16. Ребро Адама.
Лампочка сигнализации горит, увидел Влад, подъехав к дому. Хорошо, подумал, Марьям не пренебрегает безопасностью. И набрал ее номер.
— Привет. Посмотри в окно, увидишь там меня, — сказал он. — И, когда убедишься, что это таки я, и что я рядом, снимай с охраны! Я хочу домой! — Впервые он назвал так этот дом.
Лишь после того, как это было сделано, он мог нажать кнопку брелока, чтобы открылась дверь подземного гаража, и после этого через несколько минут не приехала полиция. Из гаража он поднялся в холл на первом этаже, — Марьям встретила его с улыбкой и объятиями.
— А я думала, ты приедешь только утром!
— Удачно прошел границу, — не было очередей, — он пожал плечами. — К тому же, не люблю без необходимости ехать далеко ночью.
— Помню. — Она вспомнила поездку из Хасанкалы в Ростов.
— Потому и старался приехать как можно скорее. Ну, не только поэтому… — Он тоже улыбнулся. — А у тебя как дела?
— Строительство идет, а я им руковожу. Как ты и говорил… — Влад отметил для себя, что она перестала говорить: «как ты приказал». — К тому же, наконец, получила новый паспорт.
— Значит, в следующий раз, когда надо будет съездить, можно будет поехать вместе, — сделал вывод Влад.
— Да что же я тебя баснями кормлю, ты, наверное, проголодался в дороге, — вдруг вспомнила Марьям. — Я быстренько… — И она исчезла на кухне, и, пока Влад переоделся, ужин уже ждал на столе. Он с тех пор, как они оказались вместе, начал ценить кавказскую кухню.
— А ты-то сама хоть поела?
— Конечно. Я же не ожидала, что ты приедешь… — Марьям сделала паузу. — Ну, рассказывать сейчас будешь, что узнал? Или потом?
— Давай начну сейчас. А еще кое-что сама прочитаешь. Когда компьютер на стол поставлю. — Влад имел в виду ноутбук, который обычно брал с собой в поездки, а сейчас он был в сумке, стоявшей рядом на полу. Но, действительно, начал с того, что узнал от Ирины и Исмаила Аева. Выслушав характеристику последнего, Марьям кивнула.
— Мне тоже так показалось, когда он к нам с Хусейном приезжал. Может быть, поэтому его и заставили стать врачом и, в конце концов, заняться наукой.
— Как это? — удивился Влад.
— Когда старший в семье… тогда это был, кажется, даже не отец Хусейна и Исмаила, а дед… выбирает, кем быть парню или девушке, он же принимает во внимание, что тот или та из себя представляет. Не только, к какому делу способен, но и подходит ли оно к его характеру. Ну, девушку, скорее всего, просто выдадут замуж, но тоже посмотрят, за кого. Чтобы не было… плохо обоим. — Марьям вздохнула. — Это с моим вторым мужем отец так ошибся, но… того он и не знал. Он же и не хасаниец. А, как правило, родители или деды знают, как дети думают, и чем дышат. Можно так сказать, изучают это. Потому Хусейна сделали милиционером, а Исмаила — врачом и ученым. И обрати внимание, оба достигли успеха. Хусейн дослужился до генерала, Исмаил стал профессором и заместителем директора своего института, может, и выше поднимется…
— То ты считаешь, — удивился Влад, — такой подход работает?
— Как видишь… А я сама захотела стать юристом, и что из этого..?
— У тебя все еще впереди! Как ты можешь сейчас делать выводы? — рассмеялся Влад. — Сделаешь еще карьеру, если захочешь. Только вряд ли в суде…
— А что ты хотел, чтобы я прочитала? — спросила Марьям, ставя посуду в посудомоечную машину.
— Сейчас. — Влад расположил на столе ноутбук. — Войду в почту… Кстати, курить будешь?
— Давай… А что, понадобится?
— Сама увидишь, — сказал Влад, доставая зажигалку.
Уважаемый Влад!
