бубнового туза.
Стук в дверь. Входит Эрлих.
ЭРЛИХ. Сергей! Зачем ты все это надел?
ЕСЕНИН. А так! Мне хорошо в этом. Мне легче, кацо, лучше в этом. "Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек".
ЭРЛИХ. И что же все это означает? Зачем такой маскарад?
ЕСЕНИН. Скажи, кацо, только честно: это очень смешно?
ЭРЛИХ. Что?
ЕСЕНИН. Ну, цилиндр! Идет он мне?
ЭРЛИХ. А если скажу - не обидишься?
ЕСЕНИН. Не обижусь, обещаю.
ЭРЛИХ. Идет. Как корове седло.
ЕСЕНИН. Так-с... Хочешь притчу послушать?
ЭРЛИХ. Сам сочинил?
ЕСЕНИН. Ума хватит. Так вот! Жили-были два друга. Один был талантливый, а другой - нет. Один писал стихи, а другой - дерьмо. Теперь скажи сам, можно их на одну доску ставить? Нет! Отсюда мораль: не гляди на цилиндр, а гляди под цилиндр (Закладывает левую руку за голову.)
Я хожу в цилиндре не для женщин.
В глупой страсти сердце жить не в силе.
В нем удобней, грусть свою уменьшив,