Охота на Золушку - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Цена короны

17

* * *

Едва проснувшись, несмотря на плохое самочувствие и еще более плохое настроение, Бачурина потребовала утренние газеты. Ее интересовало, как пресса осветила вчерашнее собрание акционеров «Цесаря». Увиденное в газетах не способствовало улучшению настроения. Тон большинства публикаций был пренебрежителен и одновременно агрессивен. Крах еще одной «пирамиды» — общее резюме статей. Пролистав очередную газету, Татьяна уже хотела отложить ее в сторону, как вдруг наткнулась на заметку, помещенную рядом со статьей о «Цесаре». В ней живо описывалась бытовая сценка из жизни «новых русских». Молодящаяся красотка, успевшая с утра перебрать коньяку, старательно извергает на свет Божий содержимое своего желудка. И происходит это все посреди одной из центральных улиц города, где остановился огромный «Линкольн» богатенькой пьянчужки. А чтобы никто не мешал, ее окружили дюжие молодцы с выпирающими из-под пиджаков пистолетами. Чуть ниже — обзор корреспонденции газеты, посвященный задержке выплат зарплат медикам, педагогам и прочим слоям трудящегося населения.

Героиня заметки не была названа по имени, но в Ровске лимузин «Линкольн» имелся лишь у Бачуриной. Кроме того, материал располагался следом за статьей о «Цесаре», в которой прямо говорилось, что Татьяна Николаевна отсутствовала на заседании «по невыясненным причинам». Так что догадаться, о какой «пьянчужке» идет речь, пытливому читателю не составляло труда. Особенно уязвило Татьяну слово «молодящаяся».

Она в сердцах швырнула газету на пол:

— Макс, вы можете узнать, кто автор этого пасквиля? — спросила она у телохранителя, заглянувшего на шум.

— Я сейчас приглашу Тормиса, поговорите с ним, — отвел глаза парень.

Ян Эдуардович не заставил себя ждать. Он поднял с пола газету и, аккуратно сложив ее, прошел к креслу:

— Вижу, успели ознакомиться. Сами виноваты. Кузнецову я уже сделал замечание.

— Замечание? Максу? За что?

— Непродуманными действиями вы не только подвергли свою жизнь опасности, но и наиглупейшим образом подставились.

— Вы считаете, нарочно?!

— Вы допустили ошибку, Макс не сумел предостеречь от нее. А я указываю на допущенную вами оплошность. Вот и все.

— Ну ладно, я хочу знать имя автора этого произведения.

— Вы имеете в виду всю подборку публикаций или какую-то определенную статью?

Бачурина удивленно посмотрела на собеседника. Она как-то упустила из виду, что все публикации, несмотря на разных авторов, но могут исходить из одной инстанции.

— Вы знаете, кто за этим стоит? — поинтересовалась Татьяна.

— Ходосеев. — коротко ответил Ян.

Бачурина задумалась. Она была осведомлена о застарелой вражде между Великим и ровским мэром, но не могла допустить, что в неприязни можно опуститься до заведомой клеветы. Впрочем, в войне все методы дозволены. Ослабление «Цесаря» означало усиление позиций ровского мэра. Поэтому, как знала Татьяна, Ходосеев и проводил среди акционеров корпорации «разъяснительную» работу.

— Мне стало плохо, — оправдываясь, проговорила Таня. — Что же, умирать надо было в этой машине?

— Умереть вы могли, покинув машину. И это несмотря на предупреждение, которое я сделал вчера вечером.

— В тот момент я совершенно забыла и о Боксере, и о заговоре…

— Это не оправдание. Следовало вызвать врача, едва заметив признаки недомогания. Возможно, тогда вы не потеряли бы сознание прямо на улице, а мы — сумели найти безопасный способ доставить вас в «Цесарь».

Упреки Тормиса были справедливы. Но какая женщина допустит, чтобы последнее слово осталось не за ней?

— Насколько я понимаю, в настоящий момент Ходосеев является нашим основным противником. Уверена, что у вас есть на него досье. Я хотела бы ознакомиться с материалами на мэра. Будьте добры, принесите их мне и, пожалуйста, в полном виде. Без купюр.

Тормис ушел, оставив приказание Бачуриной без комментариев. Но не успела за ним закрыться дверь, как в комнату заглянул Кузнецов.

— Татьяна Николаевна, Ян и вам высказал свое «фэ»? Знали бы вы, как мне досталось!

— Ты тоже считаешь меня виноватой во вчерашнем? — поинтересовалась Бачурина.

— Как вам сказать… В основном это моя вина. Останавливаться на улице — действительно большая глупость. — Кузнецов помолчал и добавил: — Там, где идет большая игра, нет места обычным человеческим слабостям.

— Это твои слова? — удивилась Бачурина.

— Нет, — признался Макс. — Наждак вчера распекал.

— На него похоже, — согласилась Татьяна.

Когда Тормис вернулся в спальню, он застал Бачурину уже одетой.

— Ян Эдуардович, — примирительно проговорила она, — давайте не трепать друг другу нервы. Предстоит еще долгая совместная работа и поэтому я предлагаю вам заняться моим образованием. Я должна знать хотя бы азы этого вашего оперативного искусства. Чтобы в дальнейшем не допускать ляпсусов.

Тормис, ожидавший, что женщина станет капризничать и донимать его колкостями и придирками, сумел лишь выдавить из себя нечто, означающее согласие. Но затем вновь нахмурился и пробурчал:

— Разве Рейн уже разрешил вам покидать постель?

— Я чувствую себя почти в норме. Между прочим, мне так никто и не сказал, в чем причина недомогания.

— А куда подевался Гайнанов? — спросил Тормис, пытаясь перевести разговор на другую тему.

— Андрей с Аркадием Константиновичем вылетели в Москву. Зотов попытается вдохнуть уверенность в наших московских союзников, а Гайнанов — выйти на Гуковского. Великий с помощью этого чиновника выбивал у правительства кредиты. Может, и нам повезет. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Увольте, Татьяна Николаевна, я не привык сообщать людям подобные известия. Пожалуй, вам лучше поговорить с Рейном.