Начну с комплимента: я просто в восторге от Вашей интуиции. Всяикй раз, когда Вы ставите мне задачу собрать какую-то информацию, оказывается, что она касается очень интересных вещей. А может, это особенность самого дела, о котором Вы хотите узнать? Но в любом случае, каждый раз — в яблочко. Как с теми женщинами, как с убийством психолога…
Теперь так произошло с делом журналистки. Помните, Вы просили узнать о корреспондентке Татьяне, которая убила своего парня? Такое дело, действительно, была. Очень «громкое» в свое время, конечно, для Южанска. Но о нем быстро забыли все, даже ее коллеги. А странностей в деле очень много. Однако, такое впечатление, что кто-то приложил усилия, чтобы о нем забыли.
Итак, ее зовут Татьяна Ребро. Она родом из Южанского края, точнее, из Занайска, это город краевого подчинения, километрах в ста от Южанска. Сирота, выросла в детдоме, хотя у нее сохранилась родительская квартира в Занайске. Воспользовавшись льготами, поступила в Южанский университет, захотела стать журналисткой. Потом стала работать на местном коммерческом канале, — она очень красивая, взяли с радостью. Казалось бы, обычная история со счастливым финалом.
Дело это возникло пять с половиной лет назад. Татьяне было двадцать четыре года. Она встречалась с парнем по имени Захар Недобоженко. И вот однажды, когда она была у него в гостях, соседи услышали громкие крики, вроде бы драку. Вызвали полицию. Когда полицейские зашли в квартиру, увидели тело Захара с ножевыми ранениями, Татьяна была рядом и, кажется, не знала, что делать. Она сразу призналась, что ранения Захару причинила сама, но утверждала, что он хотел ее изнасиловать. Конечно же, ее сразу задержали.
Разумеется, ей никто не поверил. И друзья Захара, и коллеги Татьяны знали, что они встречаются около года. А с точки зрения нашей полиции, если есть такие давние отношения, то о каком изнасиловании может идти речь? Как сказал мне один полицейский, которого я расспрашивал об этом деле (он уже на пенсии, а тогда имел отношение к расследованию): «Ну вы бы еще сказали, что муж жену изнасиловал!». Это у нас очень распространена точка зрения. К тому же, у Татьяны ни больших денег не было, ни родственников. А вот Захар… Он сам занимался бизнесом, а его отец был заместителем руководителя МЧС по Южанскому края. Думаю, Вы понимаете, что это, скорее всего, означает: сын участвовал в «распиле» бюджета ведомства. Хотя подробностей его бизнеса я не исследовал (не стояло такой задачи), но на «Порше» он ездил.
Отец потерю переживал очень тяжело. Многие слышали, как он угрожал, что «эта стерва» каждый день своего срока будет вспоминать то, что она сделала и почему. Почему-то родители Захара эту Татьяну не восприняли с самого начала, когда они начали встречаться. К тому же, его дядя, брат отца, служит на достаточно высокой должности в управлении Федеральной службы исполнения наказаний, то есть «под ним» — колонии и следственные изоляторы. А отец Захара около года назад умер, видимо, так и не перенес утраты…
Следствие шло больше года, хотя не знаю, что там расследовать. Потом дело долго тянули в суде. Наконец, Татьяна получила свои пятнадцать лет, а вот дальше произошло нечто странное. Вместо того, чтобы этапировать в колонию, ее почему-то оставили в СИЗО Южанска, где она находилась во время следствия и суда, и для отбывания наказания. Якобы для хозяйственных работ, но это сделано в нарушение всего, что только можно было нарушить. Не знаю, зачем. Но, по моим данным, она там находится до сих пор.
Но ее история меня заинтересовала, и я «копнул» относительно этого Захара. Оказалось, что на него было целых три практически аналогичных заявления от женщин, с которыми он встречался. Очевидно, он был из тех, кто просто не может слышать «нет». Каждый раз описывали одно и то же. Отказ или, в одном случае, желание разорвать отношения, — вызвали ярость с избиением и попыткой изнасилования. Конечно, его ни разу не наказали, но интересно другое: во всех случаях Захар, или его отец, отомстил этим девушкам. Одна из них была актрисой в местном театре, ее уволили с работы. А, как Вы понимаете, Южанск — это не Москва, там театров немного, и другую работу она найти не смогла. Правда, ей как раз повезло, она как раз и оказалась в Москве, сейчас в сериалах снимается. Еще одну исключили из университета, что с ней потом стало, узнать не удалось. А третья вообще работала в полиции, и ее тоже уволили.
