И при каждом удобном случае он увещевал Ёсицунэ:
- Три года преследовали вы дом Тайра и лишили жизни множество людей. Не избежать вам кары за эту вину. Встаньте же от чистого сердца на истинный путь, затворитесь в монастыре на горе Коясан или в храме Кокава, повторяйте непрерывно великое имя Будды, и тогда, сколь ни мало осталось вам жить в этом мире, обретете вы спасение в грядущей жизни. Разве вы и сами не думаете так же?
Судья Ёсицунэ отвечал на это:
- Неизменно с почтением внимаю вам, но надлежит мне еще год или два воздержаться от пострига, ибо намерен я расчесться с негодяем Кадзиварой, ввергнувшим меня в пучину бедствий.
И эти его слова звучали ужасно.
Впрочем, Кандзюбо не терял надежды уговорить его покинуть суетный мир и с тем повседневно читал ему священные свитки, однако Ёсицунэ от пострига уклонялся.
По ночам, одолеваемый скукой, он стал выходить за ворота обители Кандзюбо и, чтобы рассеяться, играл на флейте. А как раз в то время обретался между монахов Южной Столицы некий головорез по прозвищу Пресветлый Тадзима. Однажды созвал он своих монастырских товарищей Идзуми, Мимасаку, Бэн-но кими, Тайфубо и прочих, а всего семерых, и им сказал:
- В Наре нас называют бесчинными и беспутными, а ведь мы ничем еще такого прозвания не заслужили.
Давайте же выходить по ночам на улицы и грабить у прохожих мечи. Это будет доход немалый.
- Правильно, дело стоящее,- сказали монахи, и они стали выходить еженощно и отнимать у людей их мечи. И даже самураи, равные в гневе самому ханьскому Фань Куаю, после встречи с ними возвращались домой налегке.
Однажды Пресветлый Тадзима сказал:
- Каждую ночь перед воротами Кандзюбо торчит некий молодчик, по всей видимости - нездешний, лицом белый, роста небольшого, в отличном панцире и при замечательном мече с золотой насечкой. Его ли это меч или его господина, но для этого молодчика он слишком даже хорош. Надлежит пойти и отобрать.
Монах по имени Мимасака возразил:
- Аварэ, ты предлагаешь нам сделать глупость. Слышал я, что у Кандзюбо стоит нынче Судья Ёсицунэ. Еще с той поры, как ушел он от ёсиноской братии. Если он и есть этот твой молодчик, то такое дело нам не под силу.
- Экий же ты трус,- сказал Тадзима.- Да почему же нам не взять его меч?
- Как тебе угодно,- ответил Мимасака.- Только как быть, если все обернется скверно?
- Что ж, тогда покопаемся в собственной шерсти и выставим напоказ свои язвы. Но нам не впервой рвать бумагу поперек. Так или иначе, дорога нам к Кандзюбо.
- Вы шестеро,- наставлял он приятелей,- встаньте в тени у ограды и ждите. Я стукну набедренником о ножны его меча и крикну: "Здесь кто-то меня ударил!" Тогда вы выбегайте и при этом вопите: "Что еще там за невежа? Как смеет он творить безобразия вблизи святого места, где проповедуется святое слово Будды? Погоди, не убивай его! Если он самурай, пострижем его и загоним в храм! Если простой горожанин, отрежем ему уши и нос и прогоним прочь!" И коль не возьмем мы тогда его меч, то будем последними трусами.
С тем они и отправились.
Судья Ёсицунэ, по обыкновению, погруженный в свои думы, наигрывал на флейте, когда к нему приблизился человек расхлябанной походкой. Поравнявшись, задел он своим набедренником за ножны меча Ёсицунэ и заорал:
- Здесь кто-то меня ударил!
Тотчас же с трех сторон набежали монахи с криком:
- Держи его!
"Этого мне только не хватало",- подумал Ёсицунэ.