— А он отсылает меня к вам. Итак, Ян Эдуардович, я жду.

* * *

После знакомства со Свиридовой, у которой она стала часто бывать, Люба вновь вспомнила о своем увлечении живописью. Она даже достала давно заброшенные рисовальные принадлежности и набросала несколько рисунков. Однако прежних навыков вернуть не удалось. Рисунки были неплохими для дилетанта, но совсем не передавали настроение, которое хотела вложить в них Ходосеева. Да, шанс проявить себя художницей она давно утратила. Не начинать же в сорок пять с самого начала. Пришлось ограничить свое увлечение приобретением художественных альбомов. Она стала завсегдатаем художественных салонов и книжных магазинов. А с покупками шла к Свиридовой, где часами листала книги, пока художница работала над очередным полотном.

Однажды, рассматривая полки книжного магазина, Ходосеева услышала за спиной:

— Любочка! Какая встреча!

Оглянувшись, она заметила свою сокурсницу Катю, которую не видела уже двадцать лет и, честно говоря, готова была не видеть еще столько же.

— Я слышала, твой Женя карьеру сделал? — защебетала однокашница.

Люба напряглась: не хватало еще, чтобы эта дура произнесла на весь магазин должность мужа. Но та не стала развивать тему мужниной карьеры, перескочила на себя, потом на общих знакомых, затем на книжные новинки.

— Прекрасную книгу ты купила, — похвалила Катя, рассматривая том, который Ходосеева держала в руках. Это была «Иллюстрированная энциклопедия антиквариата».

Ходосеева думала, что сейчас последует фраза типа «у богатых свои причуды» или «конечно, ты себе можешь это позволить». Но обманулась. Катя произнесла совсем иное:

— Если действительно интересуешься антиквариатом и вообще искусством, тебе обязательно нужно познакомиться с Борей.

Люба не успела даже поинтересоваться, кто этот Боря, а сокурсница уже призывно махала рукой:

— Подойди сюда.

Боря оказался весьма импозантным мужчиной приблизительно одних лет с Ходосеевым. Он подошел, продолжая листать только что приобретенную книгу по искусству средневековой Европы. Люба обратила внимание, что книга написана на английском языке.

— Уткнется в книгу и света Божьего не видит, — сварливо, но в тоже время не без гордости произнесла Катя. — Боря, я хочу тебя познакомить со своей институтской подругой. Это мой кузен, между прочим, профессор Стокгольмского университета. Большой умница.

— Оставь — сглазишь, — отмахнулся Борис. — А вы, как вижу, тоже интересуетесь красивыми вещами. Или купили кому-то в подарок? Занимательная книжица.

В его словах сквозила дружелюбная снисходительность, с которой профессионалы обычно беседуют с любителями.

— Вот он всегда такой — все внимание на книги. Боря, разреши тебе напомнить, что перед тобой привлекательная женщина.

— Вы действительно профессор Стокгольмского университета? — поинтересовалась Ходосеева не без некоторого удивления.

— Да, читаю лекции по истории российского искусства. Всего несколько в год. Это дает небольшой приработок и право козырять профессорской должностью.

— Вы больше похожи на киноактера, — невольно признала Люба.

— Это, как говорят мои студенты, благодаря прикиду.

Таких привлекательных мужчин, как Борис, Ходосеева действительно встречала не часто. Среднего роста, не красавец, но в тоже время с какой-то изюминкой. Чем-то похож на Клинта Иствуда, только значительно моложе. Прическа ухоженная, видно, что потрудился настоящий мастер. Одежда модная и в то же время вполне консервативная — несомненно из дорогого магазина: из-под распахнутого длиннополого осеннего пальто выглядывал отлично скроенный костюм. Обувь сияла, будто мужчина прилетел в магазин по воздуху, а не пришел, как все, по слякоти. Но главное — глаза, светящиеся умом и волей, и в тоже время удивительно мягкие.

— Вы, как вижу, сомневаетесь в том, что я искусствовед, — усмехнулся Борис. — Что ж, сегодня я договорился со своими друзьями из музея художеств, что покажу сестре некоторые картины из запасников. Если хотите, можете пойти с нами.

Ходосеева хотела отказаться, но неожиданно для себя согласилась. Это было второе замечательное знакомство за последние десять дней. Но Свиридовой она о нем не рассказала.

* * *

Развалясь на заднем сидении «Мерседеса», Гуковский назидательно втолковывал Гайнанову, расположившемуся у противоположной дверцы машины:

— Поверь мне, женолюбие не является грехом. Примеры тому — мудрый царь Соломон и наш равноапостольный Святой Владимир.

Андрей Дмитриевич, еще помнивший кое-что из школьного курса истории, возразил:

— Владимир с принятием христианства отказался от многоженства.

— Что не мешало ему каждую ночь укладывать в постель свеженькую девку. Наши предки знали, что делали. И ты поступил совершенно правильно, взяв молодую жену. Но если желаешь стать долгожителем, надо окружить себя целым гаремом нимфочек.

Гайнанов взглянул на собеседника. Многочисленные любовные связи, если это действительно правда, а не слухи, престарелому ловеласу явно не пошли на пользу. За последний год Гуковский сильно сдал. Да и пьет он больше, чем следует… Но вместо этого Андрей произнес очередную банальность:

— Я так и поступаю. «Cвою маю, i чужих не минаю».

— Не-е, это не совсем то. Вы, молодые, копите любовниц, занося их в список побед и растрачивая на девок миллионы. Не содержать их надо, а держать рядом с собой, тогда веселые и свеженькие девочки отдадут тебе часть своей энергии.

— Ваши слова пристали бы какому-нибудь вампиру, — усмехнулся Гайнанов. — Кровь пить еще не пробовали?

Гуковский пронзительно рассмеялся:

— Это мысль. Но есть одна закавыка: наибольшей энергией обладает чистая кровь девственниц и младенцев. Это знал еще Жиль де Ре.

