Охота на Золушку - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Черная вуаль

5

* * *

В дверь постучали, в комнату зашел Максим:

— Машина подана.

— Пусть водитель подождет немного, хорошо? Так не хочется уезжать! — попросила Бачурина. — Давайте еще побудем в «Контес».

Вернув бальное платье на место, не удержавшись, чтобы не погладить его в последний раз, Таня подошла к столу, на котором стояла в серебряном ведерке бутылка вина:

— Макс, хотите шампанского?

— Когда сменюсь с дежурства, с удовольствием выпью за ваше здоровье.

— Ах да — дежурство. А я себе налью. А что там за шум?

— В банкетном зале продолжают веселиться…

— Мы задержимся еще на полчасика и поедем домой! — решительно заявила Татьяна, в глубине души опасаясь, что охранник будет настаивать на выполнении инструкций Великого.

— Как скажете.

В дверях Макс едва не столкнулся с горничной, вызвавшейся в этот день помогать костюмершам «Контес».

— Вита, какие-то проблемы? — спросила Бачурина, заметив на лице девушки легкую тень обеспокоенности.

— Татьяна Николаевна, вас разыскивает Гайнанов.

В приходе Андрея Дмитриевича не было ничего удивительного. Бывало зам Великого посещал «Контес» по много раз на дню. Гайнанов вошел не постучав, что было на него совсем не похоже. Левый глаз мужчины оказался подбит, кожа вокруг уже стала желтеть. На лице застыло мрачное и при этом несколько растерянное выражение. Торопливая чистка не смогла удалить с дорогого костюма пятна грязи и машинного масла. При виде посетителя Татьяна Николаевна не удержалась от возгласа:

— Андрей Дмитриевич, что с вами?

Остановившись в трех шагах от стола, Гайнанов без всяких вступлений выпалил:

— Самолет разбился.

Таня непонимающим взглядом смотрела на Гайнанова, ожидая пояснений. Где-то под сердцем шевельнулась холодная змейка. Но нет, в такой день не может произойти ничего плохого…

— Самолет Петра Алексеевича разбился, — повторил Андрей Дмитриевич. — Никто не спасся.

С тихим жалобным звоном упал бокал и пролитое шампанское, вырисовало на ковре темное пятно в форме адамовой головы. Женщина посмотрела на подбитый глаз Гайнанова, на его помятую одежду. В голове мелькнула совершенно дикая мысль: как же удалось выжить Гайнанову? Она как-то забыла, что Гайнанов сопровождал ее в Ровск, а не остался с Великим. Перехватив взгляд графини, Андрей пояснил:

— Я попал в автомобильную аварию. Когда сообщили о трагедии, я помчался на Богоявленскую. И не справился с управлением, — и, будто, в чем-то оправдываясь, вспомнил ненужные детали: — Пришлось ждать ГАИ… Поэтому задержался… Сюда приехал на такси.

— Задержался? — переспросила Бачурина, все еще улыбаясь и пытаясь поймать взгляд мужчины: может, все им сказанное — глупый розыгрыш.

— Петр Алексеевич погиб, — опустив голову, выдавил из себя Гайнанов.

Вика, все еще стоящая в дверях, охнула, зажав ладонями рот и страшно округлив глаза. Бачурина посмотрела на девушку, затем перевела взгляд на Андрея:

— Откуда вам стало известно, что самолет разбился?

— Сообщили из центра управления полетами, — Гайнанов посмотрел на часы. Они оказались разбиты при аварии и остановились. Поэтому Андрей добавил, будто это имело какое-то значение: — Не могу назвать точное время. Я запретил сообщать вам, пока не убедился в достоверности информации. К месту падения выехала группа наших сотрудников. Они, к сожалению, подтвердили факт смерти Петра Алексеевича.

— Неправда, — покачала головой женщина. — Вы ошибаетесь. Этого не может быть.

Гайнанов молчал. И по мере того, как длилось это молчание, улыбка сползла с лица женщины, сменяясь траурной маской, делающей ее не похожей на себя.

— Андрей Дмитриевич, не могли бы вы оставить меня на минутку. Я должна побыть одна, — Бачурина едва нашла в себе силы произнести эти несколько слов.

Когда дверь за горевестником затворилась, Таня шагнула к креслу, не в силах больше держаться на ногах. Хрустнуло под туфелькой стекло бокала, раздавленное, как недолгое счастье Бачуриной. Женщина заплакала. Сперва потихоньку, по-бабьи всхлипывая, а затем, уткнувшись в мягкую спинку кресла, навзрыд.

* * *

Рабочий день завершился, но мэр Ровска все еще оставался в своем кабинете. Ходосеев размышлял, каким бы образом отнекаться от посещения тещи. Жена пристала: пойдем да пойдем, почти полгода у мамы не были. Да век бы ее не видеть! И уж тем более не этим вечером, который он обещал провести с Викой, своей новой пассией. В самом начале любовного приключения обижать девочку нельзя. Обещал — надо выполнять. А жена, как назло, прилипла: не пойдешь — никогда не прощу. Одна морока с бабами.

Телефонный звонок оторвал от непростых дум.

— Евгений Михайлович?

Голос Ходосееву был незнаком.

— Да. Кто это? — произнес мэр нейтральным тоном, каким обычно разговаривал с незнакомыми людьми, в чьем положении не был уверен.

— Это не важно — кто я, — развязно ответил звонивший. — Куда важней информация, которую вы сейчас услышите.

Ходосеев пренебрежительно хмыкнул. Какой еще информацией собирается удивить его аноним?

Но тот удивил! Да так, что пораженный мэр вскрикнул.

— Что?! Что?!! Вы уверены в том, что сказали?

Последнюю фразу Ходосеев произнес после некоторой паузы и более спокойно — на мгновение пришло в голову, что это может быть розыгрышем.

Незнакомец уловил в голосе мэра некоторое сомнение:

— Вам никто не мешает проверить мое сообщение, — тон был уверенным.

— Я так и сделаю. Обязательно, — заверил Евгений Михайлович.

— Только поторопитесь, Женя, самое время ввести в дело зятя. Не упустите момент.

Евгений Михайлович даже не обиделся на фамильярность анонима. Не до того. Положив трубку, он принялся лихорадочно рыскать по ящикам стола в поисках телефонного справочника. Не обнаружив, нажал кнопку селекторной связи:

— Срочно соедини меня с Толиком… Анатолием Витальевичем. Нет, сперва с аэропортом, а затем уж с зятем. В общем, кто первый поднимет трубку — с тем и соедини. Только быстрей!

Удивленная секретарша принялась поспешно выполнять указание шефа. Первым она набрала номер зятя Ходосеева, Анатолия Мазура, так как помнила его телефон наизусть.

— Толик? Тут такое дело… — Евгений Михайлович в двух словах обрисовал создавшееся положение.

Мазур возглавлял отдел в областном управлении госбезопасности и умел быстро просчитывать ситуацию. Он сразу понял, какие выгоды можно получить, действуя быстро, и лишь осведомился о точности информации.

— Я сразу же позвонил тебе. Теперь начну проверять. А ты уточни по своим каналам.

— А как насчет материалов, обещанных тебе столичным деятелем? — напомнил Мазур. — Сейчас они оказались бы как нельзя кстати.

— Постараюсь вызвонить. И на всякий случай закажу билет в Москву.

— На поезд?

— Почему? На самолет. У-у, черт!.. — перед глазами встал образ Великого. — Твоя правда. Попрошу, чтобы прислали кого-нибудь с материалами. В такое время надо оставаться на месте. Можешь начать без документов?

— Почему нет? Но к концу дня, самое позднее — завтра утром, материалы должны быть у меня на столе. Иначе все пойдет прахом и мы только спугнем рыбку.

* * *

Михаил Петрович Казарин пил вечерний чай, когда жена сообщила, что звонит какой-то Оганесов.

— Добрый день, Артур Христофорович, — Казарин, с несвойственной ему суетливостью, схватил радиотелефон, протянутый супругой. При этом он судорожно пытался сообразить что могло понадобиться дружку Великого. К этому часу Петр Алексеевич давно должен быть в Москве. Почему же не звонит сам?

— Здравствуйте, Михаил Петрович. Я хочу договориться с вами о встрече.

— О встрече? — удивился Казарин. — Разве вы сегодня не встречаетесь с Петром Алексеевичем? Он говорил что-то о переговорах, на которые вы должны были лететь вместе.

— Переговоры… Переговоры придется перенести на более поздний срок. У меня для вас, Михаил Петрович, плохая новость. Самолет с Петром Алексеевичем разбился.

— Разбился?! Это точно?! Вы уверены, что Великий погиб?! Какой ужас… — Казарин почувствовал волну непонятной слабости.

— Это невосполнимая утрата. Но бизнес есть бизнес. Мы должны продолжать дело Петра Алексеевича. И завершить начатые им переговоры. Поэтому я хочу встретиться с вами как можно быстрей. Только прошу сохранить все в строгом секрете. Все-таки — траур.

— Да, конечно. И когда мы увидимся?

Окончив разговор, Казарин надолго задумался. Великий мертв! Чтобы полностью осознать значение этой смерти, требовалось время. Да и разговор с Оганесовым требовал осмысления. То, что Оганесов, узнав о смерти Великого, позвонил именно ему, говорило о многом. Значит, Артур Христофорович видит приемником Великого не кого-нибудь, а его, Казарина! А кого еще? Не девчонку же вертихвостку, делившую с Петей постель. Хотя и ее не следует сбрасывать со счетов. Бачурина получит достаточное количество акций, чтобы в дальнейшем представлять проблему. А может выкупить у нее акции? Или взять в доверительное управление? Надо бы сегодняшний день провести с Танечкой-Татьяной, чтобы потихоньку вложить в ее маленькую головку нужную мысль. Черт! Оганесов… Что же это за переговоры такие важные? Придется попросить Лебединского взять Бачурину под свою опеку. Интересно, вдова знает о постигшей ее мужа участи?! Хотя, какая разница…

Вновь ожил телефон. Звонил референт, дежуривший в офисе корпорации:

— Михаил Петрович, простите за беспокойство. В вестибюле люди из органов.

— Чего они хотят? — Казарин вдруг ощутил себя почти Великим.

— Я не знаю. Как с ними поступить?

— Вызовите юрисконсульта, пусть выяснит: с чем пожаловали. Могли бы и без меня додуматься до этого. Если есть возможность, — выпроводите восвояси. Без моего разрешения в кабинеты офиса посторонних не пускать. Даже если у них имеется санкция генерального прокурора. Позвоните Лебединскому. Передайте, что я буду ждать его в своем кабинете. И пусть поспешит, я скоро подъеду.

* * *

Сидя в шезлонге на веранде огромного дома, мужчина наблюдал, как на песчаный берег одна за другой накатываются изумрудные волны. Открывающийся с веранды вид был великолепен, но успел уже изрядно надоесть. Мужчину убивало вынужденное безделье. Но он не смел носа высунуть из своего тайного убежища. Зазвонил спутниковый телефон — единственное средство, с помощью которого добровольный узник поддерживал связь с внешним миром. Мелодичный сигнал заставил мужчину вздрогнуть, — в последнее время нервы стали ни к черту! Постоянное ощущение опасности и напряженное ожидание неприятностей кого угодно доведут до нервного истощения.

Мужчина поднес трубку к уху и через мгновение подскочил с кресла, с грохотом опрокинув стоящий рядом столик.

— Значит, достали Царя?! Погиб в авиакатастрофе? Спасибо, что позвонил, дорогой!

На веранду выбежали привлеченные шумом телохранители. С удивлением посмотрели на апельсины, раскатившиеся по мраморным плитам из разбитой вазы, опрокинутый стол и возвышающееся над беспорядком, улыбающееся лицо хозяина. Пашу давно уже никто не видел улыбающимся.

— Собирайтесь, — приказал хозяин. — Едем в Москву.

Теперь, когда опасный враг мертв, ничто не препятствовало возвращению Паши в столицу.

* * *

Охотник сидел за компьютером, просматривая заметки, сделанные после поездки в Париж. Прочитанным он остался недоволен. В заметках чувствовалась какая-то недосказанность, незавершенность. Будто он так и не понял чего-то, что-то упустил, допустил ошибку. Увы, вернуться в Париж, чтобы проверить правильность своих умозаключений, не было никакой возможности. Уже в Москве Охотник узнал об аресте Гусарова и разгроме его организации. Значит, предчувствия не обманули: у тайника поджидала засада. И кто знает, нет ли у французской полиции описания киллера. Практически это невозможно, но потенциальная угроза опознания всегда существует. Все чаще в голову лез уличный фотограф, в объектив фотоаппарата которого он попал. Было в этом французике что-то фальшивое, будто он только притворялся фотографом. Нет, уже начинает шиза косить. Будь французик из полиции, Охотника повязали там же, на бульваре Сен-Мишель.

И все из-за Великого! Как заговоренный… Вот уж, действительно, трудная, царская мишень. Два раза у Охотника сорвалось. Такого с ним еще не случалось. Два промаха кряду — это слишком.

Работа не шла, мысли путались, то и дело возвращаясь к Великому. Охотник выключил компьютер и прошел на кухню, чтобы приготовить ужин. Помешивая в сковороде картошку, он краем уха слушал новости. Почти в самом конце выпуска диктор сообщила о авиакатастрофе под Москвой, в которой погиб известный предприниматель — Охотник напрягся — Петр Великий. «Эксперты предполагают, что причиной катастрофы стал взрыв бомбы», — утверждала диктор.

— Откуда бомба взялась?! — удивился Охотник, даже не заметив, что говорит вслух.

На экране показывали место падения самолета, хвостовая часть которого была напрочь оторвана взрывом. «Бомба, — глядя в телевизор, подумал Охотник. — Или кто-то влепил в «Гольфстрим» ракету. Хотя это не реально. Слишком много сложностей. Значит, все-таки бомба. Очень, очень интересно. Что бы это могло значить?»

— А, чтоб тебя!.. — Охотник почувствовал запах горелого. Он даже не заметил, что спалил картошку.

* * *

Седой еще сидел у телевизора, когда ему позвонил Босс:

— Смотрел телевизор? Приезжай ко мне. Есть что обсудить. — Шеф был недоволен, это чувствовалась в интонациях. Впрочем, в последнее время он был недоволен всем. И больше всего Босса раздражало, когда приходилось узнавать новости из телевизионных программ.

Босс не любил, когда его заставляют ждать, но еще больше не переносил, когда подчиненные не могли ответить на его вопросы. Поэтому Седой сперва связался со своими информаторами, и лишь затем отправился к начальству.

Уже подъезжая к дому Босса Седой получил затребованную информацию и вздохнул с облегчением. Сообщение о взрыве бомбы оказалось газетной уткой. По предварительным данным, авария произошла из-за отказа двигателей. А за технические поломки Седой не ответчик. Боссу не к чему будет придраться, если старик вдруг вспомнит, что хотел утрясти дела с Великим миром.

Что касается сообщения в программе новостей, то журналисты, поверив первому же слуху и спеша передать сенсацию, использовали старые кадры из Боснии, где однотипный самолет «Гольфстрим» был сбит «Стингером». То-то Седому кадры показались знакомыми. А он еще ломал себе голову… Шутники эти журналисты.

В кабинет Босса Седой входил совершенно спокойным. Он знал, что сможет ответить на любой вопрос шефа. А какие это будут вопросы, — догадаться не составляло труда.

6

* * *

Слезы принесли некоторое облегчение. Татьяна постаралась взять себя в руки, прошла в ванную комнату, умылась. С зеркала на нее смотрело мокрое лицо с припухшими красными глазами и искривленным ртом — странная карикатура на прежнюю Бачурину на фоне изысканного костюма.

Не раздумывая, Таня открыла холодную воду и сунула голову под струю.

В катастрофе, унесшей жизнь мужа, Бачурина видела почему-то не несчастный случай, а преднамеренное злодеяние. Эта мысль пугала, но как Таня не пыталась ее отогнать, продолжала вертеться в голове.

Заглянув в кабинет двадцать минут спустя, Гайнанов, удивился перемене, произошедшей с Таней. Она все еще была одета в костюм от Савона, но мокрые пятна на ткани совершено портили производимое туалетом впечатление. Волосы стянуты на затылке в тугой пучок, на лице ни следа косметики. Лишь в уголках глаз — краснота от недавних слез. Бачурина сидела на диване и даже, казалось, не заметила появления Андрея Дмитриевича.

Гайнанов остановился рядом с женщиной, не зная, что сказать в утешение. Но произнести ничего не успел.

В дверь просунулась голова горничной Виты:

— Татьяна Николаевна, к вам посетители.

Бачурина, будто очнувшись от сна, посмотрела на девушку, но ничего не ответила. Испуганная пустым выражением глаз хозяйки, Вита поспешила скрыться. По тому, как горничная выделила слово «посетители» Андрей Дмитриевич понял, что речь идет не о простых визитерах. Он подошел к рабочему столу Бачуриной и, выдвинув один из ящиков, включил спрятанный там монитор. На экране появилось изображение приемной. За столом секретаря устроилась Вита, а перед ним, в одинаковых темных пальто и мятых шляпах, стояли двое мужчин. Находящийся рядом Макс, внимательно что-то изучал. Что именно — рассмотреть не удалось.

— Татьяна Николаевна никого сегодня не принимает, — произнес Гайнанов, наклонившись к микрофону.

— Они настаивают, — последовал ответ Виты и, после некоторой паузы: — Это из госбезопасности.

— Пусть немного подождут, — принял решение Гайнанов взглянув на хозяйку кабинета. На то, чтобы прийти в себя, Бачуриной потребуется немало времени. Но хоть несколько минут Андрей Дмитриевич мог для нее выиграть.

В кабинет, плотно прикрыв за собой дверь, зашел Максим.

— Вы проверили их документы? — поинтересовался Андрей Дмитриевич.

— Удостоверения подлинные. Это люди из областного управления госбезопасности.

— Максим, вы знаете, что Петр Алексеевич погиб? — поинтересовался Гайнанов.

— Да. От Виты.

Макс хотел принести соболезнования Бачуриной, но, взглянув на нее, лишь кратко молвил:

— Я вызвал подкрепление.

Гайнанов смотрел на телохранителя, ожидая пояснений.

— На всякий случай, — пожал плечами Макс. — Как только станет известно о смерти шефа, сбегутся журналисты и прочие любители сенсаций.

— А что будем делать с чекистами? — спросил Андрей Дмитриевич. Татьяна Николаевна которая на протяжении всей беседы сидела, уставившись в пространство перед собой, при последних словах Гайнанова произнесла механическим голосом, как сомнамбула:

— Я не хотела бы, чтобы мне сейчас докучали вопросами.

— Принять их все же придется, — заметил Макс. — У них приказ.

— Может, пригласить юриста? — предложил Гайнанов.

— Юрисконсульт Дома Моды не специалист по уголовным делам и вряд ли даже знаком с процессуальным кодексом.

— Тогда я вызову Зотова, благо он в городе. А до его приезда потянем время. Что скажете, Татьяна Николаевна?

— Поступайте, как считаете нужным, — бесцветным голосом ответила Таня.

Гайнанов достал ежедневник, нашел нужную визитку, набрал номер телефона:

— Аркадий Константинович, необходима ваша помощь. Срочно подъезжайте в офис «Контес». Умер Петр Алексеевич. Соболезнования потом… А сейчас в приемной уже сидит пара следователей. Все объясню по приезду.