А это значит, что Татьяна могла говорить правду. Все могло происходить по такому сценарию и с ней.
Установочные данные на всех фигурантов и копия приговора в отношении Татьяны Ребро — в прикрепленных файлах. Добавляю ссылку на видео старого репортажа с участием Татьяны, посмотрите, как она выглядела до ареста.
По другим направлениям продолжаю работу.
С уважением,
Дмитрий Ратников.
Когда Марьям, прочитав письмо и просмотрев все прикрепленные файлы, посмотрев видео, подняла глаза от экрана ноутбука, выражение ее глаз был таким, какого Влад еще у нее не видел. Кажется, она поняла, что с кем-то могло произойти нечто гораздо худшее, чем пережила она сама. Настолько худшее, что именно осознание этого уже стало потрясением.
— Ты понимаешь, что это значит? — спросила она.
— Конечно. Это может означать одно…
— И эта Татьяна больше всего знает о том, кого, как и к чему там принуждают.
— Тут ты тоже права, — вынужден был признать Влад.
Тогда она задала еще один вопрос, таким тоном, как будто не знала, каким образом сделать то, в необходимости чего она не сомневалась ни на минуту, что бы ни думал ее друг, или даже по хасанийским обычаям «владелец», — в этот момент ей было все равно:
— И как ее вытащить оттуда?
Влад отметил для себя, что это впервые Марьям разговаривает с ним таким тоном. Будто требует чего-то, разумеющегося само собой. Но, как ни странно, обрадовался этому. Это означало, считал он, что рана от истории в старой крепости начала заживать… И, поднявшись со стула, начав шагать по кухне, ответил:
— Вот еще и для того, чтобы обсудить это, я ехал так быстро.
Марьям, поднявшись, снова обняла его и сказала:
— Я в тебе и здесь не ошиблась… И все-таки — как?
Он улыбнулся.
— Есть два способа. Штурм СИЗО группой спецназовцев или коррупция. Ты за какой?
Марьям осталось только прыснуть со смеху.
— За мирный! — Но тут же она стала серьезной. — Но это такие деньги… Я так настояла, а деньги… твои…
— Рассматривай это, как инвестицию в наше расследование. А значит, и в нашу безопасность. Через Татьяну мы выйдем и на организацию, которая занимается этими делами, которая стоит за историей Златы — и всех остальных. Может быть, узнаем, чем именно она занимается еще. И, как ты понимаешь, деньги у нас есть. Надеюсь, Татьяна будет нам благодарна и, действительно, что-то интересное расскажет. Но проблема в том, что ни к кому просто так с этой проблемой на улице не подойдешь. К тому же, тут надо организовать сразу целую операцию. Мы не одни понимаем, сколько Татьяна знает. Если ее просто освободить, — хотя как, когда ее статья даже под УДО[1] или амнистию не подпадает? — могут убить прямо под дверью. Или даже до выхода на свободу «несчастный случай» устроить. К тому же… В Южанске мы никого не знаем. Кого-то знает наш частный детектив, но еще вопрос, захочет ли он участвовать в таком… А в Каластане… кому мы там можем доверять, если самые влиятельные люди пользуются услугами наших врагов, чтобы устраивать… семейное счастье своих детей?
Марьям задумалась, а потом сказала:
— Искандеру.
— При условии, — уточнил Влад, — что он захочет впутываться в это. Ты же понимаешь, что это выходит далеко за пределы работы моего помощника, на которую он согласился…
— Конечно. Но, если мы ему объясним, зачем нам это надо, а потом я его очень попрошу, — улыбнулась Марьям, — думаю, согласится. Но проблема в том, что… он один. Пусть даже еще этот детектив… Разве этого достаточно?
Ему оставалось только вздохнуть.