Обнаживши меч, он прижался спиной к ограде и приготовился. Выпад алебардой: он отбил. Выпад секирой: он отбил. Отражая удары секир и мечей, он зарубил четверых.
Так, рубя направо и налево, он уложил пятерых, а остальные, получив раны, пустились наутек. Есицунэ догнал Пресветлого Тадзиму, припер его к ограде, ударил мечом плашмя и схватил.
- Как тебя прозывают в Наре? - спросил он.
- Пресветлый Тадзима.
- Жить хочешь?
- Жить хочет каждый, кто рожден на свет.
- Вопреки слухам, ты оказался всего лишь трусливым мошенником,- произнес Есицупэ.- Меня так и подмывает отрезать твою голову и бросить собакам, но ведь ты монах, а я мирянин. Не подобает мирянину резать монаха, это все равно что загубить свою душу, и я сохраню тебе жизнь. Но впредь ты уж бесчинствовать не будешь. Завтра ты разгласишь по всей Наре: "Я-де схватился с самим Судьей Есипунэ", чтобы прослыть храбрецом. Ведь спросят тебя: "А где доказательства?" - и, если ты ответишь: "Их иет", тебе не поверят. Так вот, доказательства будут такие!
С этими словами он повалил громадного монаха на спину, встал ему на грудь и обнажил малый меч. Он отрезал монаху уши и нос и отпустил его.
- Лучше бы ты лишил меня жизни! - взвыл Пресветлый Тадзима, но проку от этого не было уже никакого. В ту же ночь он покинул Нару и исчез бесследно.
Судья же Есицунэ после этого побоища вернулся в обитель, призвал Кандзюбо к себе в залу и сказал ему так:
- Намерен я был прожить у вас до конца года, но вот нынче подумал и решил теперь же отбыть в столицу. Нет слов у меня, чтобы выразить грусть предстоящей разлуки с вами. Коли продлится жизнь моя в этом мире, то не прошу ни о чем. А коль известят вас, что нет меня больше среди живых, помолитесь за упокой души моей в мире ином. Говорят, будто связь между наставником и учеником сохраняется в трех существованиях, и если это так, го мы непременно встретимся в грядущей жизни.
Кандзюбо в огорчении от разлуки пытался его удержать.
- Как же вы это, в толк не возьму! Я полагал, что вы пробудете у меня еще долго, а вы вдруг собрались меня покинуть! Должно быть, вы решили уйти из-за того, что болтают люди. Но что бы люди ни говорили, для меня это безразлично. Оставайтесь хотя бы до будущей весны, а там можете отправляться куда вам угодно. Не годится вам сейчас уходить.
На это Судья Есицунэ возразил:
- Нынче ночью вы огорчаетесь из-за нашей разлуки, но завтра ваша ко мне любовь исчезнет, едва увидите вы, что творится у вас за воротами.