Аркадий Константинович Зотов был потомственным адвокатом в надцатом поколении. Его предки прославились множеством выигранных процессов еще в дореволюционных земских судах. Да и сам Аркадий Зотов сделал блестящую карьеру. И если он по-прежнему считал себя ровчанином, то лишь потому, что не менее трех, а то и четырех месяцев в году проводил в родном городе. В числе клиентов Зотова числились многие могущественные люди страны. И среди них Петр Алексеевич Великий.

К счастью для Гайнанова и Бачуриной, Аркадий Константинович в эти дни оказался в Ровске. Более того, сегодня, он обедал в доме на Богоявленской.

Переговорив с Зотовым, Гайнанов вновь вспомнил о телохранителе:

— Максим, возвращайтесь на свой пост. Зотова пропустите в кабинет без предупреждения. Всех остальных — выпроваживайте.

— Я отдам соответствующие распоряжения, но сам останусь в кабинете, — возразил Кузнецов, не считавший Гайнанова своим начальником. — Присмотрю за чекистами.

Андрей Дмитриевич с этой дельной мыслью согласился.

Когда дверь за телохранителем закрылась, Бачурина извинилась перед референтом и прошла в ванную комнату, где имелась аптечка. Выпив успокоительные капли, Таня присела на край ванны, ожидая, когда подействует лекарство.

В кабинет сотрудники госбезопасности вошли, сняв пальто в приемной. Гайнанов обратил внимание на костюмы, явно приобретенные в дешевых магазинах или даже с рук. Облик этих людей как-то не вязался с представлениями широкой публики о сотрудниках могущественного ведомства, стоящего на охране интересов государства. Было ясно, что чекисты, посетившие офис графини, вряд ли окажутся Джеймсами Бондами. Однако они могли бы одеваться с большим вкусом. Чему их только в их шпионских школах учат?

В свою очередь, на чекистов увиденное в «Контес» произвело весьма неблагоприятное впечатление. Проходя по зданию, они слышали шум застолья — звон бокалов и обрывки оживленной беседы. Весело же, здесь встречают известие о смерти хозяина! В кабинете Бачуриной пахло шампанским, открытая бутылка стояла на столе. Вдова имела такой вид, будто только что вышла из-под душа. Видно, перебрала, и ее пытались привести в чувство. Кроме хозяйки, в кабинете находился коротко стриженый парень спортивного сложения. Этот тип не понравился чекистам еще в прихожей, когда придирчиво проверял их удостоверения. Слишком еще молод, а замашки, как у большого босса. Рядом с женщиной еще один, с подбитым глазом, взявший на себя инициативу в переговорах. Костюм «с претензией», но изгажен жирными пятнами. И опять же — фингал под глазом, будто недавно побывал в драке. Хотя, черт их знает, этих «новых русских». От них всего можно ожидать. Офицеры решили, что эти двое — телохранители Бачуриной. «Новые» обожают окружать себя «шкафами».

— Татьяна Николаевна? — вежливо осведомился тот, что постарше. — Мы из областного управления государственной безопасности. Майор Корнилов.

— Майор Филимонов, — тут же представился другой.

— Чем обязаны визиту? — поинтересовался Гайнанов, давая понять, что разговор будет вести он.

Офицеры переглянулись. Они предпочли бы беседовать с женщиной наедине, наседая с двух сторон, теперь же оказались в меньшинстве.

— Мы хотели бы поговорить о вашем муже, Петре Алексеевиче, — откашлявшись, произнес майор Корнилов. — Но нам хотелось, чтобы это была приватная беседа.

Неожиданно для Гайнанова чекисту ответила сама хозяйка кабинета:

— Максим Владимирович, — Бачурина кивнула в сторону молодого человека, — руководитель службы безопасности Дома моды «Контес». Андрей Дмитриевич — заместитель моего мужа. Как видите, здесь нет посторонних. На ваши вопросы о Петре Алексеевиче лучше меня ответит Андрей Дмитриевич. И… И мне кажется, вы выбрали не самое удачное время для расспросов.

— Мы приносим соболезнования, — Корнилов поднялся с кресла, зачем-то одернул пиджак. — Хотя факт смерти официально еще не установлен.

— Вы думаете, мне легче оттого, что смерть моего мужа еще не подтверждена официально? — Бачурина посмотрела в глаза чекиста.

Корнилов смешался.

— Татьяна Николаевна… — раздалось из динамика, однако предложение так и осталось незаконченным.

Дверь распахнулась. В кабинет стремительным шагом вошел представительный пожилой мужчина. Это был Зотов. Следом за ним ворвались помощники адвоката. Кабинет сразу стал тесным.

— Танечка, как только узнал о твоем несчастии, сразу же примчался сюда. Какое горе, какое горе! Бедный Петя! — Зотов обнял Бачурину, прижал к своей груди. — Я только что говорил с Мостовым. Губернатор передает тебе искренние соболезнования.

— Спасибо, Аркадий Константинович, — у Бачуриной вновь навернулись слезы на глаза.

— Таня, тебе надо поехать домой, успокоиться, — Зотов погладил волосы Бачуриной, повел ее к выходу из кабинета.

— Прошу прощения, гражданин, — на пути адвоката встал майор Филимонов. — Кто вы такой? И почему прерываете нашу беседу?

— Вот моя визитная карточка. Я адвокат графини Бачуриной. И, кроме того, выступаю в роли душеприказчика Петра Великого. Мой помощник введет вас в курс дела. Если у вас имеются вопросы к моей клиентке, прошу вызвать ее для официального допроса. Хотя я не понимаю, какие вопросы могут быть сейчас, в ее нынешнем состоянии? Посему, господа, разрешите откланяться.

Филимонов стоял с красным от гнева лицом, но не мог ничего сделать. С человеком, который запросто разговаривает с губернатором, поневоле приходится быть осторожным.

— Андрей Дмитриевич, не могли бы вы проводить нас? — обратился адвокат к Гайнанову и добавил уже в коридоре, где их не могли услышать чекисты: — Вы на машине? Нет? Тогда возьмите такси и езжайте в офис корпорации. Встретимся после того, как завезу Татьяну Николаевну домой.

На странный вид неизменно элегантного Гайнанова Зотов никак не отреагировал. Даже не спросил, где тот заработал синяк.

…В приемной уже толпился с десяток телохранителей. Зато не видно было никого из работающих в самом Доме моды «Контес». Впрочем, на подобные мелочи Таня сейчас не обращала внимания. Она шла, ничего не видя и не слыша.

На улице Бачурину и Зотова дожидался широкий и величавый «Мерседес». Аркадий Константинович, отстранив Макса, помог Бачуриной усесться в машину, захлопнул дверцу, сам же обошел автомобиль и сел в него с другой стороны.

Едва лимузин тронулся с места, как долго сдерживаемые слезы хлынули у Тани из глаз.

— Поплачь, девочка. Сейчас можно, — Зотов легонько обнял женщину за плечи, прижал к своей груди.

* * *

Подъехав к зданию «Цесаря», Казарин к своему удивлению увидел Гайнанова, расплачивающегося с таксистом. Михаил Петрович поспешил придать лицу скорбное выражение и шагнул навстречу заму покойного.

— Какая утрата, Андрей Дмитриевич. Какая утрата!.. — Казарин внезапно умолк, уставившись на синяк.

— Вы уже знаете? — в свою очередь поразился Андрей.

— О чем? — Михаил Петрович продолжал смотреть на синяк, теряясь в догадках о причинах его появления.

— О смерти Великого.

Казарин испугался, что его сейчас спросят, откуда ему известно о гибели владельца «Цесаря». Оганесов ведь не зря просил сохранить их связь в тайне. Следовало предупредить жену, чтобы не проболталась о звонке.

— Плохие новости расходятся быстро, — Михаил Петрович подхватил собеседника под локоть и повлек к подъезду. — Нужно срочно созвать экстренное заседание Правления, обсудить сложившуюся обстановку.

— А кто будет на заседании замещать Великого? Бачурина?

— До вступления в наследство она не может участвовать в работе Правления. И, кроме того, не думаю, что Татьяне Николаевне сейчас под силу томиться на подобных заседаниях. Но мы не забудем о ней. И ни в коей мере не ущемим ее интересов. В недалеком будущем Бачуриной отойдет значительная часть состояния Великого, и она станет полноправным членом Правления. Поэтому не стоит ее обижать.

— Мне кажется, Татьяна Николаевна могла бы принять участие в заседаниях. Для начала в роли наблюдателя. Без права голоса.

— Найдет ли она в себе силы? — гнул свою линию Казарин. — Было бы жестоко заставлять женщину выслушивать наши скучные, нескончаемые разговоры.

— Она может назначить представителя.

— Тогда своих наблюдателей пришлют и другие наследники. И Правление превратится в собрание акционеров. Я хочу попросить Лебединского съездить к Бачуриной, утешить и объяснить сложившуюся ситуацию. Думаю, Татьяна Николаевна поймет.

— Лебединскому незачем ехать к Бачуриной. Объяснить свою точку зрения вы сможете Зотову. Он доверенное лицо Татьяны Николаевны. И с минуты на минуту приедет в офис.

«Опередил, старый хрыч!» — раздраженно подумал Казарин. Зотов являлся членом Правления. Хитрый жук, сразу сообразил, какую выгоду можно извлечь из защиты интересов вдовы. Адвоката, собаку съевшего в крючкотворстве, обвести вокруг пальца не удастся. Но это временная неудача. Еще можно преуспеть в своем замысле, стать во главе корпорации. У Казарина поддержка подавляющего большинства членов Правления и такой союзник, как Оганесов. Бачуриной с ним не совладать. Да и с Зотовым можно будет договориться. Позже. Когда тот поймет, на чьей стороне сила. О визите чекистов в «Цесарь» Казарин решил Гайнанова в известность не ставить. Если возникнут осложнения, вину за них можно будет легко свалить на доверенных лиц Бачуриной. А у Казарина есть свои проблемы.

7

* * *

Прежде, чем нажать кнопку звонка, гость минуты три разглядывал дверь. А смотреть было на что. Перед собой он видел настоящий шедевр инженерной мысли, призванный препятствовать вторжению непрошеных гостей. За деревянной обшивкой угадывался бронированный лист. Три замка, причем явно не серийного производства. Дверной глазок перископического типа с углом обзора едва ли не в сто восемьдесят градусов. Похоже, дела у Ленчика идут неплохо, раз такую дверь отгрохал. Или в городе стало настолько небезопасно жить, что даже такие люди как Барин вынуждены обзаводиться бронированными дверьми?

Трелей звонка гость не услышал. Тем не менее, едва он нажал на кнопку, откуда-то сбоку, из замаскированного динамика послышался голос, произнесший с ленцой:

— Н-да?

— Дверь у тебя замечательная. Сколько же это за нее пришлось отвалить «зеленых»?

После недолгого молчания динамик поинтересовался:

— Кого это так моя дверь привлекла?

Японская электроника, хоть и самая современная, слегка искажала голос говорившего, но не настолько, чтобы его невозможно было узнать. Если и были у гостя какие-то сомнения (не переехал ли старый приятель на другую квартиру, не свалил ли за бугор?), то теперь они полностью рассеялись. Всем хорош Лёня Шаховской, но более всего — своим произношением. На бумаге, увы, не передать — это надо слышать. Тут были влияния едва ли не всех национальностей, населявших одну шестую часть суши, оттенки речи самых разных слоев общества, положенных на прочную основу одесско-харьковско-ростовского культурного наследия, приобретенного Лёней в детстве и отрочестве. Единственно, чего не хватало, так это четкого произношения трех-четырех звуков. Все остальное было: и грассирующее «эр», больше смахивающее на «эл», и украинское «гэ», и многое другое, делающее речь Барина совершенно неподражаемой.

Гость постучал пальцем по микрофону, утопленному в стену, и произнес:

— Барин, может, соизволишь хотя бы в глазок посмотреть?

На то, чтобы выйти в прихожую, взглянуть через импортную оптику на визитера, хозяину потребовалось некоторое время. Но когда дверь наконец распахнулась, облик Шаховского излучал радушие, насколько это было возможно с его внешностью.

— Леша, сколько лет, сколько зим?! Где ты столько пропадал?

Несмотря на звучное прозвище, аристократизм в Шаховском отсутствовал напрочь. И дело тут вовсе не в короткой стрижке и перебитом носе… К слову, Барин в настоящий момент оказался одет в английский костюм и дорогую рубашку (правда, приглядевшись, можно было заметить, что она не глаженная), с еще более дорогим галстуком ручной работы. Но даже в таком виде Ленчика проще было представить взламывающим банковский сейф, останавливающим прохожего в темном переулке, или, на худой конец, на какой-нибудь «малине» за карточным столом, в компании веселых девочек. Вот так обманчиво порой бывает впечатление от внешнего облика. Ведь в последние года Барин добывал свой хлеб насущный тяжким трудом на поприще торговли. С темным прошлым было завязано, и теперь Шаховской превратился во вполне респектабельного бизнесмена. Хотя, честно говоря, ему иногда удавалось обчистить партнеров так, что они предпочли бы трижды подвергнуться налету, чем еще один раз поиметь дело с Леней. Но при всем этом люди, знавшие его, соглашались, что это веселый компанейский человек. И если сегодня он отнимет у кого-то лишний рубль, то завтра ради понравившегося ему человека готов снять с себя последнюю рубашку (при условии, что ему вернут ее обратно и обязательно с процентами).

Хозяин провел гостя в зал, усадил на кожаный диван, достал из бара бутылку водки и рюмки. В приоткрытую дверь, цокая когтями по паркету, в комнату вошел бультерьер и уставился на гостя маленькими глазками.

— Бакс, на место! — приказал Шаховской.

Бультерьер хрюкнул в ответ нечто невразумительное, вразвалочку проковылял к дивану, направляясь прямиком к Леше.

— Фу, Бакс! — повысил голос хозяин, торопливо ставя на журнальный столик бутылку и рюмки.

Собака дернула ухом — мол, слышу, — запрыгнула на диван и положила голову гостю на колени.

— Ты гляди! — удивился Барин. — Бакс чужих не любит, а тебя сразу признал!

— Зверь у тебя знатный, — поглаживая лобастую морду пса, проговорил Алексей.

— Он у меня медалист. А драчун какой! Ни одной собаке спуску не дает, — с гордостью сообщил Лёнчик. — Только ленивый до предела, проглот, и поспать любит.

— Мне кажется, в этом он берет пример с хозяина.

— Ну, не скажи. Я тут верчусь, как белка в колесе, понимаешь. Ни минуты покоя нет. Между прочим: а чем ты сейчас промышляешь?

— Да всем помаленьку.

— Ага, значит, все по-прежнему. Птицы божьи не сеют и не жнут, а на хлеб с маслом хватает.

— Примерно так, — равнодушно повел бровями гость.

— Ну, молодец, что зашел, не забыл… Что это я?! Видно, голодом решил тебя заморить.

Барин вышел из комнаты и вернулся с подносом, уставленным нарезанной булкой, колбасой и различными консервами:

— Чем богаты, тем и рады. Вита уехала, так что я холостякую.

— Отдыхает?

— Ага, по магазинам… Пока жили в Германии, взяла моду ездить за шмотками по Европе. Теперь с подругой мотаются. Те, что у нас продаются, их, понимаешь, не устраивают. «Все такое носят», — насмешливо протянул Барин и с сарказмом добавил: — С жиру бесятся.

— Похоже, дела у тебя идут неплохо…

— Не жалуюсь. Хотя могло и получше быть.

— Чего это ты стальную дверь поставил? — между прочим спросил Леша. — Неужто кто-то пытался грабануть?

— Ага, было дело. Повздорил тут с одним фраером, так он с дружками решил маленький погром устроить.

— Погром?

— Ну да. Дикция ему моя не понравилась, нос не той формы и фамилия подозрительная. Я и сам понимаю, что с дикцией у меня проблемы. Но это не дает право любому баклану вышибать дверь и врываться ко мне в квартиру.

— Ну и как? — Кумову стало интересно.

— А никак, — Барин пожал плечами. — Полторушку оставили и ушли себе с Богом. По крайней мере, те, кто мог сам идти. Ну, давай по первой! За встречу!

Водка огнем прокатилась по пищеводу, впитываясь в кровь, заставляя ее быстрей бежать по сосудам.

— С минуты на минуту должны зайти мастера, — закусив, проговорил Лёня. — Чего-то там с электрикой приключилось. Поэтому мы сейчас проведем только маленькую разминочку, а уж после отметим твой приезд по полной программе!

— А Вита когда приезжает?

— Послезавтра. Успеем гульнуть, — успокоил гостя Ленчик.

— Все это хорошо. Только я ведь и сам только что с поезда.

— Еще нигде не остановился? Ничего страшного. У меня для подобных случаев имеется двухкомнатная квартирка. Прямо в центре города. Старый дом, потолки высокие, стены двухметровые. Если даже ходить всю ночь на голове — к соседям не долетит ни звука. Уже проверено. Поэтому, когда ты в Ровске — милости просим — квартира в твоем распоряжении.

— Возможно, мне некоторое спустя, еще в этом году, воспользоваться твоим гостеприимством.

— Без проблем. Только Витке о моей берлоге ни слова! Договорились?

— Договорились.

— Да! Теперь мы солидные люди. А помнишь, как после детдома гастролировали по Южному Уралу?

— Помню.

— Меня в Оренбурге повязали, а ты у ментов сквозь пальцы ушел. Ох, и ловкий ты тип был уже в те годы! — Шаховской взглянул на часы: — Что-то мои мастера задерживаются… Давай, наверное, по второй! Чтоб ожидать было веселей.

Ленчик наполнил рюмки, но в этот момент зазвонил телефон, издав робкий писк, будто извинялся, что ему приходится извинять хозяина в такой момент. Придав лицу скучающее выражение, Барин поднял трубку и произнес свое коронное:

— Н-да?

Минуты две он вслушивался в звуки, доносящиеся из наушника, затем сладко поинтересовался:

— И шо ты мне такое сообщил, чего я и раньше не знал? Стоило из-за этого звонить? От тебя требовалось одно: доходчиво объяснить человеку, чтобы он понял свои же собственные интересы. Мы дали Лазарю Моисеевичу заработать? Дали. Так пусть не будет жмотом и поделится. Объясни человеку конкретно: или он нам откатом, или мы к нему с наездом.

Трубка опять разразилась оправданиями, которые Барин терпеливо выслушал.

— Ладно, еду, — выдавил из себя Ленчик и раздраженно бросил трубку на рычаг. — Во, работнички! Ничего доверить нельзя!

— Я вот слушаю твою почти интеллигентную речь и удивляюсь: ни одного матерного слова, — поднимая рюмку, задумчиво проговорил гость. — Ты и в прошлом междометиями не злоупотреблял, но речь у тебя была куда выразительней.

— Три года жизни в Германии кого угодно скучным сделают. — Шаховской залпом выпил водку, вытер губы ладонью. — Хочешь — не хочешь, а ехать надо. А тут еще мастера прийти должны!

— Ладно, езжай уже. Мы с Баксом как-нибудь разберемся.

— Кстати, насчет Бакса. Когда ремонтники заявятся, ты запри его в комнате. Не знаю уж почему, но Бакс электриков недолюбливает. Поэтому лучше его запереть. И если вырвется — дверь на улицу не открывай, чтобы не потерялся.

— А мастера? — удивленно-сочувствующе поинтересовался Алексей.

— Пусть по комнатам бегают! Я потом им это развлечение оплачу.

Последние слова Барин прокричал уже из-за двери, спускаясь по лестнице.

* * *

Двое мужчин сидели в старенькой «Ладе», уткнувшейся носом в бетонный забор как раз под надписью «Борька — дурак».