— Нет, но всех остальных им придется искать на месте. Ты знаешь, что такое «делегировать полномочия»? Вот нам и придется это сделать. Но давай сделаем так: я сейчас напишу Ратникову, у нас есть такой способ связи, при котором информацию практически невозможно перехватить. Пообещаю такие деньги, что ему… трудно будет отказаться. Да еще и участие в благородном деле, мне показалось по его письмам, что он остался немного романтиком… И, если он согласится, тогда уже будем подробно планировать нашу операцию. К тому же, к следователю СБУ надо сходить, кое-что рассказать, пусть с этой стороны тоже работают… — Влад зевнул, все же он проехал не одну сотню километров. — А сейчас пора ложиться спать, тебе не кажется?
Взгляд черных глаз Марьям был серьезным.
— Если уснем…
Заснули они, конечно, далеко не сразу. А следующие дни почти полностью посвятили звонкам, письмам и переводам денег на биткойн-кошельки…
В восемнадцатой камере никогда ничего не менялось. Кроме обитательниц. Ни одна не оставалась здесь больше года (а большинство — исчезали куда-то гораздо раньше), — кроме Татьяны. И она знала, что так будет и впредь. Как сказал ей, уже здесь, в СИЗО, дядя Захара: «Ты получишь свои пятнадцать, отсидишь от звонка до звонка, и каждый день будешь думать: «Лучше бы я ему дала тогда!». А потом выйдешь, сколько тебе будет, под сорок? На вокзал пойдешь жить.».
Первой цели он достиг. Татьяна, действительно, каждый раз вспоминала… Но сегодня… Ее должны везти в суд. Зачем? Кому-то из прокуратуры спустили показатель по делам с новыми обстоятельствами? Или по каким-то причинам осужденного нельзя было держать в СИЗО, — относительно нее и так нарушили все, что можно, но Татьяна на видела смысла жаловаться, понимая, кому придется рассматривать эти жалобы, — и потому они инициировали пересмотр дела, чтобы она снова была подсудимой? Ходатайство прокурора о пересмотре дела ей вручили, но Татьяна почти не стала его читать. И потому, что за годы здесь заметно подсело зрение. И потому, что это не имело смысла: все равно в ее судьбе ничего не изменится. Ей это объяснили с самого начала.
На своей постели рыдала Ева. Девушка попала сюда недавно, — теперь их было пятеро; восемнадцатая редко была заполнена, но сейчас произошло именно так. Это была ее первая «отработка», ее только что втолкнули обратно в камеру, — приближалось утро. За столько лет Татьяна изучила, как и что должно быть в тюрьме, и теперь понимала, какая колоссальная степень нарушений и коррупции здесь есть. Конечно, того, чем они занимались, чем их заставили заниматься, вообще не должно было быть. Но…
— Что случилось, Ева? — спросила она. — Тебя… избили? — Такое случалось, если «заказчику» из числа состоятельных заключенных не нравились «услуги». Не администрации же претензии предъявлять!
— Нет… Но это был он! Он… отсюда меня заказал! Потому что… сказал, если бы я тогда ему не отказала, он бы не напился и не побил полицию, и здесь бы не оказался. Он сказал… что теперь ему со мной спать — дело принципа! Поэтому… мне подбросили наркоту, чтобы я оказалась здесь, а он мог… Если уж его не выпустят… Сказал, лучше бы я этого не говорила, была бы на свободе, и он бы у меня был один! — Ева заплакала сильнее. — Ему развлечение, а мне всю жизнь…
Татьяна подумала, как утешить молодую девушку? Разве что сказать, что ко всему можно привыкнуть? Ей же удалось.
Послышался шум. Разносили еду. Если это можно было так назвать, но Татьяна давно не видела ничего другого. Родственников у нее не было, передачи приносить было некому. И у соседок — тоже. Кажется, сюда именно таких и отбирали, кроме того, что красивых. Исключением была Ева, у которой была мать, но и та жила не у Южанске. Татьяна точно не знала, где именно.