— Время Синей Бороды, слава Богу, прошло.

— Ты так думаешь? Хочешь, назову настоящих упырей? Это твои холодные светские красавицы, звезды эстрады и кино. Вот они подлинные вампиры. Все соки из тебя высосут. И обходятся дорого. От таких надо бежать, как черт от ладана. И дело тут не в возрасте. Старость не означает ограничений на секс. Просто изменяется подход.

— Старый конь борозды не портит?

— Вот-вот. Не помню, где я вычитал фразу: «Я буду ощущать себя мужчиной, пока у меня есть хоть один палец». — Гуковский засмеялся старческим дребезжащим смехом. — Кажется, сказал Илья Эренбург. Оценить это я сумел лишь недавно. Когда на смену юношеской пылкости пришел опыт.

Машина въехала на территорию загородного дома Гуковского. Раньше эта дача принадлежала какому-то государственному ведомству. Десять гектаров леса оградили высоким глухим забором, за которым построили комплекс зданий. Задумано было великолепно, а получилось по-русски: с размахом, но до жути неуютно. А может, это сделали намеренно. Ведь строился объект в сталинские времена, а Вождь любил зловещие намеки. Недаром большинство госдач высших сталинских сановников несут в своей архитектуре что-то от учреждения или тюрьмы. Словом, не дача, а казенный дом. Это впечатление складывается из множества малозаметных деталей: оттенков краски, раз и навсегда утвержденных хозупром, стандартным набором казенной мебели, инвентарной бирочкой на пальме. Все было основательным, крепким, но каким-то ненастоящим, как реквизит в театре. Множество мелочей постоянно напоминало временщикам, что они целиком и полностью зависят от Хозяина. Стоит тому сменить милость на гнев, как интерьер мгновенно изменится. И чиновник, даже не выезжая с дачи, окажется в своеобразной тюрьме, рассчитанной на одного узника. Тюрьме пока еще комфортабельной, но со всеми присущими пенитенциарному заведению атрибутами: высокими заборами, овчарками, охранниками у ворот. Потому и стулья здесь жесткие, чтобы не только головой, но и задницей чувствовали, чем на самом деле являются их наркомовские посты.

С крушением империи значительную часть госдач растащили в приватную собственность чиновники разных рангов. Нынешние и бывшие.

Отхватил свой кусок пирога и Модест Семенович. И начал обустраивать новое владение. Не ограничившись заменой мебели и частичным залатыванием дыр, он подверг здание капитальной реконструкции. Только на черепицу из Германии потратил столько, сколько обычный инженер не зарабатывает за всю жизнь. Зато домик получился — игрушечка. С английским парком, с аккуратно подстриженными лужайками, по которым бродили павлины, с зеркальным прудом. В его водах отражалась белоснежная беседка с подпирающими купол дорическими колоннами — единственное, что осталось от некогда стоявшего здесь барского имения.

Сейчас на даче опять воцарилось запустение. В былые времена порядок здесь поддерживали четыре десятка постоянных работников — охранников, поваров, садовников, плотников. Осталась лишь экономка, приезжающая через день, да дюжина охранников, дежуривших попарно у ворот. Два года назад, после смерти жены, Гуковский потерял интерес к имению, которое мечтал превратить в родовое гнездо, и целый год оно простояло пустым. Теперь Модест Семенович наезжал сюда едва ли не ежевечерне, чтобы провести ночь с очередной «очаровательницей» или устроить настоящую оргию. Все условия для этого имелись: закрытый бассейн, сауна, множество просторных спален. И главное, удаленность от посторонних глаз.

Вот и сейчас Гуковский ехал отдохнуть и расслабиться. А заодно прихватил и Гайнанова, подкараулившего старика в приемной министра.

Едва Андрей Дмитриевич и Модест вышли из «Мерседеса», как тот развернулся и уехал. Мужчины прошли в огромный парадный зал, наполненный золотым солнечным светом. И здесь на них налетела стайка красоток, одетых в нечто прозрачное и неосязаемое. Две девицы повисли на Гайнанове, а три принялись увиваться вокруг хозяина дома.

— Ну, ну, баловницы, — посмеиваясь и похлопывая девушек по мягким местам, приговаривал Модест. — Дайте хотя бы выпить с дороги. Я уж не жду, чтобы нас накормили.

Прелестницы тотчас повлекли мужчин в столовую.

— А это, девочки, Андрей Дмитриевич Гайнанов, прошу любить и жаловать, — по пути представил гостя Гуковский. — Мужчина он молодой и крепкий. Может, кому из вас понравится, так уж постарайтесь ему приглянуться… Он человек не жадный.

— Ну каковы красавицы? — Гуковский теперь принялся расхваливать и обратил глаза на девиц. — Обрати внимание на груди. Попробуй ягодицы — как литые.

— Действительно хороши, — согласился гость, убирая руку одной из девиц со своей ширинки. Не потому, что это было неприятно, а просто мешало движению.

* * *

Давненько он так не парился! И уж было не без греха. Разморенный паром и любовью, Гайнанов раскинулся на дубовой полке. Чуть в стороне в живописных позах, расположились трое девушек. Четвертая красотка улеглась в ногах банкира, пытаясь ласками пробудить в нем любовный огонь.

Из белых клубов вышел в наброшенной мокрой простыне Гуковский. Он парился в соседнем отделении со своей пассией.

— Что притихли? — Гуковский пошлепал по плоскому животу одну из девушек и, не дожидаясь ответа, направился к полке, на которой лежал гость.

Гайнанов пошевельнулся, делая попытку встать, но красотка удержала его рукой. Да и не было у Петра Алексеевича большого желания подниматься.

Модест подошел совсем близко. Принялся рассматривать, как девка старается раззадорить гостя.

— А ну, помогите подруге, — кликнул остальных.

Отдыхавшие нимфы вспорхнули со своих мест и поспешили на зов. Они окружили Гайнанова, принялись целовать и вылизывать, как похотливые кошки.

