Ты исправишь эту Печать и я тебе отдамся? Так⁈
Ты исправишь. Я отдамся.
Отдамся.
Отдамся.
Я застонал и перевернулся со спины на живот, потом обратно и снова на живот. Накрыл голову подушкой. Замычал. Ещё что-то попробовал поделать, чтобы выбить эту фразу из головы. Но каждый раз мысли возвращались к ней. Вот как можно быть таким косноязычным? Витория сначала решила, что я хочу с ней переспать. А потом, ещё веселее — что я хочу нанять её в качестве киллерши. Почему-то вопрос романтики как-то даже не встал. В отличие от моих частей тела, в последнее время слишком бурно реагирующих на мысли обо мне и Витории. В определённом ракурсе.
Киллерша ушла пару часов назад за палачом. Махнула рукой, пробормотала что-то наподобие «не скучай» и скрылась в сумерках коридора. Я поужинал в одиночестве и теперь маялся в кровати. Пытаясь то ли заснуть. То ли дождаться. То ли не сдвинуться от всех этих мыслей о том, что могло быть. А чего быть не могло.
Я пытался почитать — не вышло.
Пытался порисовать какие-нибудь безопасные знаки — опять не вышло. Первое, о чем талдычили «Основы» практически с каждой страницы — сосредоточенность и погружение в процесс. Полное и безоговорочное. А все мои мысли сейчас возвращались к киллерше. Поэтому, не рискуя остаться без руки или ноги, я отложил кисть и чернила назад в Тайник.
И снова уставился в потолок, пытаясь противостоять мыслям о Витории. С одной стороны — она сама предложила, и можно было бы и не отказываться сразу. С другой стороны, а чего я так шарахнулся от предложения провести с ней ночь? Пусть она и думала, что предложение это идёт от меня. Одно дело — толпа озабоченных служанок. Или, например, не менее озабоченная Отрёкшаяся. Последняя ещё и читер, сама соблазнить не может — Печати всякие калякает. Про Саяну я вообще молчу — абсолютно не моя история. А тут же совсем другое дело. Витория меня заинтриговала ещё в нашу первую встречу. Потом во вторую. Теперь вот в третью. Можно сказать, уже не первое свидание — всё можно. Чего я, спрашивается, торможу?
Внутренний голос что-то прошипел про несовершеннолетие, малолетство и вообще, всё должно быть по любви. И тут я замер. Не от мыслей о большой любви. А от напоминания о моем возрасте.
Сколько я был тут? Там, в смысле в моем мире, мне оставалось десять дней до дня рождения. Если считать с момента прибытия, выходит где-то… Сегодня я стал совершеннолетним. Конечно, я не знал, какое соотношение временных потоков на самом деле. Но если продолжать считать по сменам дня и ночи, выходило как раз что-то около.
Я усмехнулся такой вот арифметике. Один бзик по поводу малолетства можно снять. Тем более, пить я начал раньше. Курить, правда, как-то не пробовал. Зато успел на дуэль сходить. Так что самое время заняться решением сердечного вопроса. Иначе так и помру нецелованным девственником. Ну, ладно. Пару поцелуев я успел отхватить уже и здесь. Правда, не с Виторией. Значит, надо это дело исправить.
Воодушевлённый, я достал из Тайника дневник Аарона. Без какой-то конкретной цели. Просто чтобы время скоротать. Но пока листал пустые страницы, мне в голову пришла одна занятная мысль. Вывел запрос по слову «орк» и подождал, пока страница откроется в нужном месте. Мне давно хотелось узнать, что же свело Аарона с орками. Но всё как-то не до того было. А сейчас как раз тишина, одиночество и лишние мысли, с которыми становится неспокойно.
Страница высветила, к моему удивлению, несколько десятков записей. Я и не думал, что Аарон так часто пишет про своих зелёных. Я выбрал самую первую. Если я не ошибся в расчётах с годами, тут Аарону было около десяти лет. Детский почерк — кривоватый и прыгающий подтвердил мои предположения. Так же, как и не такой пафосный слог, как сейчас. Это с годами Ааруша поднатаскался в изъяснениях. А тогда было просто накарябано следующее:
А!Х! По тупости кучера чуть не угодил под колеса маркиза Жерме. Кучера велел выпороть. Орка осыпать монетами. Орк монеты не взял. Потребовал жизненное право. Сказал деду, чтобы сделал его моим рабом. И его сестрицу. Для чего мне два орка — пока не придумал.