— Смотри. Кажется, наш подопечный куда-то собрался, — произнес водитель, заметив выходящего из подъезда Шаховского.

— У него же, кажется, гость, — возразил другой, отрываясь от чтения детектива. Но, бросив взгляд в сторону, где стоял «Крайслер» Барина, сыщик убедился в правоте напарника: Шаховской как раз завел двигатель и подал автомобиль назад, на асфальт.

Через несколько секунд «Крайслер» нырнул в арку, в последний раз донеся рев мощного мотора и все затихло.

— За ним? — спросил водитель «Лады».

Пассажир отрицательно покачал головой:

— Нам велено лишь наблюдать за квартирой.

Во двор вошел мужчина средних лет и прямиком направился к «Ладе». Сидящие в машине переглянулись. Мужчина открыл дверь, уселся на заднее сидение:

— Чем похвастаете, орлы?

— К Шаховскому заявился гость, а сам он куда-то уехал. Приказа следовать за ним не было, поэтому остались наблюдать за хатой.

— Молодцы. Что там за гость у Барина? Не этот ли? — мужчина достал из внутреннего кармана довольно четкую фотографию Кумова.

— Он самый.

— Вот и превосходненько. А сейчас я зайду вон в тот подъезд, а вы подъезжайте следом и ждите. Мотор не глушите.

— Но ведь там нас будет видно из квартиры Шаховского, — попытался возразить водитель.

— А на этом месте вас никто не видит? Эх, детективы! Вам еще учиться и учиться! Делайте, как я приказал. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ майор.

— Вот и отлично.

* * *

Кумов обратил внимание на одиннадцатую модель «Жигулей», притаившуюся в углу двора, еще когда подходил к дому. Мужики в ней показались подозрительными. Мелькнула мысль: «Уж не Шаховского ли пасут?». Но с Барином подозрениями делиться не стал. Если тот не сможет засечь столь демонстративно выставляемый хвост — тем хуже для него.

Когда «Крайслер» Шаховского выехал со двора, Алексей принялся внимательно следить: последует ли за ним «жигуленок». Машина осталась на месте, но на душе спокойнее не стало. Стоя у окна, он продолжал наблюдать, раздумывая: не выйти ли на лестничную площадку, откуда был виден и тот угол двора, в котором притаился не понравившийся ему ВАЗ.

В подъезд дома напротив вошел пожилой мужчина. Чуть погодя к этому же подъезду подкатил и «жигуленок», остановился, пуская из выхлопной трубы сизые клубы дыма. Через пару минут пожилой вышел из подъезда, волоча объемистую сумку, уселся на заднее сидение ВАЗа — и троица укатила.

Кумов с облегчением задернул занавеску. Мужики просто поджидали знакомого. Слишком подозрительным стал — всюду мерещатся слежка, засады… Хотя это скорей достоинство, чем недостаток.

Как бы там ни было, Кумов достал из сумки блокнот и зарисовал внешность пожилого мужчины. Ниже приписал номер «жигуленка». Так, на всякий случай.

* * *

Когда пожилой, держа в руках объемистую сумку, забрался в салон, водитель заметил:

— У вас в этом доме, оказывается, знакомые имеются, товарищ майор.

— Какие еще знакомые?

— Ну, у которых вы сумку взяли…

— Ах, сумку… Наблюдательный, ничего не скажешь. Притормози на минутку, — майор расстегнул молнию на сумке и продемонстрировал ее содержимое: небольшой насос и детскую надувную игрушку. — Будем надеяться, что гость Шаховского тоже решит, что я здесь живу или заходил к знакомым. Если, конечно, он наблюдал за нами из окна.

— Так это мы его пасли? — поинтересовался водитель. — Что ж тогда сняли наблюдение?

— Есть причина. И причина веская — погиб Великий.

— Не может быть! Ну, дела! — в один голос воскликнули подчиненные. — Убили? Когда?

— Сегодня несколько часов назад погиб в авиакатастрофе. Но не исключается возможность, что Великого устранили. Если это так, — майор не стал продолжать, всем без пояснений было понятно, что расследование преступлений такого уровня — дело долгое, тяжелое и неблагодарное.

— Мы то тут причем?

В отличие от подчиненных майор знал от кого поступил приказ и догадывался, чем он был вызван. Направить лучших оперативников на сбор сведений о ситуации вокруг корпорации «Цесарь» дал указание начальник областного управления МВД. Генерал отлично понимал, что информация — ключ к власти. А смерть Великого это взрыв в тихом ровском болоте. Теперь немало разного дерьма выползет наружу. Кроме того, милицейского начальника интересовало, какие действия предпримет мэр Ровска Ходосеев и его зять, получив известие о кончине Петра Алексеевича.

* * *

Хозяин квартиры еще не вернулся, когда звонок в дверь известил о приходе мастеров.

— Кто там? — поинтересовался Леша.

— Электрики, — ответил такой бас, что сразу стало ясно — никакой это не электрик, а душегуб с дипломом пытошного палача.

Взглянув в глазок, Кумов увидел на лестничной площадке двух лбов, переминающихся с ноги на ногу. Пожав плечами, мол, странные пошли мастера, Леша все же открыл дверь.

«Гости» ворвались в квартиру, но вместо того, чтобы заняться проводкой, занялись хозяином, пытаясь скрутить ему руки. При этом один из нападавших не забыл бросить на кухню принесенную кость и захлопнуть дверь, отрезая бультерьеру путь в прихожую. А второй умудрился-таки заехать Кумову в нос.

— Стойте, дурачье! Это не он, — в двери появился третий, не столь рослый, но тоже крутой на вид мужчина с бритой головой, на которой выделялись свежие шрамы.

Лбы ослабили натиск. И тут же поплатились за потерю бдительности. Леша вырвался из вцепившихся в него рук, двинув одного из державших в морду, а другого в пах. Увернулся от телескопической дубинки, мелькнувшей в руках бритого. Однако бугай с кастетом, сплевывая кровь с разбитой губы, вновь ринулся в бой. А тут еще бритый со своей дубиной пошел на второй заход. В общем, положение не из приятных.

Внезапно с тыла налетчиков атаковал невесть откуда взявшийся Лёнчик. Драка превратилась в беспорядочную свалку. Воспользовавшись замешательством противника, Леша выхватил из кармана револьвер и принялся орудовать им, как кастетом.

Заметив мелькнувшее перед глазами черное зево ствола, громила, до этого говоривший басом, взвизгнул пронзительно:

— Тикай! — и первым ринулся из квартиры.

Второй налетчик, зажав матню в кулак и смешно разбрасывая ноги, последовал за ним. Леша успел перехватить бритого, стукнув пару раз рукояткой и добавив работы хирургу, а затем спустил по лестнице, придав ускорение хорошим пинком.

— Кто это был? — спросил Кумов, возвращаясь в прихожую и опускаясь на пол рядом с Леней.

— Погромщик, о котором я тебе рассказывал, — переведя дыхание, ответил Барин. — Зачем ты открыл дверь?

— А я что, знаю твоих электриков в лицо?

Шаховской, взглянув на револьвер в руках Леши, поинтересовался:

— Чего не стрелял?

— И без стрельбы обошлись.

— Обошлись, — согласился Леня, но вдруг забеспокоился. — А Бакс где?

На кухне послышались цокот когтей, царапанье, дверная ручка пару раз дернулась — дверь отворилась, и перед мужчинами предстал бультерьер во всей своей красе.

— Скотина, — с чувством проговорил Леша. — Оказывается, ты мог и сам открыть замок.

И, обернувшись к Лёнчику, добавил:

— Так говоришь — боец он у тебя?

Ответить Барин не успел, потому что в дверь вновь позвонили.

— Кто там? — не поднимаясь с пола, поинтересовался Лёня.

— Электрики, — послышалось из-за двери.

— Шо, опять? — округлил глаза Кумов. — Сколько можно?

— Кажется, это те, кого я ждал, — успокоил приятеля хозяин, открывая дверь.

В этот раз Бакс решил продемонстрировать свои лучшие бойцовские качества. Тем более, что пришедшие не принесли с собой подачки. Едва первый из мастеров перешагнул порог, как на него налетела рычащая белая молния, разом вырвав хороший клок штанины.

Крик, гам, лай. Электрики вынеслись из квартиры, преследуемые псом. За ними Лёня, орущий благим матом. Пролетом ниже беглецы столкнулись с кем-то поднимающимся вверх. Оттуда донеслись звуки падения, ругань, непонятная возня.

— Двери, двери из подъезда не открывайте! — ревел внизу Шаховской. — Он играет, не кусается!

Вернулся Лёнчик минут через двадцать, волоча своего зверя за поводок. Из пасти бультерьера торчал лоскут брючной материи. Оправдываясь перед приятелем, Барин развел руками:

— Ну, не любит Бакс электриков.

8

* * *

Макс Кузнецов, который давно должен был смениться с дежурства, не рискнул в день смерти Великого покинуть дом на Богоявленской. Неожиданно Максим оказался в охранном подразделении старшим по должности и никак не мог привыкнуть к своему высокому положению. А главное, он не мог придумать — с чего начать и что делать. Так и не сумев уснуть и не находя себе места, Кузнецов, несмотря на глубокую ночь, решил совершить обход здания.

В доме на Богоявленской Максим чувствовал себя более уверенно, чем в офисе «Контес». Система безопасности резиденции Великого была давно и тщательно продумана: сигнализация, системы слежения, вооруженная охрана. В здании редко бывали посторонние, а все допущенные в жилище неоднократно и всесторонне проверялись. О работающих в доме и говорить нечего. Жизнь любого претендента даже на самый незначительный пост, буквально под микроскопом изучалась людьми из организации Гришина. Поэтому, когда Бачурина оказалось под крышей дома на Богоявленской, Кузнецов вздохнул с облегчением. Здесь было вполне безопасно, хотя среди обслуживающего персонала ощущалась растерянность.

Это было вполне понятно: после смерти Великого все чувствовали себя потерянными. А вместе с Петром Алексеевичем погиб и руководитель его службы безопасности. Охрана здания оказалась обезглавленной. И хотя телохранители продолжали нести службу, опытный взгляд заметил бы, что это напоминает подергивания и конвульсии тела, лишенного мозга.

Проходя по коридору, Макс заметил свет, пробивающийся под дверью комнаты, рядом со спальней Бачуриной. Приоткрыв дверь, он увидел в комнате хозяйку. Татьяна Николаевна сидела на диване в ночной рубашке, уставившись в одну точку, и даже не отреагировала на появление телохранителя. У ее ног валялась упаковка от какого-то лекарства. Передозировка? Иначе как можно объяснить состояние прострации, в котором она сейчас находилась.

Кузнецов прикрыл дверь и подошел к телефону, чтобы позвонить доктору Рейну, личному врачу Великого и Бачуриной, которого специально уговорили ночевать на Богоявленской.

— Доктор, это Макс. Подойдите в кабинет графини. Требуется ваша помощь. Объяснять долго — проще подойти и увидеть своими глазами.

Рейн примчался, лишь накинув халат и потеряв где-то по пути один тапочек. Он сразу узнал коробочку. Это было сильнодействующее успокоительное средство. В руках Таня продолжала держать пластинку упаковки, в которой не оставалось ни одной таблетки.

— Татьяна Николаевна, как вы себя чувствуете? — спросил Рейн, взяв графиню за руку и считая пульс. — Сколько таблеток вы приняли?

— Таблетки? Не помню, — ответила Бачурина, все еще пребывая в состоянии, схожем со ступором, и устремив вдаль ничего не видящий взгляд.

— Все в порядке? — поинтересовался Макс, когда доктор вышел из комнаты.

— Повода для особого беспокойства, мне кажется, нет. Судя по всему, графиня не могла уснуть и решила принять снотворное. Хотя доза превысила разумные нормы, угрозы для здоровья нет. Разумеется я возьму у нее анализ крови. Возможно, Татьяна Николаевна не помнит, что она выпила несколько большее число пилюль. И все же, думаю, отравление от передозировки ей не грозит.

* * *

Днем на Богоявленскую приехал Зотов. Охрана долго не хотела пропускать его к графине. Пришлось разбудить Кузнецова, отдыхавшего после дежурства. Макс подтвердил, что Бачурина назвала Аркадия Константиновича своим доверенным лицом, и Зотов получил свободный допуск в дом.

Телохранители являлись только первым оборонительным рубежом. Вторым на пути адвоката встал доктор Рейн.

— Татьяна Николаевна находится на грани нервного срыва. Одно неосторожное слово может вызвать кризис, — твердил непреклонный доктор.

Убедить врача, что Зотов не намерен никоим образом повредить Бачуриной, оказалось много трудней, чем доказать охранникам, что адвокат не террорист. Пришлось Зотову, мобилизовать все свои риторические способности. В конце концов Рейн окончательно запутался в словесной паутине и, вздохнув, пропустил адвоката во внутренние комнаты.

* * *

После пробуждения Таня оставалась в постели. Совершенно не хотелось умываться, одеваться, что-либо делать. Отодвинулась тяжелая занавесь, в спальню заглянула горничная. Заметив, что хозяйка не спит, девушка подошла к кровати и доложила:

— Вас желает видеть господин Зотов.

Устроившись перед экраном компьютера, Аркадий Константинович просматривал электронные версии утренних газет. Он так увлекся чтением, что не услышал появления Бачуриной.

Подойдя поближе, Таня увидела на экране монитора фото Великого, а рядом снимок разбросанных по лесу останков самолета, на котором он летел в Москву. Рядом с обломками лежало чье-то тело. Спокойствие, которое Бачурина сохраняло с таким трудом, покинуло ее. Женщина едва нашла в себе силы, чтобы сделать шаг к стоящему поблизости дивану и упасть на него. Она заплакала.

Проклиная себя за неосторожность, адвокат выключил компьютер, сел рядом, протянул носовой платок.

— Я знаю, тебе тяжело, но ты сильная женщина. И сумеешь перебороть горе.

Бачурина вытерла слезы, закрыв глаза, откинулась на спинку сидения и сделала несколько глубоких вздохов.

Аркадий Константинович решил идти в лоб. Необходимо убедить Бачурину как можно быстрей взять «Цесарь» под свой контроль, пока его не растащили на части.

— Наверное, следует подождать оглашение завещания, — несмело предположила Таня.

— Мы не можем позволить себе бездействовать, — возразил Зотов. — Это будет только на руку нашим противникам. А главное: хотя завещание еще не оглашено, я могу заранее сказать, что основной наследницей будешь объявлена ты. Не забыты, конечно, и Петины родственники. Тебе достались, насколько я помню, значительная доля акций, различная недвижимость, деньги на счетах в отечественных и зарубежных банках. Однако контроль над корпорацией переходит к Попечительскому совету, в котором мы с тобой не обладаем большинством голосов. Так что придется побороться за достойное место в Совете и Правлении.

— При вступлении в наследство предвидятся какие-то трудности? — спросила Бачурина, хотя это ее сейчас вовсе не интересовало.

— Юридически ты являешься владелицей, хоть и не контрольного, но вполне солидного, так называемого блокировочного, пакета акций. Но ты не генеральный директор и не председатель Правления корпорации. Ты даже не член Правления. Считается, что на эти должности избирают собранием акционеров простым большинством голосов. У тебя же, насколько я могу предполагать, не больше двадцати семи процентов акций, дающих право голоса.

— А остальные семьдесят три?

— Есть еще три банка, которые являются крупными акционерами нашей корпорации. Остальные акции поделены между четырьмя десятками людей, у самого влиятельного из которых не наберется и пяти процентов. У меня, например, всего два. У остальных — по полтора, а то и по полпроцента. Что-то получат родственники. Да… Какая-то часть акций принадлежит мелким вкладчикам — это около двадцати тысяч человек. В основном, это обычные акции, не дающие права голоса, и всего шесть процентов акций, позволяющих голосовать. Не знаю, как им удалось сохранить эти ценные бумаги. И зачем? В любом случае, контролировать мелких вкладчиков практически невозможно. Да и доля их акций невелика. Нам следует сосредоточить внимание на четырех десятках владельцев крупных пакетов.

К чему весь этот разговор? И почему именно сегодня?

— Почему? Среди членов Правления немало желающих усесться в директорское кресло. А остальные, разбившиеся на несколько группировок, желали бы поставить во главе компании своего ставленника. Они не станут ждать, пока ты справишься со свои горем. Поэтому мы вынуждены действовать уже сегодня, сейчас. Или вовсе отказаться от борьбы.

— Вы располагаете какой-то информацией относительно замыслов Правления?

— Откуда? Я не чудотворец и не пророк. Просто я знаю жизнь и знаю людей.

Татьяне подумалось, что это не достаточное основание подозревать собственных компаньонов в нечестных замыслах. Но спросила совсем о другом:

— Аркадий Константинович а какая вам выгода поддерживать меня? — Бачурина посмотрела в глаза адвокату.

Не отводя взгляда, Зотов ответил:

— По завещанию Петра Алексеевича мне тоже кое-что причитается. Но выполнение этого пункта напрямую связано с тем, удастся ли мне отстоять твои права. И, кроме того, мое положение среди членов Правления целиком зависело от близости к Великому. Многим это не нравилось и теперь они не упустят случая покончить со мной. Так что я твой естественный союзник.

— Что от меня требуется? — сдалась Бачурина.

Зотов удовлетворенно отметил, что правильно сделал, когда не стал распространяться о хорошем отношении к вдове, дружеских отношениях с покойным, чувстве долга и прочей дребедени. Откровенность в данном случае, как и во многих других, оказалась наиболее коротким путем к успеху. Аркадий Константинович не только не стал скрывать своей заинтересованности, но и продемонстрировал совпадение своих интересов с интересами Бачуриной. И он заявил без обиняков, почти потребовал:

— Если согласна, чтобы я выполнял обязанности твоего доверенного лица, это следует оформить юридически.

— Документ подготовили?

— Да. Я пригласил с собой нотариуса, он ожидает в машине.

— К чему такая спешка? — Бачурина удивленно смотрела на Зотова.

— Я хочу уже сегодня осмотреть документы в кабинете Петра Алексеевича в офисе корпорации.

— Разрешите? — Бачурина протянула руку к папке, которую Зотов успел достать из портфеля.

— Конечно. Для того я ее и привез.

Протягивая папку, Аркадий Константинович услужливо раскрыл ее на последней странице. Там, где требовалась подпись Татьяны Николаевны. Он даже достал ручку. Но Бачурина вернулась к началу документа и углубилась в чтение.

Изучив доверенность на ведение дел, Татьяна внесла в нее несколько поправок. Она ограничила действие документа во времени и указала случаи, когда для принятия решения в обязательном случае требуется согласие доверительницы. Также оговорила возможность в любой момент остановить действие данного документа. Кроме этого, ввела пункт, согласно которому Зотов являлся не единственным доверенным лицом. Такими же правами, как и адвокат, наделялся Андрей Гайнанов. Перечитав новый вариант, Аркадий Константинович хмыкнул. Его мнение о графине сразу возросло. Мало кто из женщин в ее положении нашел бы силы даже попросту прочесть текст. Может, Бачуриной и не хватает опыта, но ей не откажешь в здравом смысле. А это главное.

— Раз мы все решили — пригласите нотариуса, — распорядилась Таня.

* * *

Ночь была тяжелой. Гайнанов проснулся очень поздно и в самом скверном расположении духа. Да и чему радоваться? Корпорацию ожидали нелегкие времена, а это, несомненно, отразится и на его благополучии. К тому же «Цесарь» стоял на грани междоусобной войны среди высших руководителей. Казарин и Лебединский уже вчера продемонстрировали свои аппетиты. А у Гайнанова с ними не слишком хорошие отношения.