— Поглубже, поглубже, — Модест, взяв за волосы, несколько раз качнул голову девушки, задавая амплитуду движения. — Покажи, на что способна. Только не проглоти.

После сауны был обед. Не то чтобы пиршество, но вполне приемлемо. По принципу «Лукулл обедает у Лукулла». О чем Гайнанов тут же и заявил, стремясь продемонстрировать начитанность и сделать приятное хозяину.

— Спасибо за сравнение. Но я не собираюсь уходить на покой. И, кроме того, надеюсь, что умру в здравом уме и меня не опоят отравой слуги, — засмеялся в ответ Гуковский.

Гайнанов смешался. О Лукулле он знал лишь, что этот римлянин прославился своим чревоугодием.

Кроме обильной выпивки, обед сопровождался также и «культурной частью». Сперва одна из нимфочек показала «танец живота». А когда перешли к десерту, Гайнанов смог наблюдать профессионально исполненный стриптиз. Греховное застолье затянулось до глубокой ночи. Андрей Дмитриевич пытался время от времени завести разговор о кредите, но Модест подмигивал какой-нибудь из девочек и та уж старалась сделать так, чтобы мужчина забыл о делах.

— Пусть приезжает Танюша, тогда и поговорим. Попаримся! — куражился хозяин дома. — Давно мечтал с ней познакомиться.

Окончательно пресытившийся любовью и вином, Гайнанов к концу ужина уже ничего не помнил и не соображал.

Проснулся он в том же зале. Столы таинственным образом исчезли, лишь на полу валялись пустые бутылки. Завернувшись в простыню, в которой вышел вчера из сауны, Андрей отправился искать Модеста. Но ни Гуковского, ни его нимфочек не обнаружил. Будто привиделось ему вчера. Дом был пуст.

Свою одежду Андрей Дмитриевич обнаружил в предбаннике, где ее вчера и бросил. Одеваясь, Гайнанов заметил, что трусы измазаны губной помадой — шуточки Модеста.

У ворот особняка Андрея ожидал автомобиль, довезший его до Москвы. Гайнанов пытался дозвониться Гуковскому, но безрезультатно. Ничего не дали и поездки в министерство и домой к чиновнику. От поездки в столицу у Андрея Дмитриевича остались лишь похмелье и чувство опустошенности.

18

* * *

После своего неудачного выезда на собрание акционеров Бачурина не покидала дома на Богоявленской. Говорили, что большую часть времени она проводит в постели из-за возникших проблем со здоровьем. По крайней мере, на Богоявленскую в какой-то момент зачастили медицинские светила, обнаружившие у молодой вдовы целый букет болезней: что-то там с почками, желудком и по женской части. Хотя известно: были бы у пациента деньги, а уж от чего лечить, врачи всегда найдут.

Что касается попыток руководить «Цесарем», то Татьяна Николаевна перестала вмешиваться в дела корпорации. Управление деньгами и пакетом акций она доверила своим конфидентам Зотову и Гайнанову. И правильно: бабам нечего делать в большом бизнесе.

* * *

Тормис застал Бачурину перебирающей на своем столе многочисленные папки.

— Я могу вам чем-то помочь?

— Вряд ли, Ян Эдуардович. Я удивляюсь, как Петру Алексеевичу удавалось управляться с такой прорвой дел.

— Может, потому, что на его столе никогда не скапливалось столько бумаг?

— Но я не успеваю даже просто прочитать поступающие документы. Не то, чтобы вникнуть в содержание каждого. На это уходит очень много времени.

— Разрешите взглянуть, что вам прислали на ознакомление?

— Думаю, что от начальника службы безопасности у меня не может быть секретов.

Заглянув в десяток папок, Ян сложил их аккуратной стопочкой и отодвинул в сторону:

— Татьяна Николаевна, как давно вам довелось принимать гостей?

Вопрос застал Бачурину врасплох.

— Ну, месяца полтора назад. Но какое это имеет отношение к нашей проблеме?

— Самое непосредственное. Просто я хочу привести в качестве примера праздничный ужин.

— Действительно, какие еще примеры могут убедить женщину? — не удержалась от шпильки Татьяна.

Тормис не обратил на выпад внимания и, сделав небольшую паузу, начал читать очередное поучение — занятие, которому в последние дни он посвящал немало времени.

— Все проблемы делятся на три категории: стратегические, тактические и оперативные. При встрече гостей ваша стратегическая задача — произвести на них благоприятное впечатление.

— Пожалуй, — согласилась Бачурина.

— В свою очередь, стратегическая проблема состоит из нескольких тактических. Какие блюда подавать, как сервировать стол и так далее. Допустим, у вас отличный повар и вам нет нужды вмешиваться в его работу. Он сам все сделает на высшем уровне. А вот с официантами проблема. Они поставили не тот сервиз, и стол застелили неподходящей скатертью. В этом случае приходится самой решать тактическую проблему и приказать заменить сервиз и скатерть.

— А оперативные проблемы? Что это такое?

— Оперативные? Это проблемы еще более низкого уровня: в какой прачечной была выстирана скатерть, сколько за это заплатили и каким порошком пользовались. Как правило подобные проблемы встают перед обычными домохозяйками. Но даже ваш дворецкий не часто сталкивается с подобными пустяками. Для этого есть кастелянша. Да и вам совсем ни к чему забивать голову мелочами. Приказали сменить скатерть — и довольно. Можно переходить к более важным делам.

— Но если мы отбросим в сторону пустяки, а нерешенных проблем все равно осталось слишком много?

— Стратегических проблем никогда не бывает много. А у хорошего руководителя никогда не возникнут трудности с тактическими проблемами. Официантов можно простить, если они допустили одну ошибку. Но если они повторяют ее раз за разом, значит, вам следует подумать о смене метрдотеля, дворецкого или кто там еще заведует подобным хозяйством.

— Кажется, я поняла. Я никогда не успею подготовиться к встрече гостей, если сама буду наблюдать: не пригорел ли соус, вытерта ли пыль на серванте и начищено ли столовое серебро.

— Вы уловили самую суть.

