Эда Гэндзо послушно отправился на перекресток Ворот Шестого проспекта и Масляного переулка, где остановился Тосабо. Там уже расседлали всех лошадей и мыли им ноги, и человек пятьдесят-шестьдесят воинов, рассевшись рядами, о чем-то, видимо, совещались тихими голосами. Сам же Тосабо, облаченный в бледно-голубой кафтан с пурпурным исподом, возлежал, опираясь локтем на подушку.
Когда Эда Гэндзо изложил, что было приказано, Тосабо пустился в объяснения:
- Я совершаю паломничество в храмы Кумано от имени господина моего Камакурского Правителя. Докладывать мне не о чем, но я все равно намеревался предстать перед наместником немедленно, да вот беда: в пути слегка простыл, решил за ночь подлечиться и предстать уже завтра,
а сейчас послать к наместнику сына, да тут как раз вы и явились. Благоволите передать мои почтительнейшие извинения.
И с тем Эда Гэндзо вернулся во дворец и доложил обо всем.
Обыкновенно Судья Есицунэ избегал обращаться со своими кэраями грубо, но на этот раз он страшно разозлился.
- Так дело не делают! - произнес он.- Это робость твоя дала Тосабо извернуться! Таким ли недотепам служить мне с оружием в руках? Убирайся отсюда прочь и впредь не попадайся мне на глаза!
Опозоренный Гэндзо собрался было домой, но тут же подумал: трусостью будет, выслушав такое, удалиться в далекий свой дом. И он остался поблизости.
Между тем Мусасибо Бэнкэй еще раньше ушел из дворца с середины застолья к себе в жилище, а теперь, обеспокоившись, что рядом с господином никого не осталось - не ровен час! - снова к нему вернулся. Увидев его, Судья Есицунэ сказал:
- Хвалю, что явился. Здесь получилась скверная штука. Я послал за Тосабо этого растяпу Гэндзо, там его обвели вокруг пальца, и с тем он предстал передо мной. Я сделал ему нагоняй, куда он девался - не знаю, а теперь обращаюсь к тебе: приведи мне тотчас Тосабо.
- Будет исполнено,- ответил Бэнкэй.- Только надо было с самого начала послать меня.
Он повернулся, чтобы идти. Судья Есицунэ сказал:
- Не взять ли тебе с собой кого-либо из воинов?
- Если при мне будут воины, там сразу почуют недоброе,- отозвался Бэнкэй.Нет, я пойду один.
Поверх повседневной одежды он облачился в черный кожаный панцирь, надвинул на голову шлем с пятирядным нашейником "кабанья холка", подвесил к поясу меч длиной в четыре сяку и четыре суна, а стрел умышленно не взял. Затем он оседлал Огуро, самого драгоценного из коней Судьи Есицунэ, и в сопровождении одного лишь слуги отправился к Тосабо.
Во внутреннем дворе он подъехал к краю веранды, непринужденно соскочил с коня прямо па веранду и рывком поднял штору. И что же? Там, в гостиной, Тосабо и его дружинники числом до семи или восьми десятков, расположившись рядами, держали совет о ночном нападении. Бэнкэй без всяких приветствий зашагал прямо через это множество воинов к заглавному месту, где восседал Тосабо, и бесцеремонно рядом уселся, задев оторочкой панциря. Он окинул взглядом гостиную, а затем уставился на Тосабо.
- От кого там или чьего бы ты имени ни был,- сказал он,- изволь незамедлительно явиться во дворец Хорикава и доложить о делах в Восточных землях. То, что ты до сих цор не явился,- дерзость и невежество.
Тосабо попытался объясниться, но Бэнкэй говорить ему не дал.
- Господин мой несколько выпил,- сказал он.- Смотри, как бы он не испортил тебе настроение. Пошли, пошли!
С этими словами он потянул Тосабо за руку и заставил подняться на ноги. Тут все воины переменились в лице, и, если бы Тосабо проявил решимость, они тут же ринулись бы к нему на помощь. Но Тосабо был напуган и смог лишь пробормотать в ответ:
- Да, я уже иду.
А у воинов недостало духа что-либо сделать.
- Прошу немного подождать,- сказал Тосабо.- Я волю оседлать коня.