Андрей Дмитриевич был лоялен по отношению к шефу, пока тот был жив. Он хорошо относился к Татьяне Николаевне, уже хотя бы потому, что к хорошеньким женщинам нельзя относиться без симпатии. Но сейчас… Бизнес есть бизнес. Следует, конечно, признать, что, кроме математического расчета, в бизнесе присутствуют и чувства. Возможно, они даже играют главенствующую роль, хотя бы потому, что являются побудительными причинами тех или иных решений. Но эти чувства — не из тех, о которых пишут в дамских романах, и не из тех, о которых принято рассказывать в хорошем обществе. Поэтому, размышляя о будущем, Гайнанов отбросил прочь соображения верности, чести и совести. Эти химеры, столь часто воспеваемые поэтами, имеют свойство заманивать на опасные рифы. Сколько карьер разбилось о них. Но Андрей не из тех, кто позволяет обмануть себя красивыми сказками. Тем более, что шеф мертв, и хранить верность некому.

Поглощая завтрак (или уже обед), Гайнанов продолжал размышлять, куда в первую очередь отправиться: в офис, домой к вдове или, все же, в ремонтную мастерскую, куда отвезли его автомобиль. Дай Бог, чтобы машину удалось отремонтировать до состояния, позволяющего выставить ее на продажу. Он настолько погрузился в свои мысли, что не услышал телефонного звонка.

— Андрюша, тебя просят к Бачуриной.

Слова жены застали Гайнанова врасплох. Он даже удивился:

— Зачем?

— Вдовушка хочет тебя видеть, — не без сарказма проговорила Люба, давно ревновавшая мужа к Бачуриной.

Гайнанов жил на Богоявленской, всего в квартале от дома Великого, и поэтому не потребовалось даже ловить такси. К тому моменту, когда он вышел из дома, настроение улучшилось, а ход мыслей принял несколько иное направление. Он по-прежнему был склонен считать, что в недалеком будущем «Цесарь» ожидает полный разгром. По этому поводу Андрей Дмитриевич не испытывал сожаления, как не ощущал и жалости ни к людям, работающим в корпорации, ни к Бачуриной, ни к кому-либо иному. Гайнанова интересовал только Гайнанов. И очень может быть, что крах фирмы лично для Андрея будет означать расцвет карьеры. Можно попробовать отхватить небольшой кусочек бизнеса Великого, не все ведь заграбастывать финансовым монстрам. Что-то перепадет и мелким фигурам вроде Зотова и Казарина. А Гайнанов чем их хуже? Можно попробовать поставить и на молодую вдову. Что ни говори, Бачурина сегодня самая богатая наследница в этой части света. Возможно, даже вдове удастся сохранить остатки исполинского предприятия. Но только с помощью Зотова, самого Гайнанова и — чего на свете не бывает? — компаньонов покойного Великого. В одиночку графине с подобной задачей не справиться.

Главное сохранять естественность в поведении и поступках. Ведь любые, даже тщательно разработанные планы бессмысленны, когда имеешь дело с женщиной. Тут требуется доверять не логике, а импульсам. Когда-то Гайнанов таким образом завоевал свою жену. На свою голову. Да и в отношениях с другими женщинами импульсивность всегда приносила плоды. Дамы имеют свойство путать импульсивность с искренностью чувств. И очень ценят это качество.

Вот и особняк. Открылся центральный вход, из него вышел швейцар. Значит, его ждали. Добрый знак. Андрея Дмитриевича провели в кабинет Бачуриной. Здесь он узнал, что утвержден в качестве доверенного лица вдовы. Конечно, наряду с Зотовым. Однако Татьяна Николаевна призналась, что больше доверяет человеку, знакомому ей не первый год. С адвокатом же она встречалась всего несколько раз. Аркадий Константинович, несомненно, отличный специалист. Это, учитывая ее неопытность, весьма важно. Однако доверенное лицо — больше, чем просто советник. И на то, чтобы убедится в том, что Зотов друг, требуется время. Последняя фраза вполне могла быть расценена как признание того, что самого Гайнанова Татьяна Николаевна бесспорно числит в друзьях.

Особняк Андрей Дмитриевич покидал в приподнятом настроении.

* * *

Вот уже год Модест Семенович Гуковский усиленно боролся с зеленым змием. Борьба была тяжелой, на взаимное уничтожение, и отнимала у сановника множество сил. Потому для поддержания общего жизненного тонуса часто приходилось обращаться за помощью к отзывчивым и обаятельным «чаровницам». У людей, близко знавших Гуковского, складывалось впечатление, что он спешит наверстать упущенное за долгие годы трезвости и целомудрия. Но все в этом мире в конце концов приедается. Для разнообразия и в поисках утраченной остроты ощущений Модест в последние два-три месяца, погрузился не в столь невинные развлечения, как прежде. Знакомые об этом и не подозревали.

Привратника загородного дома Гуковского не удивило, когда на закате у ворот остановился «Форд» с особой женского пола. Раздался пронзительный автомобильный гудок, но воротарь не спешил пропускать посетительницу, хотя и видел ее на экране монитора. Посигналив некоторое время, женщина вышла из машины. Она оказалась в норковой шубе, черном, как смоль, парике и черных же очках. Красотка явно не желала, чтобы ее узнали. К тому же, начитавшись детективов, заляпала грязью автомобильные номера.

Привратник усмехнулся: ему уже приходилось встречаться с подобными визитершами. И хочется, и колется. Наверняка ведь замужем. И не за бедняком. Ишь, как вырядилась! Дама… И не поленилась же припереться за столько километров на зов старичка-любовника. Ох и Дон Жуан хозяин! Мало ему проституток — «порядочных» в постель тащит. И ведь бегут, стоит только поманить! Правду говорят, что мужчину неотразимым делают две вещи — деньги и власть.

Красотка между тем вышагивала по мокрой листве, поглядывая на часы и изредка бросая взгляды на ворота. Интересно, дождется Гуковского или повернет оглобли?

…Все, терпение красотки лопнуло. Она топнула каблуком и направилась к машине. И в этот момент за поворотом послышался рокот мотора. Это был «Мерседес» Гуковского. Старый черт, как всегда, рассчитал время до секунды. Сейчас рассыпется в извинениях. Пообещает искупить промах дорогим подарком, а когда дамочка оттает, опять что-нибудь отчебучит. Так и будет развлекаться, пока не доведет ее до нужной кондиции. Ну, вот, Модест отпускает свой «Мерседес» и подсаживается в машину к даме.

Ворота распахнулись, но еще раньше из привратницкой появился вахтер. Чтобы досадить церберу, дама на скорости промчалась мимо, несмотря на поднятую руку охранника.

— Постой, зайка, — мягко попросил Гуковский, опуская стекло со своей стороны. Он был пьян, но не настолько, чтобы ничего не замечать вокруг. Алкоголь старика не брал.

Дама притормозила, но как можно дальше от ворот, чтобы хаму-привратнику пришлось побольше бежать.

— Модест Семенович, вас разыскивали, — выпалил детина, поравнявшись с «Фордом».

— Кто разыскивал?

Охранник назвал имя. Гуковский кивком поблагодарил, дал знак приятельнице продолжать движение к усадьбе, а сам достал из кармана пальто сотовый телефон.

— Что от меня хочешь? — поинтересовался старик, без предисловий и не представляясь. Выслушав собеседника, он зацокал языком, покачивая головой: — Ай-яй-яй! Это точно? Ты уверен? Ты смотри, что творится!

— Что-то важное? — робко поинтересовалась спутница.

— Может, важно, а может, и нет. Впрочем, да — важно. Ты гляди: так за пьянкой можно и Судный День прозевать. Однако, все это ерунда. Суета сует. «Одно дыхание у всех и нет преимущества у человека перед скотом». Аминь! Давай веселиться, пока живы.

На огромном, в десять гектаров участке было безлюдно. Дом стоял совершенно пустой — ни прислуги, ни охранников, если не считать двоих, дежуривших у ворот. Впрочем, территория контролировалась электроникой, а милиции требовались считанные минуты, чтобы после получения сигнала прибыть на место. Местность изобиловала дачами высокопоставленных чиновников, которые любили покой и порядок в округе. Чтобы приватизировать расположенные в округе особняки, требовались не только деньги, но и связи, положение.

Служивший вестибюлем огромный зал с наглухо закрытыми ставнями освещался несколькими тусклыми люминесцентными лампами, тлеющими в стенных нишах и наполняющими помещение мертвенно-синим светом.

— Проходи, проходи куколка. Дай-ка я помогу снять шубку. Не бойся, во всем здании мы одни. Никто твои меха не украдет.

— Какая тишина… — сказала женщина, оглядываясь. — Так пустынно и темно. Здесь только фильмы ужасов снимать.

Каждое слово отдавало в пустом неосвещенном здании эхом, отчего создавалось особенно жуткое впечатление.

— Если и снимать, то порнуху. Уж поверь, я знаю что говорю. Эти стены такое видели!

— Мне как-то не по себе, — женщина плотнее укуталась в меха.

— Ничего, ничего, — суетился вокруг гостьи Гуковский. Сегодня он как никогда был похож на вампира. — От шампанского сразу на душе повеселеет. Держи-ка бокал.

— А вы? Я не хочу пить в одиночестве.

— Да, да, конечно. До дна. Наливай себе еще, а я отлучусь на минуту.

В соседней комнате старик быстро набрал на клавиатуре постоянно работающего компьютера код и принялся просматривать электронную почту. Агент не обманул, да и не мог обмануть — у него же не две головы. Но Модест хотел убедиться собственными глазами. Великий действительно мертв. Погиб в авиационной катастрофе. В электронном досье успело скопиться немало материалов: официальное сообщение, выдержки из статей включая ложное сообщение о подложенной бомбе, фотографии Великого и обломков «Гольфстрима», постановление о возбуждении дела… Гуковский вздохнул, погасил экран монитора и, вновь приклеив к лицу улыбку, вернулся в зал.

— Вот видишь: стало веселей. Сейчас мы зажжем свечи. Это так романтично, ужин при свечах. — Модест принялся чиркать спичками, но у него ничего не получалось.

— А что, у вас нет прислуги? — спросила гостья, усаживаясь на диван.

— Иногда приходят убраться, да кухарка через день приезжает. Но сейчас — ни души. Кроме нас.

От шампанского в голове гостьи все кружилось, хотя выпила она всего два бокала. Мысли плыли, как в тумане, потеряв связность.

— Пожалуй, мне лучше поехать домой, — заявила окончательно струсившая женщина. Она уже сожалела, что позволила впутать себя в непонятную и пугающую историю, ранее казавшуюся романтическим приключением. Ну, если не романтическим, учитывая возраст ухажера, то уж ничем не угрожающей интрижкой. Сейчас все казалось далеко не таким безобидным, как днем.

— Ну что ты, куда сейчас ехать? — наклонился к гостье Гуковский, улыбаясь мертвенно-голубыми губами. Мерцающий свет свечей отражался в глазах нависшего над ней старика безумным блеском. Она хотела бежать, но ноги сделались ватными и не слушались. А из глубины души поднималось что-то темное, заставлявшее бояться не только сумасшедшего старика, но уже и саму себя…

— Красавица! — проговорил Модест, расстегивая блузку на ее груди. — Какая нежная кожа! Какие изгибы!

Жертва сидела неподвижно. Наркотик, подмешанный в вино, отнял способность к сопротивлению.

Из темного угла приблизилось нечто темное и бесформенное.

— Подожди немного, — не поворачивая головы, произнес Модест, — я хочу полюбоваться этой грудью. Хотя… Неси ее в спальню.

Фигура приблизилась, и стало видно, что это огромный мужчина. Он легко, будто перышко, подхватил женщину и понес в глубь дома.

…Особняк она покинула лишь на рассвете, удивляясь, что выбралась жива и невредима. С содроганием вспомнила прошлую ночь, складывая ее по кусочкам и теряясь в догадках: вправду ли все это было или пригрезилось в наркотическом бреду. Она поежилась при воспоминании о Модесте. Жуткий старик! Куда до него Калигуле!

И все-таки это было приключение. Во второй раз не испытать такого сладкого чувства первобытного страха. Этой ночью она открыла для себя оборотную сторону наслаждения. То, что психологи называют мортидо. Женщина и не подозревала, что в ее душе скрываются столь мрачные и пугающие глубины.

После Модеста любая интрижка будет казаться пресной. Женщина поймала себя на мысли, что с удовольствием пойдет на похороны старика, благо их не так уж долго ждать. Интересно, много ли там будет таких, как она?

9

* * *

Тормису не нравилось то, с чем ему пришлось столкнуться в Ровске. Даже не имея прямого отношения к оперативной деятельности службы безопасности, Ян сумел заметить, что против Петра Великого действуют профессионалы. И борьба вокруг «Цесаря» лишь на первый взгляд имеет вид мафиозных разборок. На самом деле все куда сложнее. Сферой приложения сил Яна Эдуардовича являлась техническая сторона: защита информации, оснащение помещений средствами безопасности и т. п. Уже в первый же день работы Тормис обнаружил, что телефонными разговорами Петра Алексеевича интересуются. Судя по почерку, проявляла любопытство местная служба государственной безопасности. Подобное положение дел можно было посчитать даже нормальным — Ян удивился бы, не прояви спецслужбы внимания к фигуре, подобной Великому. Кроме того, охрана Петра Алексеевича продемонстрировала Тормису небольшую коллекцию примитивных подслушивающих устройств, которые дилетанты пытались подбросить в дом магната. Это также укладывалось в схему. Но было кое-что еще… Проверяя дом и офис, Тормис наткнулся на оборудование, которое не могло быть установлено обычной преступной группировкой. Да и местным чекистам оно вряд ли принадлежало. И дело даже не в самих «жучках», каждый из которых стоил с хороший автомобиль, а в том, с какой изобретательностью оказались замаскированы «жучки». Для такой работы требовался профессионал высокого класса. Причем не одиночка, а группа, за спиной которых стоит мощная организация. О мастерстве взломщиков говорил, не только факт, что они не оставили после себя никаких следов.

Продолжив поиск, Ян сумел выявить еще одно чудо современной техники. Но здесь почерк установки был иной. Посоветовавшись с Гришиным, они пришли к выводу, что в доме независимо друг от друга действуют по меньшей мере два агента. Принадлежат они к одной организации или работают на разных хозяев — пока оставалось неизвестным. Тормис подозревал, что в доме имеются и другие «сюрпризы», но у него было слишком много другой экстренной работы. Время! У Яна не хватало времени и квалифицированных помощников. Служба безопасности Великого комплектовалась из оперативников с весьма неплохой подготовкой. Но уровень их технических знаний оставлял желать лучшего. Впрочем, Тормис слишком многого требовал. Оперативники знали и умели не меньше своих коллег из любого охранного агентства или государственной структуры. А для решения технических проблем пригласили специалиста — Яна Тормиса. В конце концов удалось же людям Гришина выйти на предателя, оказавшегося, как это не прискорбно, их соратником. Перед отлетом в Москву Гришин сообщил Тормису, что нащупал ниточку к заказчику. Но имя не назвал.

Сегодня начальник службы безопасности концерна должен был вернуться вместе с Великим из столицы. И знания и умение Тормиса могли бы существенно облегчить задачу Гришина в поиске опасного, но все еще остающегося неизвестным врага.

Но накануне вечером Ян почувствовал недомогание, а ночью стало совсем худо. Доктор Рейн, вызванный на квартиру больного, диагностировал отравление. Тормис входил в число особо ценных сотрудников, поэтому его не только поселили на охраняемую квартиру и приставили телохранителя, но даже для домашнего холодильника продукты закупали не через розничную сеть, а через специальный оптовый склад, обслуживающий столовые и торговые точки корпорации. Да и питался он вместе с охраной — предосторожность, принятая Гришиным. Таким образом, случайное отравление исключалось. Но болезнь была налицо. В самый ответственный момент!

Тормис лежал на постели и смотрел в потолок. Гришин нашел время позвонить и пожелал товарищу: «Наслаждайся болезнью». При напряженной жизни, которую они вели, постельный режим действительно является отдыхом. Но Ян не мог расслабиться. Ни на минуту не оставляли мысли о ходе операции, которую Гришин проводил в Москве. Юра ходил по острию ножа.

За долгие годы работы в КГБ Ян притерпелся ко всякой грязи, что наполняет жизнь. Он не питал особых иллюзий относительно нанявшего его банкира — несомненно, за душой у того имелось немало грехов. Да и сейчас Петр Алексеевич оказался замешан в чем-то весьма неприглядном и противозаконном. Но это не пугало Тормиса. Чтобы там ни говорил по этому поводу основатель советской тайной полиции, у начальников Яна в КГБ руки тоже не всегда были чистыми. Работа такая. Служба такая. Многие коллеги Тормиса искренне верили, что работа в органах делает их чуть ли не святыми и списывает если не все, то очень многие грехи. Государственные интересы, по их мнению, оправдывают что угодно, это как индульгенция от любого греха. Тормис же не искушался на сей счет: не замечать грязи на своих руках — еще не значит сохранить их в чистоте. Ян никогда не отличался разговорчивостью, но по отдельным его замечаниям все же можно было составить впечатление об отношении к делу. Среди коллег Ян слыл циником. Но был отличным профессионалом, за что ему прощались некоторые недостатки. Главное — не трепал языком и хорошо выполнял возложенные на него поручения. Когда же Система рухнула и Тормис оказался уволенным из органов, его цинизм, ранее считавшийся как бы недостатком, стал настоящим достоинством. Еще большим, если помнить, что Ян имел собственные принципы. Человек с принципами — в наше время это уже что-то.

У него было мало друзей. Он трудно сходился с людьми. Зато никогда не предавал друзей, зная, что и сам может всегда на них положиться. Кроме того, человек заплативший за работу, мог быть уверенным, что Тормис его не подведет и честно отработает каждую копейку. Все эти качества делали карьеру Яна в качестве частного консультанта по вопросам безопасности вполне успешной, но они же в купе с подозрительностью и постоянным напряжением, наградили Тормиса ранней сединой и язвой.

Медики, по обыкновению, пытались удержать пациента в постели до тех пор, пока из организма не выйдут все токсины. Но Тормис предвидел, что тогда, от снедающего его беспокойства, вновь откроется застарелая язва. Оказаться отрезанным от информации — что может быть хуже. По настоянию доктора Рейна сотрудники детективного агентства не докучали больному. Врач почему-то считал, что это должно положительно отразиться на здоровье пациента. По указанию того же Рейна к Яну приставили сиделку. Порешили на том, что готовить станет приходящая домработница, медсестра три раза в день будет подъезжать для выполнения назначений, доктор Рейн производить осмотр в обед. А если больному что-то понадобится, достаточно будет нажать кнопку и к нему поднимется охранник, дежурящий у входа в дом.

Но очень скоро медики сами нарушили распорядок. Медсестра явилась лишь во второй половине дня, ближе к вечеру, врач и вовсе не приехал.

Хмуря брови, медсестра сердито шуршала упаковками лекарств и одноразовых шприцов.

— А доктор сегодня не будет производить осмотр? — поинтересовался Тормис, переворачиваясь на живот и оголяясь для инъекций.

— Он с вечера на Богоявленской. Рядом с Бачуриной.

— Татьяна Николаевна заболела?

— Бедняжка тяжело переживает смерть мужа.

— Что?! Великий умер? — от неожиданности Тормис даже попытался встать, забыв об уколах.

— Не дергайтесь больной. Я едва не сломала иглу, — поморщилась медсестра.