— Замечательно, когда можно положиться на слуг. А если нет?

— Надо уметь подбирать помощников. Если вы справитесь с этой задачей, то помощники помогут подобрать остальной штат.

— Но что же делать со всем этим? — Бачурина указала на горы документов на столе. — Похоже, мои помощники хотят, чтобы я совсем запуталась в мелочах.

— Для начала давайте попросим вашего секретаря разобрать папки.

— А дальше?

— Посмотрим, чем именно заваливает вас каждый из помощников.

Разговор прервал телефонный звонок.

— На ловца и зверь бежит. Это Зотов, — прикрыв трубку, сообщила Бачурина. — Аркадий Константинович, хорошо, что позвонили. Я совсем запуталась в этих бумагах. Да, я понимаю, что искусство управления — сложная наука. Мне кажется, я никогда ее не освою. Спасибо, что верите в мои способности. Здоровье? Терпимо. До свидания.

Пока Татьяна Николаевна разговаривала с адвокатом, секретарь рассортировала папки по стопкам.

— Давайте взглянем, что получилось, — предложила Бачурина.

Документы были разложены в пять стопок. Две наиболее высокие составляли папки, поступившие от руководителей корпорации, Казарина и Лебединского. Еще две, тоже внушительные — от Зотова и Гайнанова. И самая маленькая — из других источников.

— И как вы это объясните? — поинтересовалась Татьяна Николаевна.

— Все очень просто. Чем больше документов пришлют вам Гайнанов или Казарин, тем большее впечатление они пытаются произвести на вас выполняемым объемом работ. И кроме того: оказавшись погребенной под этим ворохом бумаг, вы вскоре окажетесь в зависимости от этих людей, так как не сможете обойтись без их пояснений.

— А пятая стопка?

— Это отделы и фирмы, чьи руководители не участвуют в борьбе за власть. Им незачем привлекать к себе внимание и заваливать вас бумажными Монбланами.

— Мне понятно, что движет Казариным и Лебединским. Но Зотов и Гайнанов?

— Они тоже люди. И понимают, что их теперешнее положение зависит от того, насколько вы нуждаетесь в них. Вот и стараются по мере сил укрепить свои позиции. Это вовсе не означает, что им не следует доверять. Просто не нужно передоверять им свои полномочия. Без особой на то необходимости.

— Как раз сейчас такая необходимость налицо. Но давайте посмотрим, что поступает от вас. А то все Казарин и Лебединский. С какими проблемами вы, Ян Эдуардович, пришли ко мне?

— Что ж, ознакомьтесь.

Прочитав материалы, Бачурина посмотрела на Тормиса:

— Только что вы критиковали других. А сами хотите, чтобы я занималась вашими проблемами на уровне тонкостей. Или как вы говорите — на оперативном уровне. Какой пример из хозяйственной практики вы можете привести в свое оправдание?

— Пример? Сейчас подумаю. Вот, пожалуйста… Представьте себе, что среди ваших гостей попался привередливый гурман. Но при этом — язвенник и страдает массой различных аллергий. А вам очень важно произвести хорошее впечатление именно на этого гостя.

— Представила. И что же?

— Не разумно ли будет в таком случае выяснить: какие блюда любит гурман? Какую диету ему рекомендуют врачи? И после этого обсудить меню с шеф-поваром.

— Вы и есть этот шеф-повар?

— Шеф-повар — это ваш управляющий. А я — тот, кто добывает информацию о пристрастиях важных гостей. Распорядиться же полученным знанием вы должны сами. Можете принять решение сами, а можете передать информацию, без раскрытия источника, подчиненным. Чтобы они более верно ориентировались в обстановке.

— А почему бы вашей службе на основе полученной информации не вырабатывать решения?

— Соблазн велик, но тогда получится, что хвост вертит собакой.

— Но наш век называют веком информации. Из-за огромного ее потока, обрушивающегося на людей каждый день.

— И тем не менее, заметьте, я принес вам одну единственную папочку.

— Верно, от вас поступает не слишком много бумаг. Можно подумать, вы целыми днями бездельничаете.

— А может, это свидетельствует о хорошей работе службы?

— Ну хорошо. С вами мы разобрались. А что делать со всем этим? — Бачурина указала на высящиеся на столе стопки.

— Вам уже пора формировать собственную команду. Увеличьте для начала штат секретарей. Только без лишней огласки. Пусть ваши рекруты обрабатывают весь поступающий массив данных. Таким образом будете учиться не только вы, но и они. И в «Цесарь» придете с собственным аппаратом.

— Вы еще в это верите?

— Иначе не стал бы тратить время.

— Вы оптимист, Ян Эдуардович. И если закончили лекцию, — не смею задерживать. В десять мне предстоит еще выслушивать нотации Рейна.

* * *

Проезжая мимо здания областного суда, Кумов заметил у дверей усиленный наряд автоматчиков. Неподалеку стояло несколько милицейских машин, расхаживали вооруженные патрули. Сегодня начинался суд над молодчиками, «наезжавшими» на одно из предприятий корпорации «Цесарь». Однако суд не являлся свидетельством того, что корпорация вернула себе былую мощь, — скорее наоборот. Подсудимые были неопытными «бакланами», в прежние времена не смевшими косо взглянуть даже на киоск с эмблемой «Цесаря». Но после смерти Великого эти сявки решили, что смогут поживиться наследством вдовушки и взять «шефство» над сетью обменных пунктов. Но — сразу же попались, моментально раскололись, и дело на удивление быстро передали в суд. Даже в СИЗО толком не попарились. Судебное заседание тоже не затянется. И пойдут ребятишки по этапу. Вот только сроки у них будут не детские. Налицо преступная группа, и прокурор будет только рад отчитаться о победе над ровской организованной преступностью. Получат «мафиози» под самую завязочку. Ну да такая уж доля бакланья.

На проезжую часть вышел гаишник, поднял жест, преграждая дорогу «семерке» Кумова. С противоположной стороны подъехала колонна из нескольких автомобилей, впереди которых шли легковушки с мигалками. Четыре автозака один за другим въехали в ворота суда. Ни абы кого — банду привезли!