На этом запись заканчивалась.
Я нахмурился. Что такое жизненное право я не знал. Но мне на помощь пришла система. Оказалось, что это что-то вроде местного закона. Когда кто-то спас твою жизнь, если этот кто-то отказывается брать деньги за спасение, он может потребовать от тебя спасение ещё чьей-нибудь жизни. Очень любили этим правом пользоваться приговорённые к смерти. Сначала подстроят покушение, потом спасут кого-нибудь из аристократов и требуют спасти своего обречённого родственничка. Впоследствии к действию этого Права разработали целый свод поправок и дополнений.
Я усмехнулся и убрал сообщение. Не стал вчитываться в юридические рассуждения и дополнения к этому праву. Выходит, Гару спас Аарона, а тот в ответ спас ещё кого-то. Орму? Или самого Гару? Как это выяснить, не вызывая подозрений, я не знал. Подойти к зелёным и сказать — «Эй, друзья, а напомните-ка мне, как мы с вами повстречались», — выходило слишком… подозрительно. А любопытство уже точило моё воображение. Наверное, всё-таки, Аарон спас Орму. И она в него влюбилась, как в прекрасного принца-спасителя. А тот пользовался её доверчивостью, скотина остроухая.
Я нахмурился. И снова застыл на распутье своего отношения к хозяину тела, в которое меня занесло. С одной стороны — надменный богатенький изнеженный отпрыск древнего рода, привыкший к праздности и житье на всем готовом. С другой — не без таланта и не без благородных поступков. Вон, Орму спас. Чем больше я пытался разобраться, почему меня так сильно бесит Аарон, тем больше открывал в нем каких-то неплохих сторон. И всё становилось всё сложнее и сложнее.
Шаги в коридоре — грузные, шаркающие, вырвали меня из размышлений и из кровати. Либо Витория привела палача. Либо ко мне пожаловали ночные гости. Я нехотя поднялся и встал у окна.
Дверь распахнулась без скрипа. В проёме возвышалась грузная фигура в безразмерном балахоне. Я вздрогнул, помимо воли вспоминая балахонщика.
— А ты чего в темноте сидишь? — из-за спины фигуры раздался голос Витории. Наваждение пропало, и я был безмерно этому рад. Встречаться с жителем Великой Пустыни мне больше не хотелось. Никогда. И я очень надеялся, что мироздание нас больше не сведёт в одной точке пространства.
Витория кашлянула, как бы напоминая про свой вопрос.
— Как-то спокойнее так, — я пожал плечами, рассматривая гостя. Это был другой палач. Не тот, с которым меня свела дуэль. Тот был худой, волосатый и угрюмый. Этот был лысый, толстый, неповоротливый и весь какой-то заплывший, что ли. И тоже угрюмый. От подъёма в башню он тяжело дышал. И то и дело вытирал ладони о балахон.
Витория достала из Тайника канделябр со свечами, зажгла его и поставила на стол.
— Так-то получше будет, — девушка обвела взглядом комнату, озарённую жёлтым светом. Засмотрелась на дрожащие на противоположной стене тени. И вернулась взглядом ко мне.
— Показывай.
Я не стал ждать, чтобы мне повторяли. Подтянул рукав вверх и показал Печать палачу.
Тот молча взял мою руку в свои и принялся рассматривать рисунок со всех сторон. Я содрогнулся, почувствовав холодные, потные ладони. Как будто прикоснулся к жабе.
— Дориан сказал, что мою невозможно удалить без твоей. Ну, то есть…
— Что удалять надо в том же порядке, в каком Печати ставили, — пробасил палач, не переставая вертеть мою руку.
— А-а-а, — я сделал вид, что все понял.
— Но я это говорил до того, как увидел Главную Печать, — спустя некоторое время снова подал голос палач.
Вообще я заметил особенность: Палачи этого мира были угрюмы, немногословны и как бы незаметны. Хоть и не рубили головы на плахе, а всего лишь стирали или замораживали картинки.