— Когда умер Великий? Как?

— Разбился в самолете. Еще вчера.

— Вчера… Кто-нибудь выжил?

— В катастрофе? Нет.

Больше вопросов Тормис не задавал. Лежа на постели, он молча размышлял, не обращая внимания на манипуляции, которые производила над ним медсестра.

Едва женщина вышла, Ян набрал номер дежурного службы безопасности концерна и приказал срочно вызвать к себе Алексея Сироту, возглавляющего службу информации, и Максима Кузнецова, волею случая оказавшегося старшим. Именно приказал, а не попросил, чем несказанно удивил дежурного. Для большинства сотрудников охраны Ян Эдуардович оставался всего лишь техническим консультантом, привлеченным для выполнения разовой работы. Мало кто знал, что новичок имел вторую по рангу должность в иерархии службы безопасности концерна.

По сути Тормис предъявил права на руководство детективным агентством, что не вызвало особого восторга у Сироты. Последний работал на Великого уже пять лет и теперь ему предстояло признать над собой старшинство какого-то «варяга». И все же начальник группы информации явился на вызов. Раз уж не оказалось никого более подходящего среди оперативников, приходилось терпеть начальником технаря.

Таким образом, приехав на квартиру Яна Эдуардовича, старшие по должности руководители служб не высказали никаких возражений против кандидатуры Тормиса на пост главы детективного бюро. Правда следовало еще получить официальное назначение из рук наследников Великого.

В первую очередь Ян попросил ввести его в курс дел. Особо его интересовало поведение первых лиц корпорации «Цесарь» и то, как они восприняли известие о смерти Петра Алексеевича. В частности — Бачурина.

— Вы подозреваете Татьяну Николаевну? — спросил Кузнецов, чувствовавший к графине искреннюю симпатию. — Думаете, она подложила бомбу в самолет?

— Наверное, я должен ответить, что буду подозревать всех, пока меня не убедят в обратном. Но на самом деле я хочу знать, с кем предстоит работать и чего следует ожидать от людей, один из которых вскоре станет нашим шефом. Среди них я не исключаю и Бачурину, — пояснил Тормис. — До сих пор никто из нас не смотрел ни на нее, ни на Казарина, ни на Лебединского как на возможного руководителя. Поэтому собирайте всю доступную информацию о потенциальных шефах. Это в наших с вами интересах.

Говоря так, Ян Эдуардович немного кривил душой. Он подозревал в злонамеренности всех и вся. Сирота и Кузнецов понимали это. Но приличия были соблюдены, и Макс удовлетворился этим.

— Детективное агентство не входило в состав корпорации «Цесарь», — напомнил Сирота. — Де-юре оно считалось независимым предприятием, хотя де-факто принадлежало Великому. Взаимоотношения с «Цезарем» основывались на договоре о предоставлении услуг.

Тормис обдумал слова начальника службы информации и сделал неожиданный для собеседников вывод:

— Таким образом существует вероятность, что в будущем «Цесарь» может отказаться от наших услуг. Все зависит от того, кто возглавит корпорацию.

Сирота и Кузнецов переглянулись. Об этом они не думали.

— Что касается Бачуриной, — продолжил Ян Эдуардович, — то я не знаю, достанется ли именно ей предприятие. А если достанется, то захочет ли она сохранить агентство в нынешнем виде. Одним словом, мы должны с разных сторон проанализировать собственное будущее.

— Макс, а почему ты упомянул о бомбе? — перешел Тормис к следующей проблеме.

— К слову пришлось. Кажется, Татьяна Николаевна поначалу была убеждена, что катастрофа произошла в результате диверсии.

— Кстати, мне так никто и не рассказал, что произошло.

— Комиссия, расследующая причины катастрофы, пришла к предварительному выводу, что трагедия произошла из-за пожара в одном из двигателей. Все станет на места, когда найдут «черный ящик».

— Бывает, что и не находят, — заметил Ян. — А эта убежденность Бачуриной в диверсии имеет какие-то основания? Что скажет отдел информации?

— Мы пока не можем сказать с полной определенностью, что произошло. Но я склоняюсь к мысли, что имела место техническая неполадка. Большая часть наших людей была брошена на сбор информации о происходящем в городе всвязи с наступлением, предпринятым на Великого незадолго до его смерти. Пришлось временно заморозить остальные операции. Пока я распорядился не прерывать эту работу. — Сирота и вздохнул: — Кроме того, у нас серьезные потери в штате. Мы лишились сразу двенадцать человек. Причем лучших. Не представляю, как латать возникшие прорехи. Где, например, взять руководителя оперативной группы?

— Откуда такие потери? — удивился Ян.

— Гришин взял с собой в Москву наиболее опытных оперативников, — снова не удержался от вздоха Сирота.

— У вас есть знакомые среди ровских детективов? Мы можем кого-то из них привлечь к работе?

— Не уверен, что они проявят готовность к сотрудничеству, — возразил Макс. — Не захотят портить отношения с городскими властями. Кроме того, Великий и Гришин погибли. Вы в городе неизвестны. А мы с Сиротой не пользуемся таким авторитетом, как погибшие.

Сирота добавил:

— Кроме того, мы сможем использовать новичков лишь для выполнения вспомогательных операций. И при этом никогда не будем уверены, что среди них не окажется чужаков.

— Похоже, мое предложение было неудачным, — признал Тормис. — Что ж, кадровыми вопросами займемся чуть позже, а сейчас основные усилия сосредоточим на сборе информации. Сегодня вечером жду вас с докладами, — Ян помолчал, затем добавил. — Для большинства сотрудников ваши визиты должны выглядеть как обычные посещения больного. Неплохо, если и наши друзья, и наши противники еще некоторое время будут видеть во мне лишь консультанта. Руководство организацией в ближайшие дни буду осуществлять через вас двоих. И, конечно, с вашей помощью. Я еще недостаточно знаком ни с людьми, ни с местными условиями. Это минус, от которого требуется избавиться как можно скорей.

— В кабинете Гришина вы можете просмотреть наши досье. Они в его компьютере, — заметил Сирота.

— Я помню об этом. Как-никак совсем недавно проверял системы безопасности в электронных системах.

— А что насчет личных файлов Гришина? — оживился начальник группы информации. — Сможете подобрать пароль?

— Это работа не на один час. Придется отложить ее на более поздний срок.

— Жаль, — огорчился Сирота. — В записях Юры мы нашли бы ответы на многие вопросы.

— Согласен. Это будет одной из первоочередных задач. И, кроме того, нам предстоит проверить всех, кто работал в окружении Великого. Включая и сотрудников службы безопасности.

— Всех?

— Даже тех, кого никак нельзя заподозрить.

— Вы намекаете, что среди нас появился предатель? — настороженно спросил Сирота.

— Не намекаю, а информирую. О том, что один из сотрудников нашей организации передает информацию на сторону, я узнал от Гришина.

— Он назвал имя?

— Предатель мертв, — отрезал Тормис.

— Час от часу не легче, — вздохнул Кузнецов.

Хотя самочувствие Яна оставляло желать лучшего, ему пришлось подняться с постели. Оформление необходимых документов, юридически передавших власть над детективным агентством в руки Тормиса, затянулось на несколько часов. Затем позвонили из нотариальной конторы, где обнаружилось посмертное распоряжение Великого на имя Гришина или его преемника. Ян в сопровождении Кузнецова и Сироты отправились в банк «Цесарь», где в присутствии нотариуса вскрыли ячейку в хранилище. Все это сопровождалось соблюдением огромного числа формальностей и отняло немало времени, зато документ, полученный Яном Эдуардовичем, прояснил будущее детективного агентства. Оно переходило в полное распоряжение Бачуриной.

Агентству вменялось в обязанность обеспечить безопасность Татьяны Николаевны. Под этим подразумевалась не только физическая охрана, но и защита интересов. В свою очередь вдова не имела права в течение года с момента смерти мужа продавать или передавать в чье-либо распоряжение предприятие и ограничивать его бюджет. Предусмотрительный Великий расписал все возможные варианты ситуаций, которые могли возникнуть после его смерти. Должно быть, на обдумывание многочисленных пунктов у него ушло немало времени. Тормис посмотрел на число и месяц: документ был датирован прошлым месяцем, когда, казалось, еще ничто не предвещало владельцу «Цесаря» опасной войны с неизвестным противником.

Остаток дня и ночь Ян Эдуардович провел, пытаясь разобраться в оперативных делах. Их оказалось так много, что для простого ознакомления потребовалось несколько часов. В эту ночь поспать детективам так и не довелось.

* * *

— Ты собираешься сегодня ложиться? Или так до утра и просидишь у экрана телевизора? — вошла в комнату жена, уже одетая в ночную рубашку.

Ходосеев посмотрел на супругу и, заставив себя улыбнуться, ответил как можно приветливей:

— Сейчас, Любушка. Буквально несколько минут. Мне позвонят, и я пойду умываться.

Чтобы не видеть супружницу, Ходосеев уткнулся в телевизор. Он лишь делал вид, что внимательно слушает новости, голова же была занята размышлениями о положении в Ровске, создавшемся после гибели Великого. Эта смерть несомненно приведет к краху «Цесарь». Ну, если не к полному краху, то, несомненно, к постепенному умиранию компании. Гигант, созданный Великим, будет разорван на куски конкурентами и недавними друзьями. В этом не приходилось сомневаться. Но какую выгоду сумеет извлечь из этого сам Ходосеев? Вот что действительно важно.

Жена удалилась в спальню, но дверь за собой не прикрыла. До Ходосеева доносилось ее ворчание. Любаня пребывала в дурном расположении духа. Муж, несмотря на все уговоры, в который раз отказался ехать к маме. Сослался на неотложные дела. А теперь торчит у телевизора, будто ему нечего больше делать.

Зазвонил телефон, заставив Евгения Михайловича невольно вздрогнуть от неожиданности. Прежде, чем поднять трубку, Ходосеев посмотрел на часы. Поздновато. Звонили из Москвы. Материалы, которые ожидал мэр, смогут передать только завтра, первым же самолетом. Окончив разговор, Ходосеев догадался позвонить в аэропорт и узнать, во сколько прилетает самолет из столицы. Услышанное его не слишком обрадовало. Первый рейс по расписанию ожидался только послезавтра. Мазур будет недоволен задержкой.

Однако зять и сам не торопиться информировать тестя о проделанной работе. Ходосеев вспомнил, что дежурный по управлению должен быть информирован о том, как можно связаться с Анатолием. Евгений Михайлович принялся перелистывать страницы справочника, проклиная себя за недогадливость. Мазур оказался на совещании у начальника управления. Связать мэра с зятем дежурный отказался, но обещал сразу же по окончании совещания передать, что звонил тесть.

Мазур дал о себе знать в двенадцатом часу. Он не стал распространяться о предпринятых его людьми шагах, отделавшись туманными фразами. Но Ходосеев догадался, что чекисты не слишком преуспели. Из намеков тестя мэр также понял, что начальник управления недоволен Анатолием и обещанные материалы теперь необходимы уже в качестве оправдательного документа.

— Завтра получишь. Я уже договорился с Москвой, — обнадежил Ходосеев Мазура.

Разговор оставил на душе Евгения Михайловича неприятный осадок: помощничек ему достался! Тютя. Но других нет, приходится рассчитывать на этого.

Тревожно запищал сотовый телефон. Звонок в столь поздний час мог предвещать лишь неприятности. Что на этот раз?

— Ты забыл обещание? — проговорил тихий женский голос. Звонила Вика. Вот черт! Ходосеев действительно забыл о свидании. Но не признаваться же в этом девочке.

— Я помню. Сейчас выезжаю.

Евгений Михайлович пожалел, что не догадался остаться у себя в кабинете. Черт понес домой объясняться с женой. Теперь надо придумывать убедительное объяснение.

— Ты куда? — вышла из спальни жена.

— Дела, — коротко бросил Ходосеев.

— А кто звонил? — подозрительно спросила Люба. Хотя вряд ли она могла понять, что звонила женщина.

Ходосеев постарался скрыть раздражение:

— Ты забыла, что произошло сегодня? Удивительно, что я вообще дома появился.

— Так кто же звонил? — настаивала супруга.

— Приезжает человек из Москвы, — ответил Ходосеев. — В связи с гибелью Великого.

— А при чем тут ты?

— Разве тебе объяснишь? — досадливо отмахнулся мэр, но внезапно его осенило: — Между прочим, и наш зять до сих пор не явился домой. И не известно, когда явится.

— Но ты ведь не следователь?

Ходосеев перестал одеваться, посмотрел на жену и, четко выговаривая слова, ответил:

— Ты понимаешь, что означает для нашего города корпорация «Цесарь»? И как отразится на всех нас смерть Великого? Я говорю о миллионах, которые недополучит бюджет, если «Цесарь» обанкротится. Одно слово — женщина. Волос длинный, а ум короткий.

Люба стояла с опущенной головой, запахнувшись в халатик. Когда она подняла лицо, Ходосеев увидел на глазах жены слезы. И все же, уже открывая дверь, не удержался, чтобы не пустить парфянскую стрелу:

— Ты совсем поехала на почве ревности. Сегодня у мужа не самый легкий день, дел невпроворот. А ты сцены устраиваешь!

Холодный ночной ветер остудил Ходосеева. Он уже пожалел, что был резок с Любой. Сколько раз Евгений Михайлович давал себе слово быть помягче с женой и не допускать подобных срывов. Но ничего не мог с собой поделать. Люба была неплохой женщиной. И как жена — не хуже других. Но проблема состояла в том, что Ходосеев не любил ее. В свое время женился по расчету на дочери крупного чиновника, который немало посодействовал карьере Ходосеева. Однако тесть уж три года как помер, да и Евгений Михайлович давно не нуждался в какой-либо протекции. Своей нынешней должности он достиг благодаря собственному труду. Люба же осталась живым напоминанием того, что ради карьеры Ходосееву приходилось совершать не вполне благовидные поступки.

Наилучшим выходом стал бы развод. Но у жены не только отец был влиятельной фигурой: она происходила из клана, обладавшего огромными связями.

Впрочем, сейчас его больше интересовало, как побыстрей добраться до дома любовницы. Служебную машину он не вызвал, личный автомобиль брать со стоянки не хотелось. Ходосеев поспешил к проспекту, надеясь поймать частника. Кто поверит, что мэр Ровска пользуется услугами такси? Потеха! Но на всякий случай мужчина надвинул шляпу на самый лоб. Еще не хватало, чтобы его опознали.

10

* * *

Тормис приехал в дом Великих ранним утром. Если бы не Кузнецов, охранники обязательно задержали бы Яна Эдуардовича на входе, а потом долго мурыжили: кто это имеет наглость выдавать себя за всем известного технического консультанта? За три дня болезни, как не удивительно, Тормис сильно изменился. Впрочем, он и сейчас был далек от полного выздоровления. Яна, и раньше отличавшегося худобой, теперь способен был свалить с ног даже порыв ветра. Бессонная ночь также не способствовала улучшению самочувствия. Из-за пепельно-серого цвета лица Тормис стал похож на выходца с того света.

— Бачурина распорядилась пропускать к ней только Зотова и Гайнанова, — доложил дежурный. — Аркадий Константинович уже приехал и работает в кабинете Великого. Адвокат утверждает, что получил разрешение Татьяны Николаевны.

Тормис скривился, как от зубной боли.

* * *

Бачурина проснулась от веселой возни, которую затеяли за окном воробьи. Птицы так громко и задорно чирикали, что можно было подумать, за окном лето, а не поздняя осень. Ливень, начавшийся вчера вечером, продолжался всю ночь и, кажется, не собирался заканчиваться и утром. Чему же радуются воробьи? Глупые птицы…

Придется вставать, раз уж разбудили, — рассудила Таня. Взглянув на часы, она отметила, что до встречи с Зотовым еще целых полтора часа. Делать ничего не хотелось. Даже думать. Но необходимо было, чем-то занять себя, чтобы отвлечься от мыслей, воспоминаний.

Бачурина откинулась на подушки и неподвижно замерла, вытянувшись поверх атласного одеяла. Она просто смотрела в потолок. На душе было пусто и холодно. Но глаза оставались сухими. Будто все слезы выплакала еще вчера.

Бездушные часы наполняли комнату тихим и размеренным звуком. Время, вечный странник, равнодушный ко всему окружающему, течет, превращая будущее в прошлое. Глупая затея — поторапливать его или пытаться повернуть вспять. А так иногда хочется… Но не пробуйте вдохнуть в прошлое жизнь. Оно мертво. И соединиться с ним можно, лишь умерев самому.

Дверь тихо отворилась и в комнату заглянула горничная. У девушки был виноватый вид.

— В прихожей вас ожидают Максим и с ним еще один господин, — сообщила она.

— Через полчаса я буду в своем кабинете.

Горничная исчезла.

Войдя в соседнюю комнату, Бачурина увидела Кузнецова и высокого худого мужчину с бледным лицом. Она с трудом узнала Яна Тормиса.

— Я просила подождать меня в кабинете, — недовольно произнесла Таня.

— Там Зотов, — пояснил Тормис.

— Хорошо, говорите здесь.

— Я пришел представиться в качестве исполняющего обязанностей главы службы безопасности.

— Для этого мне требуется подписать какие-то документы? — равнодушно спросила Бачурина, опускаясь в кресло и жестом приглашая мужчин.

— Мы уже выполнили все необходимые формальности, — официальным тоном продолжил Тормис. — Должен поставить вас в известность, что агентство является обществом с ограниченной ответственностью. И, согласно уставу, большинством голосов пайщиков я утвержден временно исполняющим. Вы имеете право после вступления в наследство опротестовать данное решение и потребовать назначения другого человека или утвердить решение собрания.

— Давайте подождем, пока я вступлю в наследство.

— Еще у меня к вам просьба, — продолжал Тормис. — Я хотел бы сохранить в тайне свое новое положение. Для всех — я по-прежнему технический консультант.

— Как вам угодно. Поэтому вы настаивали, чтобы я приняла вас раньше Зотова? — поинтересовалась Бачурина.

— Не только. Хочу напомнить, что не Зотов или Гайнанов, а вы являетесь наследницей Великого.

— Воспитывать меня тоже входит в круг ваших обязанностей?

Сейчас Татьяна напоминала рассерженную кошку, готовую выпустить коготки, но Тормис продолжал как ни в чем ни бывало:

— Вы должны взять дела в свои руки, а не доверять их ведение посредникам.

— Почему? Зотов лучше разбирается не только в юриспруденции, но и в бизнесе, политике.

— Думаю, что Аркадия Константиновича ценил как специалиста и Великий. Но он не позволял ему самовольно занимать свой кабинет.

Слова Тормиса вызвали у Тани раздражение. Переживания последних дней совсем расшатали ее нервы.

— Как вы смеете указывать мне! — прошипела Бачурина. Ей пришлось приложить немало усилий чтобы не раскричаться.

— Смею. До тех пор, пока вы будете вести себя как маленькая девчонка.

От этих слов Яна женщина отпрянула, как от пощечины. Но мгновение спустя она выпрямилась в кресле, сжала губы. Куда девались раздражение и обиды? Казалось, даже горе отступило. Превращение было мгновенным. Перед Максом и Яном сидела совершенна иная женщина. Казалось она была высечена изо льда. Впечатление усиливала снежная белизна кожи рук и лица, подчеркнутая черным траурным одеянием.

— Я учту ваши замечания.

Кивком головы графиня отпустила подчиненных.

* * *

После разговора с Бачуриной они прошли в кабинет Тормиса.