Гаишник отступил в сторону, махнул полосатой палкой. Проезжай!

Шанхай припарковал машину у центрального универмага и прошел внутрь. Задорожный направился за ним следом, а Кунину пришлось на полминуты задержаться, чтобы объясняться с некстати подоспевшим контролером. Подъезды к ЦУМу давно были превращены в платную стоянку. Громиле, нацепившему красную повязку сборщика платы, оказалось наплевать на красную корочку, которую ткнул ему опер, он даже пытался схватить Кунина за рукав. Пришлось пообещать слишком ретивому работничку посодействовать в увольнении.

Когда Кунин заскочил внутрь магазина, он увидел Задорожного стоящим посреди зала и беспомощно озирающимся. Объект наблюдения исчез.

Оперы доложили о ЧП начальству, но вопреки ожиданиям, избежали головомойки. Савченко даже не удивился их сообщению, лишь проворчал нечто вроде того, что этого следовало ожидать, и приказал сторожить «семерку» Шанхая.

Шанхай объявился через полтора часа, нагруженный свертками с покупками. Как ни в чем ни бывало забросил пакеты на заднее сидение и спокойно, не торопясь, вернулся на квартиру, где остановился.

Вечером Задорожный и Кунин перешерстили всю оперативную сводку за день. За время, пока подопечный находился вне контроля, произошли две драки, две кражи личного имущества, одно ограбление квартиры, но ничего, в чем можно было бы заподозрить Шанхая.

— Если он и сотворит что-то, мы об этом даже не узнаем, — задумчиво проговорил Савченко, когда сыскари доложили о результатах наблюдения. — А если и узнаем, не сможем доказать.

Полковник посмотрел на подчиненных, будто ждал опровержения. Но те молчали.

— Ладно, орлы, хватит прохлаждаться. С завтрашнего дня возьметесь за настоящее дело, — твердо, как о давно принятом решении сообщил Савченко. — И так начальство мне темечко проклевало.

— А Шанхай? — полюбопытствовал Задорожный.

— Если натворит что, будем ловить. А пока незачем устраивать за ним слежку.

— Но сегодня он явно что-то затевал, — возразил Кунин.

— У тебя есть доказательства преступных намерений гражданина Кумова? Нет. Налицо лишь ваша с Задорожным профессиональная неподготовленность.

* * *

Боксер сидел на заднем сидении новенькой «Мазды» и рассматривал ровские улицы.

— Притормози-ка здесь, — неожиданно приказал он водителю. — И сходи купи мне сигарет.

Водила послушно вылез из машины, сообразив, что шеф хочет остаться один. От газетного киоска к иномарке вразвалочку подошел представительный кавказец. Чуть поодаль подпирали углы еще двое, одетых попроще, но не из тех, что торгуют на базарах.

— Чем порадуешь? — после рукопожатий и обычных приветствий спросил кавказец.

— Бачурина не выползает из своей норы.

— А там ее никак не достать?

— Пробовали подкатиться к обслуге. Только по рогам получили. Девка, может, и дура, но безопасностью у нее заправляет кто-то крутой.

— Я узнавал: молодой парень — Макс Кузнецов. До этого ничем себя не проявил. Еще один, Сирота, переключился на обслуживание «Цесаря». В доме на Богоявленской даже не появляется.

— Не знаю, кто там за старшего, но оборону он держит глухо. Не подобраться. А вы еще не отказались от мысли прищучить девку?

— К чему ты спрашиваешь? Кишка тонка провернуть такое?

— Ты меня не подначивай. Я не мальчик. Спрашиваю потому, что слушок пошел, будто у Бачуриной рак. Я проверял — к ней что ни день врач приходит, каких-то специалистов из столицы привозили.

— Что за специалисты?

— А хрен их знает! Медики.

— Ну, даже если и рак — знаешь, сколько, бывает, с этим раком живут? Мы все перемрем, пока она окочурится. Этот вопрос следует серьезно прощупать. Может, она эти слухи сама и распространяет.

— Только полный валет будет о своей слабости трубить. Люди — что волки. А волки — санитары леса. Слабого да больного рвут на части.

— Ладно. Ты пока продолжай подготовку, а я попробую прощупать, насколько серьезны эти слухи.

— Значит, если подвернется возможность…

— …то грех упускать.

— Понял.

— Вот и хорошо, что понял. Наш уговор остается в силе.

Боксер угрюмо смотрел в окно, на серую мокрую улицу. Он уже сомневался, что сможет добраться до Бачуриной, пока та не покажется на людях. Но не признаваться же в собственной слабости. Придется делать еще одну попытку.

— Что нового в Ровске? — тем временем спросил собеседник, как бы подводя черту под деловой частью разговора.

— Да появился тут на днях один старый знакомый. Из Москвы.

В интонации Боксера кавказец уловил намек.

— Что за знакомый?

— Шанхай.

— Шанхай? Не знаю такого. Что за птица?

Боксер испытывающе посмотрел на собеседника. Может, тот и не знал Лешку, нельзя знать всех на свете. Но ведь Шанхай какого-то рожна сидит в Ровске. Не для того же, чтобы только водку жрать да баб трахать.

* * *

Решив заняться подбором собственной команды, Бачурина потребовала досье на возможных кандидатов. Начала с Гайнанова. Бог знает, что она надеялась найти в этих бумагах. Но в этот раз Тормис представил ей не личные дела из отдела кадров, а материалы детективного агентства — куда более полные, чем официальные характеристики. Детективы знали о своих подопечных много такого, что было неведомо даже женам и близким друзьям объектов наблюдения.

Впрочем, досье Гайнанова не содержало ничего существенного или тем более компрометирующего. Так, несколько интрижек во время командировок и — на курортах. Тем более, что некоторых из случайных партнерш Гайнанова «подбросил» референту начальник службы безопасности корпорации «Цесарь» Гришин. Девицы предоставили весьма откровенные отчеты о проведенных ими «операциях». Бачурина поморщила нос, но прочитала все рапорты до конца. Неужели когда-то и Великий читал эти донесения? Несомненно. А теперь в этой куче грязного белья приходится копаться ей.