Баландер[2] смотрел в камеру через открытую «кормушку» на двери. В восемнадцатую доставляли еду всегда мужчины, и всегда — те, кто был на хорошем счету у администрации. Возможно, им приходилось как-то бороться за это право. Понятно было, почему: нужно было, чтобы из восемнадцатой не просочилось просьб о помощи. Женщина могла бы захотеть помочь… К тому же, камера в старом здании находилась на отшибе от других в женском блоке, это не давало прислать сообщение… Не говоря уже о том, что не шло и речи, чтобы кто-то передал сюда мобильный телефон, которые находила охрана у других заключенных.
— Ну, что, девчонки, есть хотите? А показать что-то не хотите? — решил он воспользоваться своим положением. — Вот хоть ты, ветеран!
Татьяна знала, что ее так и называют здесь: Танька-ветеран. Оставалось только повернуться к нему и… поднять футболку.
— А вкусненького хотите? Ну тогда подойди, дай не только посмотреть…
Ей было все равно. Давно все равно. «Вкусненькое» было то, что немного не так отвратительно есть, но… хоть так. Тем более — для всех. В который раз она подумала: неужели не лучше было бы тогда не сопротивляться Захару..? Как раз за несколько дней до того она сделала свой первый репортаж-расследование и думала, что перед ней — будущее… В следующем году планировала купить машину, — теперь эти воспоминания были будто из другой жизни… Но только одно это…
— У тебя сегодня день рождения? — спросил баландер, убирая, наконец, руку. — Готовься праздновать!
Это означало, что на «отработку» вечером выведут именно ее, вне «графика». А потом… Год назад ее избили так, что выбили зуб. Два года назад — сломали палец. Каждый день рождение происходило что-то такое… Кажется, такие «подарки» — привет от отца и дяди Захара. Надо только подобрать того, кто будет именно сегодня, и намекнуть ему, что… можно.
Сегодня ей тридцать. Юбилей. Будет ли что-то… особенное? Зачем баландер сказал об этом? Чтобы она целый день представляла..? Татьяна думала об этом, доедая то, к чему бы никогда не притронулась на свободе.
Но сегодня она хотя бы не будет в камере весь день. Суд… Зачем все это? Поездка в автозаке[3], ожидание в тесной камере в суде, — заседание по ее делу было назначено не на самое утро.
Оно началось почти вовремя, правда, у Татьяны все равно не было часов. Дело рассматривали в закрытом режиме, так как, отметил судья, будут рассматриваться детали личной жизни. Так было и в прошлый раз, — никто не должен был присутствовать в зале, кому бы она могла рассказать… Прокурор сказал о новых обстоятельствах в деле, якобы кто-то раскопал предыдущие жалобы девушек Захара. Будто они не знали этого раньше! Это спектакль, думала она. Чтобы в день рождения… дать необоснованную надежду? Лишний раз поиздеваться? Они не знали, что надежды у нее давно не осталось. Татьяна не считала это грехом уныния, нет. Ей с самого начала все объяснили. Если не будет безосновательных надежд, то не будет и разочарования. Так легче. Впрочем, если прокурор просит об установлении каких-то новых обстоятельств в ее пользу, — она почти не слушала, — возражать было бы неразумно. Так подсказывали остатки логики, которые она сохранила, кажется, с тех времен, когда работала журналистом.
Судья, председательствовавший на этом процессе, на нее почти и не смотрел. Казалось, все решено заранее. Читать человеческие взгляды она научилась, еще когда брала интервью перед камерой, — когда же это было, в этой жизни или нет..? Что ж, неудивительно. С судьей так и должно быть. Вообще-то не должно, но должно именно по ее делу. Вот он ушел в совещательную комнату. Татьяна присела на скамью в клетке для подсудимых. Какая разница..?
Суд вернулся в зал. И судья стал зачитывать, — оглашать, — определение. По вновь открывшимся обстоятельствам… Удовлетворить ходатайство прокурора… Переквалифицировать… Убийство при превышении пределов необходимой обороны… Что? Дело закрыть по закону об амнистии? Освободить из-под стражи в зале суда?!
Это точно о ней? Но вот охранник открывает дверь клетки и зовет ее выходить наружу. И теперь Татьяна стоит прямо в зале, на полу, уже свободная. А секретарь просит расписаться, что она получила копию определения суда. определения, по которому она может идти куда угодно.