— В какой-то момент я подумал, что придется искать новую работу, — признался Макс, усаживаясь в кресло.

— Не переживай, у нас еще появится такая возможность, — пообещал Ян.

— Не стоило доводить ее до белого каления. Все-таки девка она неплохая.

— Нужно было пробудить ее от спячки. Для дела. Посмотришь, как после этого разговора с нами Бачурина примет Зотова. Будь уверен — адвокат больше не захочет оставаться в кабинете один. А плохая Бачурина или хорошая — не имеет принципиального значения. Главное — насколько она крепка.

— И как ваше испытание на прочность? Она его выдержала?

— Если бы нет, я тут же написал бы заявление об уходе. Я не самоубийца.

— И все-таки — вы недолюбливаете Татьяну Николаевну.

— По-твоему, лучше было оставить ее киснуть в жалости к самой себе?

— Значит, она даже не сможет погоревать по-бабьи за убитым мужем?

Тормис хотел было кое-что заметить насчет жалости, но подумал, что на сегодня уже достаточно нравоучений и достал из сейфа тонкую папку:

— Пора заняться делом. Нас ведь пока не уволили. Первая задача — найти внедренного агента.

— Вы говорили, что предатель погиб.

— Один. Но похоже, у него имелся сообщник. Или конкурент.

— Предатель… Не верится, что кто-то из наших ребят…

— Не хочу показаться циником, но искать придется и среди погибших в авиакатастрофе. Исключая, конечно, Гришина.

— Слава Богу, вы хоть кому-то верите, — ухмыльнулся Макс.

— Гришина я исключаю не только потому, что он был моим другом. Юра достаточно умен, чтобы понять, для чего требуется та или иная информация. Работая на обе стороны, он легко бы просчитал ситуацию. И остался жив.

— Но это значит, что вы первый подпадаете под подозрение.

— А я никому и не говорил, что вне подозрений, — вполне серьезно ответил Тормис. — Достаточно того, что я сам себе доверяю. Но от тебя этого не требую.

— Вас послушать, получается, что в наше время верить вообще никому нельзя. Даже самому себе, — пробормотал Макс.

— В отличие от Мюллера я не добавляю: «Мне, правда, верить можно…» В настоящий момент вам, Максим, следует подозревать всех без исключения.

— А причем тут Мюллер? — не понял Кузнецов.

— Вы цитировали, причем почти дословно, «Семнадцать мгновений».

— Да, действительно. А я и не заметил.

— Для нашего поколения это был культовый фильм. Кстати, Юрий Владимирович ставил Мюллера сотрудникам КГБ в пример. Как образец того, как нужно разговаривать с людьми и работать с документами.

— Какой Юрий Владимирович?

— Андропов. Что за поколение пошло: «Семнадцать мгновений» не смотрят, Андропова не знают. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, вот предварительный список людей, которые могли быть в курсе планов Петра Алексеевича. Посмотрите, нельзя ли его дополнить.

— Список можно расширить вдвое, а то и втрое, — ознакомившись с документом, заявил Макс. — Ведь информатор, которого мы разыскиваем, может быть знакомым, супругом, родственником одного из этих людей.

— Совершенно верно, — согласился Ян. — Ты делаешь успехи. Нам придется составить второй список, расширенный. А пока займемся первым.

— А не был ли предатель причастен к вашему отравлению?

— Вполне. Кто-то имеющий доступ на кухню Дома.

— Мы пили с вами минералку в «Контес», — припомнил Макс.

— Но ведь ты остался здоров.

— И то правда.

— А я больше нигде ничего не ел и не пил. Только в Доме. Но давай пока оставим отравление. Это может увести нас в сторону.

* * *

— Прошу прощения, что побеспокоил вас в столь ранний час, но мои новости имеют чрезвычайный характер. — Извинение Зотова прозвучало, как упрек Бачуриной за то, что она заставила его так долго дожидаться.

— Это я должна просить прощения, — ответила Таня. — Вчера я приняла слишком большую дозу снотворного и никак не могла проснуться.

Бачурина назвала вполне правдоподобную причину опоздания. Не говорить же адвокату, что его держали в приемной потому, что графиня беседовала с телохранителями. С удивлением для себя Таня отметила, что сегодня она смотрит на Аркадия Константиновича совсем иначе, чем вчера, и видит в Зотове уже не опекуна, а младшего партнера. Младшего не по возрасту или опыту, а по положению. Последствия разговора с Тормисом. Он, конечно, малосимпатичный тип, но следует отдать должное — положение дел обрисовал точно и верно.

— Так что случилось? — спросила Таня, думая, что после смерти мужа уже ничего худшего произойти не может.

— Органы госбезопасности намерены произвести обыск в ровском доме Великого и офисе корпорации «Цесарь», — выпалил Зотов.

— Откуда это известно?

— У меня есть источники, — уклончиво ответил Аркадий Константинович.

— Это связано с расследованием обстоятельств авиакатастрофы? — высказала предположение Бачурина.

— Кажется, Петра Алексеевича подозревают в причастности к какой-то противозаконной деятельности.

Услышанное не вызвало у Бачуриной возмущения, она лишь уточнила:

— Известно, в чем именно подозревают?

— Нет. — признался Зотов. — Могу лишь предполагать, что это будет связано с его бизнесом. Как бы там ни было, нам следует принять меры к тому, чтобы в руки следствия не попали документы, компрометирующие покойного. Я перебрал бумаги из стола Великого в офисе. Теперь следует пересмотреть все, что имеется у вас дома.

— Вы нашли что-нибудь способное заинтересовать милицию?

— Ничего существенного. Так, кое-какие письма, которые можно толковать двояко. Я их изъял.

— А не имелось ли в бумагах намека, объясняющего причины покушения на Петю?

— Покушения? Петр Алексеевич погиб в результате покушения?

— Почему бы и нет. В самолет вполне могли подбросить бомбу. Так есть в бумагах Петра что-либо указывающее на его врагов?

— Ничего. Обычные деловые документы: письма, предложения сделок, договора, бизнес-планы. До последнего времени дела Петра Алексеевича складывались на удивление благополучно. Без каких-либо следов конфронтации.

Бачурина помолчала и, видя, что Зотову больше нечего сказать, предложила:

— Езжайте в офис и передайте Казарину, чтобы он привел всю отчетность корпорации в идеальный порядок.

— Но Казарину может не понравиться, что я даю ему рекомендации. С юридической точки зрения, мы ему не указ.

— Обижаться или нет — дело Казарина. Но отчетность на его ответственности. Впрочем, чтобы избегнуть ненужных трений, просто намекните о возможной проверке. Думаю, он поймет и избавится от сомнительных документов, если они у него есть.

Аркадий Константинович с нескрываемым удивлением смотрел на Бачурину. Еще вчера она не могла найти в себе сил выслушать доклад Гайнанова и Зотова. А сейчас уже отдает указания. И следует признать — весьма разумные.

— Петр Алексеевич наверняка и дома держал какие-то материалы, — напомнил Зотов. Он был бы не прочь заглянуть в домашний архив Великого. Уж там-то наверняка немало интересного.

— Об этом не беспокойтесь, — ответила Таня. Это был отказ. После беседы с Тормисом она решила не доверять эту работу никому. Теперь она даже жалела, что не присутствовала при осмотре кабинета в офисе.

— Но в сейфе лежит копия завещания, — напомнил Зотов. — Пакет нельзя вскрывать без нотариуса. И если при обыске…

— Сейфы я разрешу вскрывать только в присутствии нотариуса и свидетелей, — прервала адвоката Таня и уверенно добавила: — Ничего компрометирующего ни в офисе, ни в домашнем кабинете не найдут.

Слова графини Аркадий Константинович истолковал по своему: значит она уже осмотрела домашний архив, да и в сейф заглянула. Не ожидал он от девчонки подобной прыти. Значит, был прав Великий, когда говорил, что у нее большие способности и с ней можно работать.

Адвокат поразился еще больше, если бы узнал, что решение вскрыть опечатанные бумаги покойного мужа пришло в голову графини только что. И при ознакомлении с документами она не желала иметь такого свидетеля, как Зотов.

Татьяна Николаевна быстро набиралась опыта.

* * *

Едва попрощавшись с адвокатом, Бачурина вызвала Тормиса. Она предпочла бы иметь дело с Кузнецовым, но у Макса не было необходимого опыта.

Первым делом Татьяна сообщила новости, принесенные Зотовым. К ее удивлению, Тормис отреагировал спокойно.

— Служба ожидала в ближайшие дни чего-то подобного и приняла ряд мер. Особенно после того, как чекисты пытались проникнуть в ваш дом и офис корпорации. Мы дважды в день осматриваем помещения, находящиеся под охраной Службы. И рекомендовали сотрудникам корпорации не держать при себе и в кабинетах ничего компрометирующего.

— А как насчет кабинета моего мужа?

— Вам должны были доложить о результатах осмотра.

— Я помню. Но в докладе ничего не говорилось о сейфах. Вы сможете вскрыть сейф Петра Алексеевича в его домашнем кабинете? Если нет, то найдите специалиста. Только надежного человека.

Тормис посмотрел на женщину, помолчал, будто раздумывая, затем улыбнулся:

— Что ж посмотрим, с чем предстоит иметь дело. Я имею в виду сейф. Придется послать за моим чемоданчиком.

Сейф оказался не самой сложной конструкции. Обычный железный ящик, в котором ненадежность замков пытались компенсировать их количеством. Замков имелось целых четыре, да еще запорное колесо с шифром. Внешне все выглядело очень солидно. Но Тормиса смутило, что сейф стоит на самом видном месте и бросается в глаза сразу же, едва переступаешь порог кабинета. Ян осмотрел и даже прощупал стальную дверцу, пытаясь убедиться, что его не ожидают неприятные сюрпризы. Но и после этого он не спешил приступить к работе. Бачурина тем временем просматривала ящики письменного стола.

— Если найдете ключи, скажите мне, — произнес Ян, направляясь к книжным полкам.

— Что с сейфом? — поинтересовалась Таня.

— Не думаю, что мы найдем в нем что-то важное. Из четырех замков закрыт только один. И ключ, я думаю, лежит в письменном столе или среди книг.

— А я так не считаю. Это слишком не похоже на Петра Алексеевича.

— Потому-то в сейфе, скорей всего, и нет ничего важного. Иначе не выставили бы его напоказ, фактически даже не закрыв. Но где-то здесь должен быть тайник. Если я ничего не найду — займемся сейфом. Но не хочется оставлять в замке следы отмычки.

— Делайте, что считаете нужным. Только поторопитесь. Следователи, могут явиться с минуту на минуту.

Некоторое время они молчали, занимаясь каждый своим делом.

— Ян Эдуардович, — позвала Бачурина, открыв очередную шкатулку. — Посмотрите. Это не те ключи, о которых вы упоминали?

— Дайте взглянуть. Они самые. Жаль, что Петр Алексеевич не оставил еще и записку с номером шифра.

Тормис наконец открыл свой загадочный чемоданчик, интриговавший Бачурину. Здесь лежали какие-то слесарные инструменты, но гораздо больше места занимали какие-то датчики и ноутбук.

— Вам доводилось уже заниматься подобным? — поинтересовалась Таня. Тормис, надевавший в этот момент наушники, оставил вопрос без ответа. Уязвленная Бачурина отвернулась и принялась просматривать разложенные на столе бумаги. Это напоминало ребус: какие-то счета, выкладки, записки, полные намеков и совершенно непонятные непосвященным.

Раздался щелчок открываемого замка.

— В качестве шифра Петр Алексеевич использовал дату вашего рождения, — сообщил Тормис.

Бачурина так и не смогла уловить по тону, хотел ли Ян Эдуардович сделать ей приятное, указав на еще одно свидетельство любви мужа, или осуждал Великого за легкомыслие. Решила, что второе — больше соответствует натуре Тормиса. Но она дала слово не раздражаться и держать себя в руках.

В сейфе, как и предрекал Ян Эдуардович, ничего важного не оказалось. Даже пакета с завещанием. Пока Таня знакомилась с содержимым сейфа, Тормис приступил к осмотру комнаты.

Телефонный звонок заставил Бачурину вздрогнуть, будто неожиданный посетитель застал ее за неблаговидным занятием.

— Серж Ларис хочет лично выразить свои соболезнования, — доложили снизу.

Сережа! Как же она забыла… Ведь Ларис, по существу, являлся в Ровске самым близким ее другом. Но он, увы, ничем, кроме участия, помочь не сможет. А для пустых разговоров сейчас нет времени.

— Извинитесь и скажите, что я себя плохо чувствую. Как только станет лучше, позвоню сама, — распорядилась Таня.

До разговора с Тормисом она ответила бы иначе. С прежней остротой вернулась антипатия к Яну. Но она не позволила чувству одержать верх над разумом. Тормис в нынешней ситуации был важней Лариса.

Тормис нашел все же тайник, искусно замаскированный рядом с письменным столом, под паркетом. С небольшим сейфом, спрятанным там, пришлось повозиться куда дольше, чем с монстром в красном углу комнаты.

Бачурина быстро пробежала глазами попавшую в ее руки добычу. Это были дневники, записные книжки и другие личные бумаги Петра Алексеевича. Чтобы разобраться в них, понадобится не один день. И Таня забрала документы с собой. А в опустевший сейф положили несколько договоров и ничего не значащих писем.

Копию завещания в сейфе не обнаружили. Возможно, она хранилась в Москве. Тормис предложил подвергнуть подобному осмотру и кабинет Великого в обоих офисах корпорации. В здание ровской штаб-квартиры он намеревался отправиться лично, а в Москве поручить акцию доверенным лицам.

— Татьяна Николаевна, — сказал на прощание Тормис, — вам следует забыть фразу «найдите надежного человека». О том, чтобы вас окружали преданные люди, следует заботиться самой.

Конечно, проклятый чухонец не мог удержаться, чтобы не прочитать Тане мораль. Он был невыносим. Но приходилось терпеть — других людей в распоряжении Бачуриной не имелось.

* * *

Днем на Богоявленскую заехал Рейн и заставил Татьяну Николаевну улечься в постель.

— Послеобеденный сон еще никому не повредил.

— Вряд ли я засну.

— Тогда я буду вынужден попросить вас принять легкое успокоительное.

Пришлось уступить.

Проснулась она через два часа отдохнувшей и куда более спокойной, чем до сна. Едва Бачурина вышла из спальни, ей доложили о возвращении Тормиса и Кузнецова, посетивших за это время офис «Цесаря».

В кабинете Великого, уже осмотренном Зотовым (и, несомненно, Казариным), детективы не обнаружили ничего существенного. Правда, в сейфе внимание Яна Эдуардовича привлекли два довольно увесистых пакета. Их решили привезти на Богоявленскую не распечатывая, вместе с остальными изъятыми бумагами.

Бачурина вскрыла бандероли, в которых оказались какие-то договора и соглашения, касающиеся бизнеса мужа. Не слишком вдумываясь в содержание документов, Татьяна Николаевна пробежала взглядом листы и передала их Тормису.

Ян с Максом принялись изучать добычу, обмениваясь впечатлениями и мнениями. Время от времени они делали попытки вовлечь в разговор и Бачурину. Однако Татьяна отвечала невпопад, погрузившись в какие-то свои размышления. Возможно, виной тому было успокоительное, принятое перед сном.

— Уже четверо суток, как погиб Петя, а я никак не могу поверить в его смерть, — внезапно, вне всякой связи с предыдущим разговором, проговорила Бачурина. — Он никогда не доверял мне ведение бизнеса.

— А «Контес»? — напомнил Макс.

— Я мечтала сделать из своего Дома моды серьезное предприятие, — задумчиво проговорила Бачурина. — Но Великий смотрел на это как на увлечение, игрушку. По крайней мере, у меня складывалось такое впечатление. И хотелось доказать ему, что это не так. Впрочем, муж, наверное, был прав. Без его денег, «Контес» оставался бы заурядным провинциальным ателье.

Тормис молчал. Пожалуй, следовало как-то ободрить женщину, тем более, он чувствовал, что Татьяна Николаевна ждет этого от него. Но он не знал, как.

— Сегодня привезут урну, — продолжала Бачурина, перескочив уже на другую тему. — Эту ночь Петр Алексеевич проведет под крышей родного дома. Хотя это имеет значение, наверное, только для меня. Ему уже все равно. А завтра похороны. Скорее бы все оказалось позади. Боюсь, что не вынесу этой пытки. — Она поспешно отвернулась. — Извините, мне нужно умыться…

Едва Бачурина вышла, Макс, приглушив голос, обратился к Тормису:

— Так что будем делать с тем гадом, который передавал Ходосееву сплетни о Великом.

— Максим, твой энтузиазм меня пугает. К тому же, распорядок дня Петра Алексеевича — это уже не сплетни. Дело куда серьезней, чем вам кажется.

Тормис прервал разговор на полуслове, так как в комнату вошла Бачурина.

— Забыла вам сказать, — абсолютно спокойным голосом заговорила графиня. — Пока вас не было, звонили Гайнанов и Зотов. Просят, чтобы служба безопасности представила им отчет о подготовке к завтрашнему дню.

— Понятное, что мы должны согласовывать свои действия с руководством «Цесаря». Но отчет от нас можете требовать лишь вы! — возмутился Кузнецов.

Тормис же неожиданно предложил:

— А почему бы не потешить их самолюбие? Максим, сходи и доложи о принятых на завтра мерах безопасности.

— Зачем? — удивился Кузнецов.

— Пусть знают, что ты оберегаешь Татьяну Николаевну как зеницу ока. И пусть почувствуют, что держат тебя под контролем.

— Меня?

— Тебя. Ведь они, кажется, не приглашали на совещание технического консультанта?

— Ян Эдуардович подал хорошую идею, — согласилась Бачурина. — Когда вернетесь из «Цесаря», расскажете, о чем вас там спрашивали.

11

* * *

Бачуриной, державшейся молодцом, все же стало плохо, когда из машины стали доставать мраморную урну с прахом Великого. Рейн привел женщину в сознание, дал успокоительное. Но легче ей не стало: было видно, что вдова в любой момент может потерять сознание. Однако увеличить дозу успокоительного Рейн посчитал неразумным.

Потянулись с соболезнованиями посетители. Каждый, из проходящей мимо череды, уносил с собой частичку ее внутренней силы, так что все трудней и трудней было сопротивляться горю. Лишь к вечеру поток посетителей иссяк.

Татьяна отправила отдыхать всех домашних и осталась одна в огромном зале, где установили урну с прахом Великого. Теперь она неподвижно сидела на жестком неудобном стуле, не отрывая взгляда от мраморной вазы на черном, укутанном бархатом постаменте.

* * *

В это время Кузнецов докладывал Гайнанову и Зотову:

— Кладбище, Театр драмы, где состоится гражданская панихида, и большая часть маршрута процессии будут с утра взяты милицией под охрану. Ожидаются дополнительные специальные подразделения из соседних областей. Наши люди обеспечат непосредственную охрану Бачуриной в первом и втором кругах.

— Что это за круги такие? — поинтересовался Зотов.

— Первый круг — телохранители рядом с охраняемым. В случае опасности эти люди должны прикрыть объект охраны своим телом. Второй круг — охрана в трех-пяти метрах от объекта. Они контролируют ближнее окружение. Дальше — оцепление, сотрудники в штатском в толпе. Еще — снайперы и наблюдатели.

— Вы и снайперов задействовали?

Макс смешался:

— Только наблюдателей. Но привлечены саперы. В этот момент они исследуют все вероятные точки закладки фугасов.

— Каких фугасов? — удивились Гайнанов и Зотов.