По-настоящему уязвило Таню донесение о похождениях Андрея на даче Гуковского во время последней поездки в Москву. Среди ночи в машину к водителю Гайнанова подсела проститутка и очень красочно описала, чем занималась с хозяином и гостем. При этом весьма скептично отозвалась о сексуальных способностях мужчин.

Татьяна поймала себя на мысли, что испытала некоторые разочарование и даже обиду, но одернула себя: она ведь не жена и даже не любовница Андрея.

Что касается бизнеса, то, судя по всему, ничего компрометирующего в поведении Гайнанова замечено не было.

Удивительно, но с осени количество в досье документов значительно уменьшилось. Еще раз пролистав папку, Бачурина заметила, что порядковые номера на листах за последние два месяца идут не по порядку. Все ясно — ей передали только те материалы, ознакомить с которыми посчитали нужным. Опять шпионские правила? Или Тормис ведет свою игру?

Полученной информации было явно не достаточно чтобы прийти к какому-либо однозначному выводу.

Сейчас Таня как никогда нуждалась в сильном и надежном человеке, способном защитить ее интересы. Но где его взять, этого верного друга? На кого она может без опаски опереться? Кто заслуживает доверия — Гайнанов? Зотов? Тормис? Каждый из них уверяет в своей преданности, однако наверняка преследует собственные интересы. И для того, чтобы убедиться в совпадении этих интересов с целями Бачуриной, нужно то, чего ей сейчас не хватает — время.

Из задумчивости вывел телефонный звонок. Голос в трубке был грозен:

— Ты почему не спишь?

— Кто это? — удивилась Бачурина.

— И родственников не узнаешь, — констатировал звонивший.

— Дядя Константин! — воскликнула Татьяна (Никовани теперь часто звонил в Ровск). — Но как вы узнали, что я не сплю?

Она бросила взгляд на часы: уже заполночь. Где то время, когда она жила по распорядку?!

— Можно подумать, что в этом доме телефон имеется только у тебя.

Намек дяди не смутил Бачурину: она знала, что князь периодически звонит дворецкому Павлу, и осведомляется о делах племянницы. И тем не менее, произнесла с осуждением:

— Следите?

— Что делать? — вздохнул Никовани. — Если за тобой не присмотреть, загонишь себя, как лошадь.

— Приходится гнать. Жизнь такая…

— Неприятности?

— После того, как я узнала, что на меня готовят покушение, любая неприятность покажется мелочью. Хотя, возможно, хотят просто припугнуть. Чтобы продала свою долю акций.

Бачурина не боялась вести откровенные переговоры по своему личному телефону. Тормис позаботился о надежности и безопасности связи: ее аппарат, был снабжен скремблерами, засекречивающей аппаратурой связи. К тому же дядя был по сути единственным, с кем она могла позволить себе откровенность.

— Мне доводилось быть предметом охоты. Следует признать, это вызывает малоприятные ощущения. Может, есть резон уехать на месяц-другой? Погостишь у меня.

— Было бы неплохо, но мне еще только предстоит укрепиться в своем наследстве. На это требуется время.

— И верные люди, — вставил Никовани.

Замечание старого князя заставило Татьяну тяжело вздохнуть.

— Что, людей не хватает? — понял Никовани.

— Верных людей, — поправила Бачурина. — В последние дни мне часто намекают, что нельзя полностью доверять даже ближайшим помощникам.

— Они правы. Ведь речь идет о сотнях миллионов долларов.

— Небольшое утешение.

— Меня значительно больше волнует покушение. Я предполагал, что возникнут осложнения, и предпринял кое-что… Но все же постараюсь придумать, как помочь твоему горю. А утром перезвоню. Жаль, сейчас не могу приехать к тебе. В котором часу ты поднимаешься?

— Похоже, сегодня мне не придется ложиться.

— Глупости. Обстоятельства вертят, как хотят, только слабыми людьми. Ты всегда можешь остановиться и отдохнуть, восстановить силы. Ложись спать, а дядя Константин немного поработает на тебя.

— Уже полтретьего. А на шесть у меня назначена встреча. Нужно столько обдумать.

— Чепуха. Я сам был таким — все торопился жить. И чуть не загнал себя, как скаковая лошадь. Учись на моем примере и не повторяй ошибок.

— Хорошо, дядя.

— Утром я тебя разбужу. Спокойного сна.

— Спокойной ночи, — устало произнесла Бачурина, не желая спорить со стариком.

Она пододвинула к себе досье на Зотова и углубилась в чтение. Через несколько минут глаза ее сомкнулись и Бачурина, опустив голову на руки, уснула.

* * *

Таню разбудил зуммер сотового телефона, лежавшего в кресле рядом с диваном.

— Алло… — Поднося трубку к уху, Бачурина недоуменно осмотрелась вокруг, не понимая, как она оказалась на диване, укрытая одеялом.

— Молодец, девочка, все-таки послушала совета старика, — послышался голос князя Никовани. — Слышу по голосу, что спала. Правильно сделала.

— Уснула прямо в кресле, — призналась Таня. — Наверное, вы так подействовали.

— Э! Продолжай работать в прежнем темпе — и будешь засыпать на ходу. Но перейдем к делу. Я переговорил кое с кем из своих друзей в Грузии и Москве. Обещали помочь. Конечно, в самом Ровске они не располагают ни нужными связями, ни прочными позициями. Но что-нибудь придумают. Это люди слова. Кстати, с одним из них ты знакома — Иван Царедворцев. Настоящий мужчина. Сейчас таких мало даже на Кавказе.

— Царедворцева я помню, — вставила Татьяна.

— Кроме того, — продолжал Никовани, — на днях я связался с одним человеком и попросил тебе помочь. Не хотел об этом говорить, но сейчас тебя нужно приободрить. Он большой специалист по экстремальным ситуациям.