Вот только… куда? Если у нее ни копейки денег, и нет ничего, кроме старой одежды на ней и постановления суда в руках, хорошо, секретарша хоть файлик дала? Почему эта мелочь показалась ей важной.
А это кто? Только судья вышел из зала, в открытую дверь вошли две молодые женщины.
— Татьяна? Вот и хорошо. Поехали с нами… в место, лучше этого.
Ей оставалось лишь механически переставлять ноги. Разум отказывался воспринимать, что она свободна идти, куда сама захочет, или куда приглашают эти две симпатичные особы, совсем не похожие на охранников в СИЗО.
— А… кто вы? — спросила она, когда они уже спустились с третьего этажа, где был зал судебных заседаний, на первый. Оставалось преодолеть только охрану на выходе из здания суда.
— Я — Настя, — сказала шатенка в светлом пальто. Затем показала на брюнетку в короткой кожаной куртке и длинной юбке. — А это — Альфия. Мы из благотворительного фонда, который помогает таким, как ты. Так что, — добавила Настя с улыбкой, — берем над тобой шефство!
Таким, как она, — это каким? Татьяна только хотела спросить (хотя на самом деле — какая сейчас разница?) — но в этот момент оказалась на лестнице, которая были уже… на улице. На свободе. Вдохнула вольный воздух — и чуть не упала, подвернувв на ступеньке ногу, но Альфия, которая была на голову выше, успела подхватить ее.
— Осторожно! Нет, так не пойдет… Здесь недалеко идти, там нас машина ждет, но до нее надо прийти целыми! — с улыбкой сказала она, и Татьяна обратила внимание на легкий акцент. Хотя и по имени все было понятно. Они подошли к микроавтобусу, — такого Татьяна никогда не видела, а потому подумала, что это какая-то новая модель, выпущенная за последние пять лет. И тут же сама себе удивилась — как быстро вернулась привычка делать такие выводы! Настя потянула за ручку — дверь отъехала в сторону, и все трое оказались в салоне, на задних рядах сидений. Водитель, — Татьяна видела только его коротко стриженый затылок, — сразу тронулся. Теперь можно было спросить:
— А куда мы едем?
— Подальше отсюда, — ответила Альфия. — Если хочешь быть жива. Но все будет хорошо, если мы не ошибемся, а ты будешь нас слушать в ближайшие часы. Потом… будешь делать, что хочешь, и начинать свободную жизнь, а мы поможем. А сейчас — делай то, что говорим, хорошо?
— Хорошо. — Что она еще могла ответить? Эти две девушки считают, что ей угрожает какая-то опасность? А им самим? Зачем они пошли на это? Она потом расспросит. А пока оставалось только смотреть в окно. — Это сон, или я, наконец, таки в дурдом..? — пробормотала Татьяна себе под нос, но Настя, сидевшая рядом, услышала.
— Почему ты так подумала?
— Потому что иначе я должна быть в камере. К тому же, я помню, что сегодня у меня день рождения. Еще и напомнили. Но он — зимой, а тут — снега нет, травка зеленеет…
Теперь засмеялись все, даже водитель, который до того не издал ни звука. Альфия объяснила:
— В этом году просто такая зима! Говорят — аномальная… Но снег ты еще увидишь… А что касается всего прочего — кто-то хотел, чтобы ты была в тюрьме, а кто-то — чтобы на свободе. Все остальное — давай потом, согласна?
— Хорошо, — повторила Татьяна. Микроавтобус остановился на какой-то улице, — кажется, она узнала это место.
— Выходом, — сказала Альфия. Дверца снова отъехала, и они втроем оказались на тротуаре. Микроавтобус сразу уехал, а Настя повела их в ближайший двор, где достала ключи, нажала на кнопку брелока, — и на «Ладе», стоявшей рядом, пискнула сигнализация. — Садитесь назад, и поедем потихоньку…
Татьяна заметила, что, сев за руль, Настя стала, кажется, спокойнее. И Альфия тоже. А через несколько минут машина выехала из Южанска. Почему-то Татьяне казалось, что ее повезут в родной Занайск, где была ее однокомнатная квартира, — если, конечно, ее еще кто-то не присвоил, и даже если нет — страшно подумать, в котором она сейчас состоянии. Но — крыша над головой. Только километров через сорок, взглянув на указатель у дороги, она поняла: машина направляется совсем в другом направлении. И едет Настя, кажется, быстрее, чем было разумно на «Ладе» и по такой дороге. Сама Татьяна, кажется, наконец поверила, что все это происходит на самом деле и именно с ней. А потому спросила:
— А все же… что произошло, и куда мы едем?
