— Сегодня, — твердо сказала дочь. — Времени осталось почти ничего.
— Какого времени? — с беспокойством спросил он.
— Па, не делай вид, будто ничего не знаешь. Это есть и это происходит. Моему ребенку угрожает опасность, и я хочу знать, кому. Мне сказали, что сыну.
— Кто сказал?
— Папа! — Анна повысила голос. — Он сказал. Который Борис.
— О Господи. Поехали.
Игорь появился вечером. Его приезд никого не удивил, будто он каждый вечер приезжал в этот дом и это давно стало доброй традицией. Был он мрачным и молчаливым. Ни Анна, ни Александр Станиславович не донимали его вопросами. Они даже не поинтересовались у него, как он провел день. Игорь, в свою очередь, тоже не торопился делиться впечатлениями. Просто сидел в гостиной, которую еще вчера ненавидел, и медленно пил чай, принесенный ему Ларисой. Было как-то странно за ним наблюдать, за его неподвижностью, за его отрешенностью. Впрочем, Александр Станиславович и Анна тоже молчали. Каждый думал о своем.
— Просто какой-то штаб по вынашиванию стратегических планов, — нарушил тишину хозяин дома. — Так и будем молчать?
Было непонятно, к кому он обращается. То ли к дочери, то ли к Гарику, а может, сказал это себе самому.
— А у нас опять что-то стряслось? — спросил скорее по инерции, чем из любопытства Гарик.
— Не у нас, а у меня, — уточнила Анна.
— А ты снова единоличница? Командная игра тебе не подходит? — Игорь посмотрел на девушку.
— При чем тут это? Просто сегодня мы находимся все в той же исходной точке, что и вчера, и неделю назад.
— Так. Понятно. Ну, вы лично как хотите, а я пошел спать. — Гарик, не глядя ни на кого, поднялся и пошел к двери.
— А где можно разместится? — обратился он к Александру Станиславовичу.
— Где понравится, там и размещайся, — равнодушно ответил тот. — Я сейчас скажу, чтобы тебе постелили.
— Гарик, только шесть вечера, — напомнила Анна.
— Ну и хорошо. Я пару часов посплю, а потом займемся тем, что тебя в очередной раз потрясло.
— Я думала, ты забыл.
— Ничего себе забыл! А ты думаешь, я к вам приехал оливки доесть? — Гарик нахмурился. — Или, может, думаешь, мне нравится перспектива быть раздавленным каким-то новоявленным Фредди Крюгером? Нет уж, дорогуша. Будем думать. Мне отдохнуть нужно. У меня мозги сейчас только Машкой заняты, — Игорь быстро вышел из комнаты.
— Па, он всегда такой, — попыталась объяснить поведение Игоря Анна.
— А я что? Я ничего. Мне нравится Игорь, хороший мужик. И поет здорово.
— Андрей все равно лучше, — сразу помрачнев, сказала Аня.
Александр Станиславович улыбнулся дочери, обнял ее:
— Конечно, лучше. Он же наш.
— Он мой! — категорично заявила Анна.
— Собственница ты моя. Твой, твой, — Александр Станиславович вздохнул. — Когда выкарабкаемся из всего этого, ей-богу, храм построю.
— Зачем? — с удивлением спросила дочь.
— Как зачем? Люди будут ходить. Молиться, чтобы лучше стало, ну, не знаю.
— Этих храмов в городе уже больше, чем магазинов. Только людям от этого не лучше. Превратили религию в шоу-бизнес, и ты туда же.
Отец с удивлением посмотрел на дочь.
— И давно ты так думаешь?
— У нас еще полно людей, которые хотят, чтобы им мозги запудривали. Так удобно переложить всю ответственность за невзгоды на Бога и ждать, когда он выполнит очередное желание, при этом самому ничего не делать. А «эти» понаехали сюда со всего света. И верно, опиум для народа, или как там Остап Бендер сказал? Там к этому относятся совершенно по-другому. Церковь — это бизнес. Наши это тоже поняли, иначе не пособничали бы, — Анна замолчала, перевела дыхание. Повернулась к отцу и посмотрела в глаза. — Если хочешь сделать что-нибудь хорошее, помоги просто конкретному человеку. Честное слово, это будет куда полезнее, чем строить очередной храм.
— И кому же?
— А хотя бы Гарику. Он талантливый и вообще умница. Для тебя с твоими связями и деньгами это — пустяковое дело, а он будет счастлив. Еще можно заводу помочь, на котором Андрей работал. Представь, какому количеству людей ты сразу реально поможешь? А ты: “Храм построю”.
— Какая ты у меня уже взрослая, Анька, — Александр Станиславович был изумлен рассуждениями дочери. — И в кого ты такой бунтарь? Чего тебе неймется? Все тебе посложней подавай.
— В тебя, папочка, в тебя. Я уже устала это объяснять.
— Я подумаю, Анечка. Выберемся из всего этого, и подумаю.
Дверь в палату тихонько открылась, Надежда Тихоновна повернула голову. Она только что поменяла капельницу Андрею и собиралась попить чаю. На пороге стояла санитарка Нюра. Ей было уже за шестьдесят, впрочем, так же, как и Надежде Тихоновне. И одна, и вторая проработали в этой больнице по тридцать лет, а то и больше, и были добрыми приятельницами. Потом Надежда Тихоновна ушла на покой, а Нюра продолжала работать. Она не мыслила себя без больницы, без своего отделения. Она уже давно была не просто санитаркой. Она стала своеобразным талисманом, душой отделения, и очень гордилась этим.
— Надюша, да ты ли это? — приученная за долгие годы соблюдать тишину, Нюра спросила вполголоса, но очень эмоционально. — Вот уж не чаяла тебя тут увидеть.
— Нюра, вот так встреча! — Надежда Тихоновна, улыбаясь, направилась к санитарке. — А я про тебя спрашивала. Сказали, что ты теперь работаешь только в ночную смену. Я здесь уже три недели, и все никак тебя не застану.
— Болела я. Тебе не обманули. Так и есть, в ночную тружусь. Эту молодежь разве заставишь. А мне все равно, мне даже лучше. А ты какими судьбами?
— Да вот, пригласили за молодым человеком присмотреть. А ты здесь мыть собралась?
— Ну да. Я уже везде управилась. Осталась вот эта палата да «манипулька». Нина Семеновна с уколами сейчас закончит, тогда я там помою.
— Может, чаю со мной попьешь? Новостями поделишься.
— Это можно. У меня варенье есть. Из черной смородины. В ординаторскую пойдем?
— Давай здесь тихонько. Мы же не водку, чай пить будем.
— Тогда я за вареньем.
За чаем Нюра с упоением рассказывала последние новости и сплетни. Надежда Тихоновна не работала уже три года, поэтому с интересом, не перебивая, слушала.