— А теперь? — не выдержала затянувшейся паузы Витория.
Палач поднял свободную руку, призывая киллершу к тишине, и снова принялся разглядывать узор. Мне показалось, что это длилось вечность и ещё столько же. Я смотрел по сторонам, чтобы не смущать палача своим пристальным взглядом. Всё, что я успел заметить — так это почерневшую сетку из моих капилляров, которая расползлась ещё шире. Но это было предсказуемо. Я же сам поставил действие высасывателя энергии на ускорение. И, несмотря на то, что с виду я вроде как был бодр, весел и чувствовал себя нормально, рука как бы намекала, что таймер тикает. И желательно стереть моё творчество как можно скорее.
— А теперь я говорю, что это невозможно.
Голос палача, тихий и размеренный, почему то показался мне громом. Над одинокой заброшенной башней. Две синие молнии убийственного взгляда Витории не заставили себя долго ждать. Вот и разразилась гроза.
— Что значит, невозможно? — несмотря на взгляд, полный ярости, голос киллерши был убийственно спокойным.
— То и значит. Энергия, вложенная в Печать, превосходит мои силы. Удаление рабских Печатей — дело очень и очень сложное. И дорогое. А тут не просто рабская Печать. Да пребудет в светлой памяти Фиоренус — её создатель — кто-то мастерски изменил её плетение. Здесь нужен Источник. У меня его нет. Единственный, который был в Вейсбурге, отозван в столицу.
— И что же нам делать, милейший? — вкрадчиво поинтересовалась Витория.
— Напишите завещание. Попрощайтесь с близкими. Эта Печать тянет соки из вас обоих. И тянет быстро.
Ну, тут меня Палач не удивил. Как, впрочем, и Виторию. Она сама именно этого и добивалась.
— Если я всё верно рассмотрел, вам осталась пара дней. Не больше. Проведите это время с пользой. Конечно, можете обратиться к первоисточнику. Наверняка где-то есть записки Фиоренуса, в которых он говорит, как рвать связи. Но я бы на это сильно не рассчитывал.
Палач похлопал меня по плечу и направился к двери.
— Провожать меня не надо. Денег за вызов тоже не возьму.
— Ещё бы взял! — фыркнула ему вслед Витория.
Едва закрылась дверь, прямо в полотно впился нож. Я перевёл на Виторию вопросительный взгляд.
— Ты знал! — киллерша ткнула меня пальцем в грудь.
— Ага, конечно знал. Поэтому с таким воодушевлением налепил Печать на себя. Вот такой извращённый способ самоубийства. Я, конечно, не против умереть с тобой в один день. Но только после «жили долго и счастливо».
Киллерша подошла к двери, выдернула из неё нож, засунула в сапог и уставилась на меня.
— И что теперь делать?
— Выдохни и успокойся! — махнул я в сторону кровати. К моему удивлению девушка беспрекословно выполнила всё, что я ей сказал. Я замер, не зная, что сказать.
— Что? Я решила успокоиться! Всё равно истерикой делу не поможешь.
Я медленно кивнул в ответ. Кажется, я начал понимать, для чего Витору нужна была именно такая Печать. Её носитель абсолютно не понимал, что им управляет кто-то.
— Разденься! — приказал я Витории.
Девушка склонила голову, внимательно рассматривая меня. Сначала с одной стороны, затем с другой. После медленно поднесла руки к кожаному корсету и принялась расшнуровывать ленты.
— Ч-что ты делаешь?
Язык как-то моментально прилип к небу. А в горле пересохло. И голос осип. Пока я наблюдал за тем, как Витория избавляется от корсета и начинает расстёгивать многочисленные пуговки на рубашке.
— Исполняю твоё желание. Ты же хотел меня? И если это не пожелание, чтобы я прирезала кого-нибудь из твоих недругов, то всё вполне определённо. Не так ли?
Витория расстегнула рубашку и двинулась прямо на меня. Я начал медленно отступать, пока не упёрся в кровать.
— Н-нет. То есть да. То есть ты всё не так поняла!
Я попытался остановить девушку, которая решила устроить стриптиз по моему приказу.
Витория замерла, моргнула и отошла в сторону.