— Мы же говорили — подальше отсюда, — ответила Альфия, сидевшая рядом на заднем сиденье. — Пока вечером автозак вернется в СИЗО, там выяснится, что тебя освободили в зале суда… Они там с ума сойдут. Сразу перезвонят полковнику Недобоженко, твоему «другу». А что он сделает? Может и спецподразделение поднять. — Федеральная служба исполнения наказаний имела своих спецназовцев, в основном для подавления беспорядков в тюрьмах. Но если дать команду — они могут заниматься чем угодно… Все трое знали такие случаи, когда силовики занимались совсем не тем, что входило в их полномочия, Татьяна слышала о таком, еще когда работала журналистом, а сейчас память услужливо напомнила…. — Так что нам лучше быть к этому времени… уже не в Южанском крае. А полностью исчезнет опасность, когда мы окажемся на месте, но ехать нам долго…
— На месте? А где все-таки?
— В Каластане, — ответила Настя. Кажется, они с Альфией решили передавать эстафету в разговоре друг другу, Насте не мешало даже то, что она была за рулем. — Там находится наш фонд, там ты какое-то время поживешь… а потом решишь, что делать дальше.
У Татьяны множились вопросы, но она оглянулась — и увидела, что за ними движется черный джип с синими номерами.
— Разве это… не полиция? — показала она рукой. В голосе ее была тревога.
— Полиция. Но это наши, — успокоила Альфия. — Едут за нами… на случай чего. Формально у них была командировка в Ростов, а возвращаться решили через Южанск. Бывает… Но, если кто-то попытается что-то сделать, они… просто ехали за нами и вмешались. По закону тебя задерживать нельзя, потому что освободили по решению суда, но они могут что-то сделать… совсем по беспределу. Вот на такой случай. А на этой машине поехали, потому что нам не надо привлекать внимания, а обычная полиция, которая ничего не знает, вряд ли станет останавливать «Ладу» с тремя девушками… Понимаешь?
Татьяна понимала, главным образом, то, что ради нее организовали целую операцию. Но не понимала, кому и зачем она нужна. Однако, пришла к выводу, что ей все объяснят. Когда придет время. А сейчас было не до того…
Выехав из Южанского края, — уже темнело, — через несколько километров они остановились возле кафе у дороги. Здесь было самообслуживание, — но главное, что Татьяне это показалось царским пиром после тюремной пищи, к которой привыкла за столько лет. Заплатила за всех Альфия, поднеся свой телефон к какому-то устройства у кассы. Сколько же всего изменилось в окружающем мире за пять с половиной лет! А в восемнадцатой камере даже телевизора не было (некому было его туда передать). Она наблюдала за окружающими, пытаясь заново привыкнуть к этому миру — и к свободным людям. И обращала внимание на взгляды, — многие, кажется, удивлялись ее виду в компании двух хорошо одетых женщин. Но это такие мелочи… Уже вернувшись к машине, — за руль этот раз села Альфия, а Настя рядом с ней, Татьяна вдруг поняла: скоро наступит время, когда обычно из восемнадцатой выводят на «отработку»! Которая для нее могло бы стать сегодня «юбилейной», что бы там ни приготовили, и чем бы это ни закончилось. А она уже далеко оттуда, и… ничего такого с ней не случится! И только поняв это, она беззвучно, — чтобы Настя с Альфией, сидевшие впереди, ничего не заметили, — расплакалась.
Несколькими часами позже полицейский, сидевший рядом с водителем джипа, достал телефон и набрал номер. Коротко с кем-то поговорив, он спрятал сотовый обратно в карман.