И сказал тогда Кандзюбо:
- Полагаю, вы с кем-то схватились сегодня ночью. Помнится, меня извещали, будто некие молодцы-монахи, обращая во зло снисхождение государя, по ночам грабят мечи у прохожих. У вас же необыкновенно превосходный меч, его попытались отобрать, и вы изрубили негодяев. Однако беспокоиться из-за этого нечего. Коль пойдут праздные пересуды, найдутся и у нас люди, которые все уладят. Конечно, будет доложено в Камакуру, дойдет и до наместника Ходзё в столице, но ведь сам он по таким делам распоряжаться не может, а пошлет подробное донесение опять же в Камакуру. Но даже и Камакурский Правитель не направит военную силу в Нару без высочайшего повеления или указа от государя-монаха. Ну а если уж дело дойдет до того, то кому, как не вам, ничего не стоит исходатайствовать повеление или указ в свою пользу: разве не удостоились вы благоволения двора и благосклонности государя-монаха, когда после разгрома Тайра пребывали и столице? Тогда, оставаясь в Наре, вы призовете войска с Кюсю и Сикоку, и они непременно прибудут. Вы объедините их с войсками из Киная и Тюгоку и направите посланцев на Кюсю за всеми этими Кикути, Харада, Мацура, Усуки и Эцуги, а если они не явятся, вы, дабы их слегка покарать, отрядите к ним своих самых свирепых воинов, таких, как Катаока и Бэнкэй. Увидев это, поостерегутся и воины прочих мест. Объединив западную половину страны, надлежит вам поставить заграду меж горами Арати-но Накаяма и Исэ-но Судзука и встать твердо на заставе Встреч, дабы ни один посланец Еритомо не смог проникнуть к западу от неё. А уж тогда мне будет нетрудно собрать воедино силы храма Кобукудзи и Великого Восточного храма Тодайдзи, монахов горы Хиэй и храма Священного Колодца, ёсиноское воинство и дружинников с реки Тодзугава, а также монахов с горы Курама и из монастыря Киёмидзу. Если же это нам не удастся, то есть у меня две-три сотни человек, благодарных мне за мои благодеяния. Мы их призовем, и они сложат крепость и возведут сторожевые башни. На этих башнях засядут они иод началом непобедимых ваших воинов, из коих любой стоит тысячи прочих, и они в бою выкажут свое мастерство в стрельбе из луков и мужество духа, вам же останется наблюдать за битвою издали. Ну а если мы потерпим поражение, тогда перед ликами Фугэна и Кукудзо, почитаемых мною от детских лет, я прочту священные строки "Лотосовой сутры", а вы вознесете молитвы Амиде-Нёрай и вспорете себе живот. И я тут же погружу лезвие в свое тело, дабы не расставаться с вами в предбудущей жизни. В нынешней жизни я был вашим наставником, так и в грядущем рождении поведу вас по праведному пути.
Увещевания Кандзюбо тронули Ёсицунэ, и ему захотелось было остаться, но он рассудил, что чужая душа - потемки. "Никто в нашей стране не сравнится со мной,- подумал он.- Но ведь и нет никого в мире, кто превзошел бы Кандзюбо!" И в ту же ночь он покинул Нару. Кандзюбо нипочем не пожелал отпустить его одного и для спокойствия души отрядил с ним шестерых учеников провожатыми до столицы. У дворца Хорикава на Шестом проспекте Ёсипунэ сказал им: "Ждите меня здесь", после чего скрылся. И эти шестеро, прождав напрасно, вернулись домой.
Отныне уже ни Кандзюбо, ни монахи не знали, где скрывается Ёсицунэ. Но в самой Наре многие знали. Неизвестно, кто распустил эти слухи, но пошли разговоры, будто Судья Ёсицунэ, обосновавшись у Кандзюбо, поднял мятеж и будто тех из монахов, которые не пожелали идти за ним, Кандзюбо выдал Судье Ёсицунэ. Они-де и были убиты.
о том,
КАК КАНДЗЮБО ВЫЗВАЛИ В КАМАКУРУ
Когда об этом проведали в Рокухаре, наместник Ходзё весьма удивился и с чрезвычайным гонцом известил Камакурского Правителя. Господин Ёритомо призвал к себе Кадзивару Кагэтоки и сказал:
- Сдается мне, что Кандзюбо из Южной Столицы, стакнувшись с Ёсицунэ, учинил смуту и перебито множество монахов. Надлежит тебе принять меры, пока к Ёсицунэ не вздумали присоединиться войска провинций Идзуми и Кавати.
Кадзивара сказал на это:
- Событие весьма серьезное. И странно мне, что к такой постыдной затее примкнул монах. Нам должно заручиться высочайшим повелением, а также рескриптом государя-монаха, дабы препроводить этого Кандзюбо сюда в Камакуру. Мы его допросим и, согласно его показаниям, либо казним, либо отправим в ссылку.