И суетливо начала застёгивать пуговички.
— Не знаю, что на меня нашло. Прости. Это нервное, видимо. Наверное, я тебя не так поняла, всё-таки. Надо кого-то прирезать, да?
Я тихо застонал. И от безысходности, и от боли.
В первую очередь — от безысходности. И от своей честности, никому не нужной. Приказал бы потом забыть, зато всё свершилось бы!
Меня аж передёрнуло от таких мыслей. Может быть, Аарон на моем месте не растерялся бы. А я вот такая вот тряпка бесхребетная. Зато с чистой совестью.
Размышления отвлекали от ноющей боли в области Печати. Я посмотрел на картинку и увидел ещё сильнее разросшуюся чёрную сетку.
Я потёр виски и протянул руку Витории.
— Ну-ка, покажи, что там у тебя?
Девушка показала мне свой рисунок. Сеть под её Печатью была темнее и шире. Видимо, это у меня осталось два дня. А у неё?
Я вызвал перед глазами интерфейс, не отнимая руки от узора.
Изменить.
Переместить.
Удалить (недоступно).
Я пожалел, что удаление мне пока что недоступно. Для себя я решил, что как только научусь более-менее хорошо ставить Печати, тут же возьмусь за изучение искусства местного палачества. А что? Никто не говорил, что это запрещено правилами. А раз так, почему бы и не получить новый навык?
Я выбрал функцию изменения. Достал из Тайника кисть. Линии на руке Витории засияли, отзываясь на моё прикосновение. Я нашёл необходимый участок, отвечающий за перераспределение энергии, без особого труда. То, что сделал однажды — было уже знакомо и не требовало таких нагрузок. Поэтому я перераспределил потоки так, чтобы круг замкнулся. После проделал то же самое со своей Печатью. Тем самым, избавив нас от необходимости нестись сломя голову в столицу, в поисках какого-то там Источника. Но, тем не менее, не отменяя этой необходимости.
— Что ты сделал? — Витория с удивлением наблюдала за тем, как сначала светлеет, а затем и вовсе исчезает сеть капилляров под её Печатью.
— То, что ты и просила. Сделал всё, чтобы Витор и компаньон отправились к праотцам как можно скорее. Осталось только подменить плетение. Но, думаю, с этим не возникнет проблем. Организуешь мне встречу со своим братцем и с тем, к кому он ходит в гости по утрам. А остальное предоставь мне.
Витория поднялась и кивнула. Не знаю, восприняла это как приказ или как собственное решение. С этой Печатью я начал путаться, где исполнение моей воли, а где — её. Надо будет как можно скорее избавить нас обоих от этой ерунды.
Я вспомнил слова палача о создателе рабской Печати. Фиоренус.
Я знал лишь одного Фиоренуса, по имени Герхард. И он был ненастоящий. А настоящего давно закопали.
— Родовое поместье Фиоре!
Витория обернулась на мой крик.
— Что?
— Нам надо туда. Тем более герцог приглашал. Наверняка там найдётся что-нибудь интересное.
— Мне туда запрещён вход правилами Гильдии, — пожала плечами киллерша. — Один пойдёшь?
— Почему один? У меня есть команда зелёных! Надо только захватить их по дороге.
Витория кивнула и вышла из комнаты. Оставляя меня наедине с кучей планов, идей и несбывшихся надежд.
Я забрался в кровать и приказал себе закрыть глаза и заснуть. Сон, конечно, не шёл. Как бы я ни крутился и не считал орков, прыгающих через телегу с куропатками. После орков начали прыгать эльфы. Затем — киллеры. И, наконец, я. Вооружённый кистью и чернилами, то и дело размахивая родовым медальоном с серебряной монограммой. И при каждом прыжке на ветру развевался мой непревзойдённый жабец. А взгляд провожал уходящую вдаль Виторию в синем бальном платье.
Я так и не понял, когда провалился в сон. Но сон этот был тревожный и обрывочный. Я метался по кровати, вскакивал, пытался снова заснуть. И всё начиналось по новой. Поэтому к утру я был весь помятый, не выспавшийся и злой как чёрт. И только пристальный взгляд синих глаз моей киллерши заставлял меня натягивать улыбку и шагать в следующий день.