Закончив разговор, Искандер на этом же смартфоне открыл один из мессенджеров и написал сообщение.
Влад и Марьям сидели в гостиной дома на Печерске. Сегодня они сделали, как пошутил Влад, большое дело: наконец, обставили эту самую гостиную. Точнее, закончили это делать, — ремонт в этой части дома был закончен. Для чего им пришлось не один час провести в магазинах, но, наконец, все, что нужно, было доставлено и заняло свои места. Причем обоим удалось найти то, что удовлетворяло вкусы каждого… Что касалось ремонта, оставались, можно сказать, мелочи.
Но, вместо того, чтобы радоваться, они сидели в только что купленных креслах, стряхивая пепел от сигарет в стеклянную пепельницу на журнальном столике, и напряженно ждали.
Сигнал прозвучал на айфоне Марьям. Немного дрожащими пальцами она взяла аппарат и открыла сообщение.
— Наконец-то! Да… Проехали Минводы, все в порядке, погони нет. Ночью надеются быть на месте.
Влад облегченно вздохнул, не обратив внимания даже на то, что Искандер прислал сообщение именно сестре, а не ему. Именно Марьям пришлось долго уговаривать его принять участие в организации этой операции. Решающим аргументом стал рассказ о том, через что пришлось пройти женщине, которую надо освободить из тюрьмы, хотя Искандер и не знал, зачем им это нужно. Но он быстро нашел все необходимые связи, — а деньги Влад выделил на это такие, что все формальности были завершены с беспрецедентной для российских прокуратуры и суда скоростью.
— Прекрасно! Думаю, все обойдется, как ты считаешь?
— Скорее всего. Представляю, как они взбесились, когда узнали!
Влад только рассмеялся.
— Хотел бы я посмотреть на лицо… и тех, в СИЗО, и господина полковника, когда он узнал… Думаю, они пытались ее перехватить. Но не знали, в какую машину девчата пересели, и уж никак не могли бы просчитать, что Татьяну повезут именно в Каластан! Пусть теперь думают…
— Да… Кстати… Я вспомнила, что у Татьяны сегодня день рождения. Из приговора помню, там дата рождения указана… Представляешь, какой подарок?
— Да, особенно, если она не догадывалась, — а так и должно было быть… Правда, весь день в дороге… Но все равно, представляю, какой это приятный сюрприз!
— Не представляешь, — сказала Марьям, которой одной ночи в неволе оказалось достаточно. И погасила сигарету. — Да лучше и не представлять. А мы… отпразднуем за них.
Татьяна все же увидела снег. Несколько часов она просто дремала на заднем сиденье, — сказалось напряжение. А когда проснулась, то увидела по обе стороны дороги покрытые белым склоны. Это можно было видеть в лунном свете.
— Где мы? — спросила она.
Ответила Альфия, которая как раз сидела за рулем, они с Настей менялись несколько раз, чтобы ехать без длительных остановок.
— Почти на месте. Ты пропустила много красивого… Но еще увидишь. А сейчас мы свернули с трассы, и подъезжаем к базе.
— Базе?
— Базе отдыха. Мы там переночуем… а ты поживешь, наверно, пару недель. Отдохнешь и подумаешь, что делать дальше. А мы поможем.
— Даже не знаю, как вас благодарить…
— Не надо… Мы этим постоянно занимаемся. — Но вряд ли таким вывозом из опасности, мелькнуло в мозгу Татьяны. — А пока — тебя ждут разные приятности.
— Это какие?
— Комната с чистой постелью и горячим душем, во что переодеться, чтобы выбросить это тряпье, и бутылочка вина, которой мы все отпразднуем твое освобождение и день рождения. А потом отдых. Как тебе программа? — засмеялась Настя.
Едва ли не впервые в реальной жизни она увидела то, что привыкла воспринимать как литературный штамп или удачное выражение: «смех сквозь слезы». И подумала, что ради этого стоит тратить силы и время на свою благотворительную работу.
[1] Условно-досрочное освобождение.
[2] Заключенный из числа выполняющих хозяйственные работы, который разносит по камерам еду (баланду).
[3] Автомобиль, предназначенный для перевозки заключенных.