- У меня есть конь,- возразил Бэнкэй.- К чему тебе седлать своего коня, который устал с дороги? Пошли скорее, поскачем.
И хоть Тосабо был тоже из людей сильных, Бэнкэй потащил его и выставил на край веранды. Слуга Бэнкэя, сразу уразумев обстоятельства, подвел к веранде коня. Бэикэй обхватил Тосабо и швырком усадил в седло, сам же плюхнулся на круп. Решивши, что поручать поводья Тосабо незачем, он взял их сзади, затем задал коню плеть и стремя и поскакал во дворец Хорикава. Когда он, прискакав, доложил, Судья Ёсицунэ вышел на веранду южний стороны, подозвал Тосабо поближе и спросил, что все это значит.
Тосабо с готовностью ответил:
- Я иду в Кумано от имени Камакурского Правителя. Намеревался посетить вас завтра чуть свет, а не собрался нынче же вечером лишь по причине легкой простуды, и я в отчаянии, что вынудил вас слать ко мне одного гонца за другим.
- Слышал я, что тебя прислали убить меня,- произнес Судья Ёсицунэ.Посмеешь ли ты отрицать это?
- Да это мне бы в голову никогда не пришло! - воскликнул Тосабо.- Меня оболгали! Ведь вы такой же мой господин, как и Камакурский Правитель, в том свидетели мне боги и будды Кумано!
Ёсицунэ сказал:
- Твои люди изранены в боях на Западе, раны их еще не зажили. Не срам ли тебе вести их со свежими ранами в такую даль?
- Ни одного такого я с собой не взял,- возразил Тосабо.- А взял я всего лишь несколько юнцов, потому что все три горы Кумано кишат разбойниками. Это о них вам, должно быть, и сказали.
- А что твои слуги болтали, будто завтра в Киото будет великая буча, это ты будешь отрицать?
- На меня перед вами возвели такую напраслину, что мне трудно оправдаться словами,- произнес Тосабо.- Ежели будет на то ваша милость, благоволите приказать мне "клятвенное письмо", и я напишу.
Судья Ёсицунэ сказал:
- Смотри же, боги отвергают неправедных. Пиши, и немедленно.
И Тосабо прямо перед ним написал собственноручно кровью на оборотной стороне талисманов из Кумано три "клятвенных письма". Одному надлежало храниться в храме Ивасимидзу-Хатимана, другому - в Новом Кумано в столице, третье же он тут же сжег и заполнил им свои "шесть корней".
- Этого достаточно,- сказал тогда Судья Ёсицунэ, и Тосабо был отпущен.
Выйдя на волю, Тосабо подумал: "Исполнятся сроки, и кара богов и будд настигнет меня, а нынче ночью мне дремать не приходится". И, вернувшись к себе, он объявил:
- Если не ударим этой же ночью, то всему конец. Поднялась суматоха.
А в резиденции Судьи Ёсицунэ вассалы во главе с Бэнкэем убеждали своего господина:
- Эти "клятвенные письма" хороши в делах незначительных. Ныне же дело серьезное, и надобно этой ночью быть настороже.
Судья Ёсицунэ оставался спокоен. Он отвечал беспечно:
- Ничего страшного не будет.
- В эту ночь надо быть ко всему наготове! - настаивали они.
- В эту ночь, если что и случится, я справлюсь сам! - сказал он.- Ступайте отдыхать.
И они понемногу стали расходиться кто куда по своим домам. А Судья Есицунэ, пивший весь этот день на пиру, совершенно захмелел, забыл про все, улегся и заснул.
В то время Ёсицунэ приблизил к себе танцовщицу-сирабёси по имени Сидзука. Была она девица весьма разумная, вот и подумала: "Как можно безмятежно почивать, услышав столь грозные вести?" И послала она - поскольку жилище Тосабо было близко - служанку высмотреть, что там делается. Служанка отправилась и видит: там уже подвязывают ремни шлемов, уже выводят коней словом, готовы к выступлению. шёл конец часа Быка. Чтобы подслушать важные разговоры, разглядеть все получше и потом доложить, служанка с трепетом прокралась в глубь двора, и тут её заметили слуги Тосабо.
- А ведь она здесь неспроста,- сказал один.