— Мины. Я не думаю, что будет предпринята попытка повторения сценария покушения на Котляковском кладбище, но милиция считает иначе.

— Голубчик, — отеческим тоном проговорил Зотов, — вы все же не забывайте, что завтра похороны, а не облава на террористов. — И продолжил, повернувшись к Гайнанову. — Я не понимаю, к чему подобные предосторожности? Мы лишь спровоцируем ненужные слухи, осложнив задачу. Впрочем, об этом поговорим позже. А вы, голубчик, — вас, кажется, зовут Максим? — можете быть свободны.

* * *

Из офиса «Цесаря» примчался на Богоявленскую Максим Кузнецов. Бачурину он застал в домашнем кабинете покойного мужа. Татьяна Николаевна сидела в кресле Великого и теребила кружевной платок. Она была необычайно бледна, что подчеркивалось черными траурными одеждами. Кузнецов не знал, удобно ли сейчас говорить о делах, но Бачурина предложила ему садиться и сама задала вопрос о визите в офис. Максим вкратце пересказал содержание разговора с доверителями вдовы.

Татьяна смотрела на него, стараясь за чертами лица угадать характер. К сожалению, она была плохой физиономисткой. Однако чутье женщины подсказывало, что Максу можно доверять. Он предан ей душой и телом, преисполнен чувством долга и чести. Еще и потому, что немного влюблен в нее.

Выйдя из-за письменного стола, Бачурина села на диван, рядом с Кузнецовым.

— Вы делаете больше, чем я могу ожидать. И все же у меня к вам еще одна просьба. Лично к вам, Максим.

— Вы можете полностью располагать мною, — заверил телохранитель.

— Не знаю, с чего начать и как сформулировать просьбу. — призналась Таня. — Если я буду говорить долго и сумбурно — заранее прошу меня простить.

Бачурина ненадолго замолчала, собираясь с мыслями, и заговорила негромким, доверительным тоном:

— Я не готова к роли, которая выпала мне после смерти мужа. Не знаю даже, могу ли положиться на окружающих. Меня очень смущают слухи, что среди тех, с кем я ежедневно имею дело, могут оказаться скрытые противники. Об этом твердят и Зотов, и Гайнанов, и Тормис. Но при этом все требуют, чтобы я предпринимала те или иные действия. И мне в создавшейся ситуации трудно определить, что действительно необходимо для пользы дела, а что может навлечь на меня новые беды. Поэтому у меня к вам, Максим, необычная просьба. По своей должности вы обязаны охранять меня. Так вот, я прошу вас охранять не только мое тело, но и мои интересы. Если вы посчитаете что, то или иное действие в дальнейшем может повредить мне — прошу не стесняться и высказать свое суждение. Все в чем я сейчас нуждаюсь, это добрый совет.

Кузнецов был польщен. Бачурина верно рассчитала: теперь Макс даже без особой просьбы приглядит за Тормисом. Если бы графиня прямо предложила Кузнецову следить за Яном, Максим оскорбился бы. А сейчас он будет стараться оправдать оказанное доверие.

Не то, чтобы Бачурина не верила Тормису. Но, трезво поразмыслив, она пришла к выводу, что и особых причин доверять Яну Эдуардовичу нет. К этому примешивалась и антипатия к «консультанту», оставшаяся со времени их первой встречи. Они с чухонцем вынуждены плыть в одной лодке, но выказывать друг к другу теплые чувства не обязаны.

После ухода Кузнецова Бачурина пододвинула телефон и нажала кнопку вызова дворецкого. Если кто-то и может ей рассказать о Тормисе, то это дворецкий Павел, в чьи обязанности, кроме всего прочего, входило и руководство многочисленным персоналом, обслуживающим дом Великого. Павел, по роду своих занятий, много знал и о сотрудниках службы безопасности.

Сведения дворецкого оказались весьма не полными. Но Павел посоветовал просмотреть копию личного дела Яна Эдуардовича, которое хранилось в компьютере Великого. Татьяна так и сделала. Теперь она знала, что Тормис работал во Втором главном управлении КГБ, затем в оперативно-техническом управлении КГБ СССР, был переведен в Эстонский КГБ на какую-то высокую должность. После развала Союза оказался не у дел и перебрался в Москву, где пытался заниматься бизнесом, да не преуспел. Последние три года преподавал в частной школе телохранителей. Имеет лицензию частного детектива. В активе несколько успешно выполненных операций. Тормис слывет неплохим профессионалом и порядочным человеком, насколько это возможно в нынешнее смутное время.

* * *

Татьяна спустилась в зал с прахом Великого. Эта мраморная ваза, украшенная бронзой, одновременно и притягивала женщину к себе, и пугала. Бачурина подошла к постаменту и, протянув вперед руку, с усилием заставила себя коснуться урны. Мрамор был холоден, как само дыхание смерти, и Татьяна ощутила, как этот холод проникает в ее сердце. Совсем не вовремя и некстати вспомнилась сказка о Снежной королеве, которую она любила перечитывать в детстве. Вот и ей в сердце попал кусочек волшебного зеркала тролля. Сердце еще не оледенело от горя, но Бачурина и не противилась превращению. Она была не прочь и самой стать Снежной королевой, чтобы наказать мир, столь жестоко поступивший с ней.

А ведь все начиналось как совсем иная сказка, как добрая и радостная сказка о Золушке. С обязательным — в это так верилось — «и жили они долго и счастливо».

Гримаса судьбы: известие о смерти Великого принес тот же человек, что, по сути, и познакомил ее с Петей.

Дом засыпал вместе с населяющими его людьми. И когда затих последний звук, стало жутко от мертвой тишины, окружавшей ее. Сейчас как никогда она ощущала себя беззащитной перед враждебным миром. Не было никого, в чью грудь можно зарыть лицо, кто поймет, защитит, успокоит. То, что осталось от мужа, защитника и опоры, лежало здесь, в этом зале. Но какое дело мертвым до живых?

Бачурина вдруг ощутила непреодолимую потребность перемолвиться словом хоть с одной родной душой. Взглянув на огромные настенные часы, подаренные ее дядей Константином Никовани, она обнаружила, что уже гораздо позже, чем она думала. Два часа ночи. В Испании, где постоянно проживал Никовани, сейчас кажется полночь. Таня поднялась в свой домашний кабинет и принялась искать записную книжку, с номером телефона дяди. Никовани владел несколькими домами, но в это время года, вероятней всего, находился в Ла-Пуэбла на Мальорке.

— Oigo. Слушаю, — голос на другом конце провода, против ожиданий, не был сонным. Видно, Никовани не собирался еще ложиться спать.

— Buenos noches, tio! — произнесла Бачурина на испанском обычное приветствие.

— Hola! Девочка моя! Рад тебя слышать! Как твои дела?

— Плохо, дядя Константин. Умер Великий.

— Lo siento mucho. Соболезную тебе.

— Завтра похороны.

— Держись, девочка.

— Стараюсь.

Помолчали. Затем Никовани заметил:

— Но ведь Петр, кажется, ни на что не жаловался.

— Погиб в авиакатастрофе. А вы разве ничего об этом не слышали?

— Последние десять дней я провел в больнице. Нам не позволяли ни телевизора, ни газет. Так что я ничего не знал о происходящем в мире. Впрочем, в моем возрасте люди могут себе это позволить.

— Отчего вы оказались в больнице?

— Ничего страшного. Профилактический ремонт.

— Я вспомнила. Вы рассказывали о каком-то мюнхенском докторе.

— Я лечусь у него уже пятнадцать лет. Но хватит обо мне. Как ты там, после смерти Петра? Я могу чем-нибудь помочь?

— Не знаю. Боюсь, что ничем.

— Кто возглавит корпорацию?

— Не знаю. Мне сказали, что я имею какие-то права. Но завещание еще не оглашено. И все оказалось так сложно… Зыбко… Будто идешь по болоту. Не знаешь, на кого опереться, кому верить.

— Большинство людей верит другим, потому что не верит в себя.

— Тогда я не знаю, к кому отношусь — к большинству или меньшинству. Я сомневаюсь в своей способности разобраться в хитросплетениях большого бизнеса. И привыкла доверять людям.

— Раньше ты могла себе это позволить. О тебе заботился муж.

— Теперь мне часто приходится поступать подло, — пожаловалась Татьяна. — Интриговать даже в дни похорон мужа.

— Верю, что у тебя просто нет иного выбора.

— Не знаю, дядя. Иногда хочется все бросить и спрятаться где-нибудь в глуши.

— Тебе следует выполнить долг перед мужем. А когда кончатся поминальные дни, приезжай ко мне. Буду рад тебя видеть.

— Спасибо, дядя.

Попрощавшись с Никовани, Татьяна осталась сидеть в кресле, вспоминая прежние встречи с дядей, о существовании которого она узнала уже зрелой женщиной, в момент знакомства с князем.

* * *

Бал в Париже, устроенный Великим в ее честь — когда это было? Кажется, вечность назад. Хотя с того дня прошло всего три года.

Великий подвел к Тане, беседовавшей с женой российского посла, седовласого старца, сохранившего величественную осанку.

— Таня, разреши тебе представить графа Вольтурно. Граф великолепно говорит по-русски.

— Вы бывали в России?

— Ни разу. Но всегда хотел съездить. — Старик принялся осторожно расспрашивать Бачурину о детстве, о родных. Будто сомневаясь, что перед ним истинная наследница титула графов Бачуриных. Затем вдруг неожиданно сообщил:

— А ведь мы с вами родственники. Рассказывала ваша бабка о своей сестре Ольге?

— Да. Та вышла замуж за одного грузинского князя и уехала в Париж.

— Ольга Волонцевич — моя мать. Я князь Константин Никовани. Бабушка не раз говорила, что Никовани едва ли не самый древний род в Европе. Когда-то они правили древней Иберией. Оспаривали царский скипетр у владык Армении. Но тысячелетия стерли даже воспоминания об этом времени и развеяли могущество рода Никовани.

— Вы говорите как поэт, — не удержалась Таня.

— Естественно! Я ведь грузин. Хоть и родился в Париже, но зачат в благословенном Тбилиси.

— Сколько же вам лет? — недоверчиво посмотрела Таня на князя.

— А вы как думаете?

— Шестьдесят пять. Может, чуть больше.

— В нашем роду это еще не возраст. Мне гораздо больше. Но сколько — не скажу. Проболтаетесь, а это отпугнет женщин.

— Но если вы Никовани, почему представились графом Вольтурно? Не слишком похоже на грузинские корни.

— Тем не менее, я не самозванец, а-ля Монте-Кристо, — с достоинством произнес Никовани. — Граф Вольтурно — один из титулов, на которые я имею полное право. Правда, он не столь древний, как княжеский. Итальянский король Виктор-Эммануил даровал графский титул моему предку, сражавшемуся добровольцем в войсках Гарибальди, за участие в походе 1860 года.

— Если бы я лучше знала историю своей семьи, вам не удалось бы меня одурачить. Но, увы, все, что мне известно о Бачуриных, Волонцевич и их родственниках, имеет в своей основе лишь рассказы бабушки. Но все-таки: зачем вы назвались графом Вольтурно? Не поверили, что я могу быть вашей внучатой племянницей?

— Только давайте опустим слово «внучатая». «Дядя» звучит как-то лучше, чем «двоюродный дед».

Никовани пригласил новоявленную родственницу погостить у себя на вилле в Ла-Пуэбла, на Мальорке. Вилла оказалась маленьким белоснежным дворцом, утопавшим в зелени садов. Тане здесь сразу понравилось. Она с восторгом осматривала дом и окрестности. Особый интерес вызвала библиотека, где среди множества книжных полок висели полотна старинных мастеров. Картины украшали кабинет: портреты князя, его предков и одно полотно Сальвадора Дали. На одной фотографии были запечатлены Дали и его жена Гала, сидящие вместе с Никовани за столиком на открытой веранде.

— Вы были с ними знакомы?

— Да. Мы познакомились еще в тридцатых. Но война всех разбросала.

— Какая война?

— Гражданская. Здесь, в Испании. С Дали мы встретились еще раз, уже через тридцать лет. Вот тогда и была сделана эта фотография.

— Это кто? — Бачурина указала на фото, где князь стоял у самолета с человеком, одетым в летную куртку.

— Бруно Муссолини, — пояснил Никовани.

— Муссолини?

— Да. Сын итальянского дуче. Во время войны его авиационная часть дислоцировалась здесь, на Мальорке.

— И что же, сын Муссолини участвовал в войне?

— Как и его отец, Бруно считал себя непревзойденным асом. Однажды он вызвал на поединок одного из лучших республиканских пилотов. Они встретились в бою у островов Колумбретес.

— И что же?

— Бруно вернулся на базу, расстреляв все боеприпасы. Его самолет был похож на решето.

— А противник?

— Капитан Диккинс. Тоже остался жив. Его русский И-16 получил больше трех сотен пробоин, но дотянул до берега. Каждый из них объявил себя победителем.

— Я думала, что подобные поединки давно ушли в прошлое. А вы тоже воевали?

— Да. Но, к счастью, недолго.

— Почему к счастью?

— Потому что понял: война выглядит привлекательно лишь в книгах. Пока мы дислоцировались на Мальорке и лишь изредка совершали налеты на побережье, война еще сохраняла для меня какой-то ореол романтизма. Паря высоко в небе, легко представлять себя эдаким рыцарем. Фактически остров оккупировали итальянцы. Но мы не интересовались, чем занимается их тайная полиция. Потом нас перебазировали на материк, и я увидел следы боев не с высоты, а на земле. Последствия наших налетов. Но еще страшней оказалась жестокость, с которой относились друг к другу противники. Аресты, пытки, расстрелы — в этом не было ничего благородного. Нет ничего страшнее и бессмысленнее братоубийственной войны. Дали, когда рисовал свое «Предчувствие гражданской войны», предвидел ужас, ожидавший его родину. Я сумел понять эту картину много позже, когда самому пришлось пройти через все это.

— И все же вы остались во франкистской Испании?

— Да. И даже преподавал в военных училищах, а затем в академии. Я реалист и принимаю жизнь такой, какова она есть.

— Это, кажется, король? — указала Бачурина на еще один снимок, где фотограф запечатлел молодого Хуана-Карлоса в военной форме, на каком-то официальном мероприятии.

— Да, это нынешний король.

— С ним вы тоже знакомы?

— Я преподавал в академии, когда он там учился. Но в то время он еще не был королем. Да и наследным принцем его можно было назвать с большой натяжкой.

— Почему же?

— Отцу Хуана-Карлоса не довелось царствовать. Он жил в изгнании, в Италии. Испанией правил Франко. Генералиссимус пригласил молодого принца на родину, чтобы впоследствии тот возглавил государство. Но эта перспектива была настолько туманной… Кстати, в академии к принцу относились так же, как к любому обычному курсанту. По крайней мере, старались относиться.

— Вы встречались с ним после коронации?

— Здесь на острове расположена летняя резиденция короля, где тот отдыхает с семьей. Мне доводилось бывать там несколько раз.

— А это Питер Устинов? — указала на очередной снимок Татьяна. — Вы и с ним знакомы?

— Это на Лазурном берегу. Кажется, в конце семидесятых. А познакомились — на сорок лет раньше. На почве общих российских корней.

— И как же вы познакомились?

— Я был знаком с его отцом. А с Питером мы впервые встретились в тридцать пятом. Тогда ему было лет пятнадцать. А мне восемнадцать. В следующий раз мы встретились через два года. Во время коронации Георга VI, в июне тридцать седьмого.

— Вы были на коронации?

— В Вестминстерское аббатство были приглашены лишь главы иностранных дипломатических миссий, короли, президенты.

На другом снимке, привлекшим внимание Тани, Никовани стоял на фоне каких-то руин.

— Это все, что осталось от родового замка графов де Валонц, — пояснил князь. — Тех самых графов де Валон, или в другом написании — Валонц, от которых ведут свой род наши с тобой общие предки по материнской линии. Тебе известна история рода Волонцевичей?

— В общих чертах. Но я всегда считала, что предание о французском рыцаре, обосновавшемся в Польше — это всего лишь легенда.

— И, тем не менее, мне удалось найти подтверждение тому, что семейное предание основано на реальных событиях, хотя и очень приукрашено. Хроники рода де Валон сообщают о младшем сыне графа Гуго, отправившегося в крестовый поход на язычников. А вот о его возвращении или гибели ничего в хрониках нет. Зато в счетных книгах Тевтонского Ордена я обнаружил запись о выкупу, выплаченном Орденом за плененного язычниками-пруссами французского рыцаря де Валонца.

— И этот рыцарь действительно влюбился в польскую красавицу и остался в Польше?

— А вот это как раз и не известно. Первое письменное упоминание о Волонцевичах относится лишь к 15-му веку. Кстати, ты знаешь, что княжеский титул Волонцевичей имеет русское происхождение?

— Каким образом?

— В 16 веке некий пан Михай Волонцевич женился на русской княжне и получил в приданое княжеский титул и земельные угодья на Украине. А если быть точным, девушку-сироту отдали пану по приказу короля. Ни о какой любви здесь не было и речи.

— Бабушка никогда ни о чем подобном не рассказывала.

— У англичан есть пословица: «у каждой семьи есть в шкафу свой скелет». У Бачуриных и Волонцевичей в шкафу припрятано немало скелетов. Впрочем, как у любой аристократической фамилии.

Вспоминая минувшие события, Бачурина незаметно для себя уснула. Ей снилось, будто они с мужем катаются на яхте в бухте Польенса. Кораблик скользил по голубым волнам, а на оранжевом берегу Таня видела дом. Тот самый, который они с Великим снимали во время отдыха на Балеарских островах. Какое счастливое это было время. Как жаль, что оно безвозвратно ушло.

Вестминстерской школы, присутствовал на церемонии в качестве пажа. Я зашел к фон Устиновым и там услышал рассказ о церемонии. В течении четырех последующих десятилетий мы не встречались, хотя я слышал о его успехах. А затем встреча, в память о которой остался этот снимок.

Фотографий было много, очень много.

— Вы прожили интересную жизнь, дядя Константин. Знали столько великих людей.

— Быть с кем-то знакомым, находиться рядом с гением, еще не означает самому быть личностью. Я это понял слишком поздно. На закате жизни.

12

* * *

Своим мрачным, траурным великолепием похороны Великого затмили в умах пораженных ровчан все события уходящего года.

Урну с прахом выставили для прощания в зале городского театра драмы. Проститься с покойным пришли отцы города, губернатор, важные люди из столицы, среди которых немало видных политиков, депутатов парламента, бизнесменов и даже министров.

— Директор машиностроительного завода. Он вместе с Великим учился в одном институте, — стоя рядом с Бачуриной, Гайнанов, шепотом называл характеризуя подходящих с соболезнованиями людей. Оказалось, референт знает чуть ли не всех и каждого.

— Татьяна Николаевна, — через минуту зашептал Гайнанов, — я могу ошибаться, но, кажется, прибыл Царедворцев. Известная личность. Советник президента и прочая… Вон он. Рядом с Самойловым.

Таня вскинула вопросительно бровь.

— Тот самый? Разве Великий был знаком с ним?

— Насколько я знаю, они встречались… Кстати, в последний раз — в Париже. Дай Бог памяти, как же его отчество… Иван Осипович. Точно: Иван Осипович.

Гайнанов, гордившийся тем, что не забывает ни одной услышанной им однажды фамилии или имени, какими сложными они не были, довольно улыбнулся. В рамках приличий — одними уголками губ.

К вдове, в сопровождении знакомого ей Самойлова, подошел величественный старик исполинского роста. Он на целую голову возвышался над толпой, и рядом с ним даже рослый Самойлов, успевший разменять шестой десяток, выглядел подростком. Трудно было поверить, что этому бодрому великану без малого три четверти века.

— Татьяна Николаевна, примите мои соболезнования. И разрешите представить академика Царедворцева.

— Спасибо за участие, Василий Федорович, — Бачурина пожала протянутую руку и обернулась к Царедворцеву: — Я не знала, что вы были знакомы с Петром Алексеевичем.

— Мы встречались. Но я не знал, что жена Великого — племянница моего давнего друга Константина Никовани. Он не имеет возможности находиться в этот тяжелый день рядом с вами и попросил меня оказать необходимую поддержку.

Бачурина поразилась: что Царедворцев друг Никовани? Она едва нашла подобающие случаю слова:

— Благодарю вас. Если вы еще нигде не остановились, можете располагать моим домом.

— Спасибо. Мы с Самойловым уже разместились. Но вечером, воспользовавшись приглашением, нанесем вам визит.

— Жмудин, Иван Севастьянович, депутат парламента, — уже представлял Гайнанов следующего человека.

Подошел Серж Ларис, одетый в простое платье преобладающе черного цвета. Со злостью посмотрел на Гайнанова, но когда обернулся к Бачуриной, глаза были полны сочувствия. Серж ничего не сказал вдове, лишь сжал ее руку пальцами — и отошел.

Политики, бизнесмены, священнослужители, депутаты… Большинство считало необходимым сказать вдове несколько слов, полных притворного участия. После этого они спешили к стоящим поодаль Казарину и Лебединскому. Здесь уже задерживались подольше. «Вице-премьер», — прошелестело по огромному залу. В сопровождении свиты появился один из тех, кто олицетворяет собой государственную власть. Ослепляя вспышками, защелкали фотоаппараты репортеров. Вице-премьер подошел к вдове, пожал ей руку, произнес подобающие слова. Затем государственный муж надел повязку и встал в траурный караул у урны с прахом покойного. По соседству вертелись, на правах распорядителей церемонии, Лебединский и Казарин. Через десяток минут вице-премьер собрался покинуть зал, но заметил Царедворцева и задержался, чтобы обменяться с академиком несколькими фразами. У выхода из театра политика поджидали журналисты, обрушившие град вопросов и получившие несколько коротких ответов.

В ряд с урной Великого стояли гробы и урны с останками других погибших а авиакатастрофе, в окружении родственников и друзей. Но к вдовам и матерям, стоящим здесь, с соболезнованиями подходило совсем мало народу.

* * *

Вереница запряженных вороными лошадьми катафалков двинулась от здания Театра драмы к располагавшемуся неподалеку старому Зареченскому кладбищу. Следом потянулась траурная процессия. Для пущей торжественности устроители отказались от автобусов, и весь путь предстояло проделать пешком.

Вдоль тротуара, через равные промежутки стояли милиционеры. Многие были вооружены автоматами. На крышах, вопреки прогнозам Кузнецова, расположились снайперы и наблюдатели, задействованные по случаю приезда вице-премьера. Кладбище оцеплено ОМОНом, а близлежащие кварталы перекрыты для движения транспорта. Меры безопасности были приняты беспрецедентные.

— А это кто? Неужто вдова? Молода слишком.

— Привыкла жить в неге и богатстве.

— Сколько ж это денег на такую процессию пошло?

— Ничего, вдове на ее век хватит. А мало покажется — другого найдет.

Обыватели, теснящиеся на тротуарах, кто шепотом, а кто и не стесняясь, в полный голос обсуждали проходящую мимо процессию. Обрывки этих разговоров долетали и до ушей Бочуриной, вызывая в душе гнев.

Вдова шла за катафалком, заставляя себя держать голову низко опущенной. А ей хотелось держать голову высоко и гордо, бросая вызов Жизни и Смерти, всему Ровску, уставившемуся на нее из окон и с тротуаров, Казарину, Лебединскому, всем кто хочет видеть в ней смазливую пустышку. В роду Бачуриных умеют смиряться с утратами, но никому не прощают причиненного зла. Таня найдет того, кто причинил ей горе, и поквитается с ним. Не для того, чтобы доказать что-то окружающим, а чтобы выполнить долг перед самой собой. Она не позволила себе плакать, даже когда опускали прах в яму.

— Зацепенела от горя, — говорили старушки. — Ей поплакать надо, вылить слезами боль. А то душа затвердеет, прикипит кровавой коркой.

— И слезинки не проронила. Не жалко ей Петра, — шипели родственники Великого, обиженные и обделенные несправедливым, завещанием, еще не оглашенным, но уже всем известным.

Только усевшись в машину, чтобы ехать домой, когда рядом не осталось свидетелей, Бачурина беззвучно завыла, кусая губы.

* * *

— Ну вот и похоронили Великого. Неплохо бы вслед за ним отправить и бабу.

— Ты что, с ума сошел? О чем болтаешь?

— Я дело говорю. Тебе с этого тоже обломилось бы. Только все следует провернуть как можно скорее.

— Ты что — не видишь, что в городе происходит?! Сплошной шухер. Хочешь, чтоб на меня Великого навесили?! Ментам только того и надо: и дело закроют, и меня под вышак подведут.

— Все под Богом ходим. Лучше подумай, что ты можешь получить в случае успеха.

— Для такого дела много информации требуется. Какая охрана, где бывает… А после смерти Великого его телохранители наверняка когти рвут. О Гарике Откате слышал? Был такой, под делового красился. Года два назад прямо у дома и пристрелили. Вместе с качком — охранником. Снайпера, понятно, не нашли. А мне и искать не надо. Гарик Великому дорогу перебежал. Ему по-хорошему предложили отвалить в сторону. Гарик не понял. Гришин мастер на такие разборки.

— Великого закопали. Гришин, верный его пес, тоже в аду, как и хозяин. Кого ты боишься? Шалаву-девку, умеющую только задом вертеть?

— Для чего же хотите ее убрать?

— Чтоб под ногами не путалась. А тут и случай удобный.

— Не нравится мне все это. И разболтался ты очень. Подставить меня хочешь?

— Ты меня не первый год знаешь…

— То-то и оно, что не первый. Давай, по саду пройдемся, покурим.

— Холодно.

— Ничего, не замерзнешь.

* * *

Оглашение завещания должно было состояться в доме Великого. В этот час здесь собрались все заинтересованные лица или их представители. Ожидали нотариуса.

С правой стороны большой залы плотной кучкой держались родственники покойного. При жизни Петр Алексеевич не слишком допускал их к бизнесу. Да и в дом родственники приглашались не часто. Близкая родня, родители и брат, давно умерли. Остались многочисленные кузены, которых из года в год, по мере того как богател Великий, становилось все больше. Нельзя, однако, сказать, что Петр Алексеевич зазнался и совсем забыл тех, с кем связывали кровные узы. Те из родни, кто желал преуспеть на том или ином поприще, получали разнообразную поддержку: стипендии для обучения, кредиты на организацию собственного дела. Но в корпорацию «Цесарь», как и другие предприятия, принадлежащие Великому, дорога родственникам была закрыта. Петр Алексеевич придерживался на сей счет строгих правил, считая, что карьеру следует делать благодаря собственным способностям, а не родственным связям. Когда-то, в начале своей предпринимательской деятельности, он сильно обжегся, приютив под крышей своего кооператива нескольких родственников. Как своих, так и со стороны жены. Своими интригами они едва не довели Петра Алексеевича до разорения. Все мнилось, что их обделяют. Есть такая порода людей: сколько не дай, все им мало. Родственникам постоянно казалось, что их труд и способности не оценены по достоинству. Стоило Великому повысить в должности любого из сотрудников, как родственнички начинали его подсиживать. Особенно усердствовала родня жены, нашептывавшая ей, что Петр слишком доверчив и беспечен, что он доверяет всяким проходимцам. Затем это выливалось в семейные скандалы. Не мирились родные и между собой, разбившись на два враждующих клана, объединившихся вокруг брата и жены Великого.

В конце концов Петр Алексеевич выделил долю брата и тот открыл собственное предприятие. Скандалы на время затихли, чтобы вспыхнуть затем с новой силой. Прекратить весь этот кошмар удалось лишь ценой развода. С тех пор Великий, наученный горьким опытом, держал родственников на расстоянии. Если бы он состоял на государственной службе — другое дело. В этом случае грех не порадеть за родного человечка. А когда рискуешь собственными деньгами — родство только помеха. Поэтому никто из приглашенных родственников никогда раньше не бывал в доме Великого.

Большинство не виделось с ним по десятку и более лет. А некоторые даже никогда не встречались. Сейчас вся эта группа глазела по сторонам и прикидывали, сколько может стоить вся эта роскошь. Первая жена, с которой Петр Алексеевич развелся много лет назад, и дочь Великого от первого брака в Ровск не приехали, послав вместо себя специально нанятого адвоката. Адвокат был одет во фрак и бабочку, явно взятые напрокат, и стоял посреди комнаты, вытянувшись, как жердь. За напускным высокомерием он безуспешно пытался спрятать неуверенность. Наниматели требовали урвать как можно больший кусок от наследства, но адвокат не знал, как выполнить поручение, поскольку не имел никакого представления о состоянии дел Великого. Зотов еще вчера сообщил Бачуриной, что этот человек посетил его с требованием представить отчетность предприятий Петра Алексеевича и копию налоговой декларации за прошлый год. Сейчас адвокат косил глазом на вдову, надувал щеки и хмурил брови, стараясь придать себе независимый и важный вид.

Для церемонии Таня выбрала простое черное платье без всяких украшений. На голове была шляпка, главным образом для того, чтобы скрыть лицо под вуалью. По правую руку от нее сидел Зотов, а позади, опираясь рукой о спинку кресла, стоял Гайнанов. Слева от Бачуриной расположились Казарин, Лебединский и другие руководители и сотрудники предприятий Великого. Им ничего не отказывалось из наследства, но их присутствие посчитали обязательным. По большому счету, они тоже были заинтересованной стороной.

Небольшими группами и по одному разместились другие приглашенные. Некоторые сидели в расставленных в помещении креслах, другие стояли или прохаживались, рассматривая картины, время от времени косясь в угол, где на постаменте, утопающем в венках и гирляндах из черных роз, стоял портрет Петра Алексеевича. Таким образом завещатель символически присутствовал при оглашении собственной воли. Терялись в догадках: кому принадлежит идея с портретом? В действительности же авторство принадлежало самому Великому, который еще год назад по пунктам расписал, как и что должно быть сделано после его смерти. Люди, как правило, мало задумываются о собственных похоронах. Если только не тяжело больны или не дожили до преклонного возраста. А здоровым и все еще бодрым, каким был Петр Алексеевич до последнего своего дня, хватает и тех проблем, которые преподносит жизнь. Пустая затея — сушить себе голову тем, как тебя закопают в землю, когда полон сил и энергии. Однако Великий, будто предвидя свою гибель, за год до нее составил два завещания. Одно касалось наследства, а другое — расписывало, каким образом и где Петр Алексеевич будет похоронен, когда и в какой обстановке будет оглашено завещание. Великий желал руководить даже собственным погребением.

Впоследствии основное завещание дважды дополнялось и переписывалось. А вспомогательное, так сказать, процедурное, осталось неизменным.

В зал вошли пятеро мужчин, уселись за стол, покрытый черным бархатом. Это были нотариусы. Разложив перед собой бумаги, председательствующий негромко произнес:

— Прошу занять свои места, господа.

Затем представился сам и представил коллег. Двое из сидящих за столом мужчин оказались швейцарцами, специально прилетевшими из Базеля.

Бачурина уже была знакома с содержанием завещания и не ожидала услышать ничего нового. Смотрела на портрет мужа, перевязанный черной лентой, и ни о чем не думала. Ни радовалась полученному богатству, ни горевала о потере мужа. На душе было пусто. Скрипучий голос старика, зачитывающего пункты доносился до нее будто издалека.

В отличие от вдовы, сидящий рядом Зотов, также знакомый с текстом завещания, наоборот, слушал очень внимательно, будто впервые для себя. Каждый раз, когда нотариус завершал чтение очередного пункта, Аркадий Константинович непроизвольно кивал головой. У человека, вздумавшего наблюдать за ним в эту минуту, обязательно сложилось бы впечатление, что адвокат подтверждает кивком согласие с зачитанным текстом.

Но самыми внимательными слушателями были родственники покойного, занявшие большую часть расставленных в зале стульев. Одна наиболее чувствительная тетка в тот момент, когда прочитали о безделице (речь, кажется, шла о какой-то мебели и посуде), унаследованной ею, разразилась громкими рыданиями и принялась причитать, нарушив тем самым порядок церемонии.

Нотариус дождался, когда женщина успокоится, и продолжил чтение. Каждый из наследников получил свою долю. Кто дом, купленный Великим в родных местах и забытый им на десятилетия. Кто ежегодный пенсион. Кто стипендию на обучение детей. Кто акции, проценты с которых они получали и раньше, но которые находились в управлении Великого. Городской художественный музей получил несколько картин из коллекции Великого. Университет — средства на приобретение лабораторного оборудования и пополнение библиотеки. Одна из школ города — мощный компьютер.

Но все отказанное второстепенным и третьестепенным наследникам едва ли составляло и тысячную долю огромного состояния.

Когда нотариус перешел к заключительной части завещания и принялся перечислять, что отходит к Татьяне Николаевне, все присутствующие обернулись в ее сторону. Зотов с недоумением смотрел на нотариуса. Даже у Гайнанова перехватило дух от перечня богатств, доставшихся вдове. Не только многочисленное движимое и недвижимое имущество, но и весь бизнес Великого и его паи в других предприятиях практически полностью переходили ко второй жене покойного — графине Бачуриной.

Бачурина очнулась от состояния прострации, в котором находилась. Больше чем обрушившееся на нее богатство, ее поразила дата составления завещания. Всего лишь месяц назад. В те дни они были в Париже… Татьяна Николаевна вспомнила, что на обратном пути они сделали посадку в аэропорту рядом с Базелем. Она тогда еще удивилась, что аэропорт находится на французской территории, а в Швейцарию им пришлось проехать на автомобиле. Впрочем, ехать оказалось не долго. На дорогу и посещение Великим какой-то конторы ушло всего несколько часов, которые Бачурина провела, прогуливаясь по улицам и паркам старинного города. Петр сказал, что ему предстоит важная встреча, и Татьяна удовлетворилась объяснением.

Нотариус умолк. Зал казалось, зацепенел. Казарин и Лебединский сидели, совершенно огорошенные услышанным. Зотов и Гайнанов тоже выглядели пораженными, хотя совершенно по иной причине.

Итак, все стало на свои места. Хозяйкой корпорации стала Бачурина. С грохотом опрокинулся стул. Это вскочил адвокат, представляющий первую жену Великого. Собрание обернулось в его сторону. Нежданный оратор принялся доказывать несправедливость и незаконность завещания. Резкий, пронзительный голос адвоката удивительным образом не соответствовал его фрачному облику. Да и форма, в которой он поспешил выразить свой протест, никак не приличествовала дипломированному юристу. Каждому стало ясно, что этот человек нанят не для того, чтобы отсудить наследство, а чтобы досадить более ужачливой сопернице. Иначе объяснить выбор, павший на фрачного, было бы трудно.

Бачурина встала с кресла и молча удалилась. Свои права она предпочитала защищать в суде через адвокатов. А препираться с кем-либо, да еще в день похорон мужа, Таня считала ниже своего достоинства.

Большинство родственников, и до этого без особой симпатии относившихся к молодой вдове, расценили ее уход как свидетельство высокомерия по отношению к более бедным членам семьи Великих.

Лебединский наклонился к уху Казарина:

— Если этот сутяга начнет процесс против Бачуриной, суд может наложить на ее долю наследства арест. До окончания разбирательства.

Казарин согласно кивнул головой.

* * *

Темнота всегда таит в себе неизвестность. Но когда эта темнота вызвана повязкой, закрывающей глаза жертвы, она становится по-настоящему пугающей. Как намек на ту вечную темноту, из которой мы пришли, и которая нас всех рано или поздно ожидает. Но лучше поздно, как можно позже… И поэтому жертва мобилизовала все оставшиеся чувства, чтобы предугадать ожидающую ее участь. Вдруг есть еще шанс…

Ступеньки… Его долго вели по ступенькам. По меньшей мере — маршей десять вверх. А может и больше. Пленник сперва пытался считать ступени, затем марши лестницы, но оба раза сбивался со счета. Но был твердо уверен, что они поднялись на какое-то высотное здание. Скрипнула дверь. Волной накатили звуки городских улиц и свежий воздух. Судя по всему, его привели на крышу. И сейчас, скорей всего, на дворе стояла ночь. По телу пленника пробежала дрожь. То ли от прохладного ветерка, то ли от страшной догадки.

Человека поставили на парапет, придерживая руками, чтобы не упал раньше времени.

— Ты знаешь, что полагается за предательство, — послышался голос того, кто проводил допросы. — Если хочешь сохранить жизнь, должен заслужить это.

— Я все рассказал. Я больше ничего не знаю…

Больше всего пугало, что он даже не догадывался, в чьих руках находится. Казалось: зная это, еще можно было бы надеяться, что все обойдется. Но похитители с одинаковым усердием расспрашивали несчастного как о тех, кто вынудил его передавать служебную информацию, так и о покойном хозяине. Иногда человеку казалось: проверяют. Но если это и так, что изменится? Его песенка спета при любом раскладе. Он слишком много рассказал…

— Пеняй на себя, — устало проговорил палач. — И кстати… Сегодня хоронили Великого. Провезли через весь город. А от тебя даже могилки не останется…

Это был приговор, не оставляющий ни малейшей надежды. И как подтверждение этого, рот несчастного залепили кляпом. Он замычал, начал извиваться, пытаясь вырваться из держащих его рук. И когда удалось освободиться, он ощутил, что летит в пустоту…

В миг, отделяющий жизнь от смерти, человек понял: ему было что сообщить в обмен на свою жизнь. Прозрение пришло внезапно. Сложилось из мельчайших деталей, на которые он раньше не обращал внимание. Ему, маленькой сошке, вдруг открылся смысл игры. И игроков было не двое, как он считал раньше, а больше. И, кроме того, он вдруг ясно осознал, что в ближайшем окружении хозяина скрывался предатель. Человек вспомнил один случай… Но опять же, раньше не придал увиденному значения, а понял все только сейчас. Слишком поздно. Стало обидно, что он сейчас умрет, а тот, другой, останется жив. Это несправедливо. Он не заслужил этого. Он ведь не предатель. Просто так сложились обстоятельства. Тело кулем свалилось на бетон… Но высота, с которой ему довелось падать, была всего-то с полметра.

Через миг над упавшим склонился палач:

— Теперь понял, что может тебя ожидать? Ты готов продолжить разговор?

Лежащий на бетоне молчал. Он был мертв. Сердце не выдержало ужаса, переполнившего его в момент, когда человек не ощутил под ногой опоры.

Исполнитель экзекуции пощупал у жертвы пульс и недовольно поморщился. Убийство не входило в его планы. Предателя следовало лишь припугнуть. Но негодяй оказался большим трусом, чем предполагалось.

— Вот черт, — сокрушенно проговорил палач, — надо было по-простому, яйца прижечь. А не играть в психологов.

— Что докладывать будем? — поинтересовался помощник. — Наждак с нас теперь такую стружку снимет…

— Доклады потом. Сперва избавимся от тела. В любом случае этот мерзавец заслужил свою участь.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• »