— Кто этот человек?

— Надежный парень. Большего по телефону сказать не могу. Он сам с тобой свяжется. Но ты знай, что он рядом и готов в случае нужды оказать необходимую поддержку.

— А как я его узнаю?

— Не беспокойся — узнаешь. У него много имен, но тебе он представится Авакумом. Береги себя. Buena suerte!

— Adios!

* * *

Таня поднялась с дивана и прошла в ванную комнату. Когда она вернулась в кабинет, на журнальном столике в углу уже дожидался горячий кофе.

— Доброе утро, Татьяна Николаевна! — в двери показался телохранитель.

— Доброе утро, Саша. Ты не расскажешь, как я оказалась на диване?

— Я заглянул в кабинет, вы спали прямо в кресле. Вот я и перенес вас на диван.

— И я не проснулась?

— Ну, вы что-то говорили… Но не по-русски. Наверное, на испанском.

— Да? Раньше я во сне не разговаривала. И что же я сказала?

Саша пожал плечами:

— Нихт ферштейн.

— Не силен, значит, братец, в языках. У меня была назначена встреча, — неожиданно вспомнила Таня.

— Дворецкий от вашего имени перенес встречу на обед.

— Даже так? Ай да дядя! — удивилась Бачурина. — А что ты хотел?

— Ко мне пришел сменщик. Хочу представить его вам.

— Что же, я теперь постоянно буду под чьим-то присмотром?

— Мы постараемся лишний раз на глаза не попадаться.

— Договорились.

В кабинет вошла невысокая худощавая девушка. Рядом с массивным, накачанным Сашей она казалась особенно маленькой и хрупкой.

— Это Ирина, — представил сменщицу Саша. — Вы присматривайте за ней, Татьяна Николаевна. И не давайте в обиду.

Девушка лишь усмехнулась на слова телохранителя.

— Здравствуйте, — вежливо произнесла она. — Я буду временно исполнять обязанности вашего секретаря.

— Но у меня есть секретарь, — возразила Таня.

— Ну тогда помощника секретаря.

— Ира у нас не гордая, — усмехнулся Саша и серьезно добавил: — Между прочим, она мастер спорта по стрельбе из пистолета.

— Мелкокалиберного, — с улыбкой поправила Ира. — Настоящие мне не доверяют. Говорят, надорвусь.

— Прибедняется, — прокомментировал Саша. — А еще Ирина отлично владеет восточными единоборствами. В общем, ценный кадр.

— Доброе утро! Вы уже познакомились? — в кабинет вошел Тормис. — Извиняюсь, что без стука. Но у вас все двери открыты.

— Посты предупредили о вашем приближении, — Саша воспринял последнее предложение Тормиса как намек на собственную нерадивость.

— Знаю, — Ян указал на свое ухо, где, как и у всех телохранителей, скрывался наушник. — Взаимовыручка — это хорошо. Но не надо перекладывать свои обязанности на товарищей.

— Как обстоят наши дела? — спросила Бачурина, когда за молодыми людьми закрылась дверь.

— Прежде всего мне хотелось бы получить обратно досье.

Бачурина обернулась и вдруг заметила, что письменный стол абсолютно пуст — ни единого листа бумаги. Внутри все похолодело. Неужели досье похитили? Но ведь кабинет охранялся… Не может быть, чтобы Дима…

Тормис молча смотрел на Бачурину. Ему важно было увидеть реакцию женщины, оказавшуюся его начальницей.

— Распорядитесь никого не впускать и не выпускать из дому. Быстро. Без объяснений причин. Возможно, пока я спала… Следует допросить Сашу: видел ли он бумаги на столе, когда ночью входил в кабинет?

Она не впала в панику и не стала обвинять в краже телохранителя, предпочитая разобраться в ситуации.

— В этом нет необходимости. Это я приказал заглянуть к вам в кабинет и, если вы уснули, спрятать документы в сейф.

Бачурина почувствовала, как к лицу прилила кровь. Что себе позволяет этот охранник?! Но вскоре гнев сменился стыдом. Ведь ее предупреждали об особом отношении к досье. Она действительно допустила непозволительную безответственность.

— У меня для вас маленький подарок, — будто ничего не произошло, проговорил Тормис, меняя тему разговора. — Папка для деловых бумаг. По виду не отличается от обычной. А в действительности — маленький сейф. Было бы неплохо, чтобы все материалы, поступающие от меня, вы читали прямо отсюда, не доставая из папки.

— Почему? — Таня еще чувствовала некоторую неловкость, но одновременно была благодарна Яну за то, что он не стал читать ей поучений.

— При появлении неожиданного визитера достаточно просто захлопнуть папку. Открыть же ее можно, лишь набрав специальный шифр. Сейчас установлена дата вашего первого приезда в Ровск.

— Что сейчас в папке?

— Материалы на кандидатов в вашу команду. То немногое, что удалось наскрести на этот час. И краткий отчет о последних наблюдениях за Телком.

— За кем?

— За Гайнановым. Телок — кодовое имя, которое он получил в наших документах.

— Кажется, мне никогда не привыкнуть к вашей конспирации и секретности. Я тоже получила от вас какое-то прозвище?

— Кодовое имя.

— И какое же?

— До сих пор вы были «Лаской».

— Неплохо. Если только не обманываете. Я ожидала нечто вроде «Телочки». А вас как прозвали? — вкрадчиво спросила Таня, уже знавшая прозвище Тормиса.

— Наждак.

— Кажется, я понимаю, чем вы заслужили свое прозвище. С биографиями кандидатов ознакомлюсь чуть позже. И насчет досье… Вам удалось выявить, что за источники у Аркадия Константиновича в госбезопасности?

Вопрос был задан как бы между прочим, но Ян понимал, что она спрашивает неспроста. Это означало: не имеет ли адвокат с силовыми ведомствами более тесных связей, чем это допустимо при его положении. Одновременно графиня хотела проверить, насколько оперативно работает подчиненное ей детективное агентство. Девочка взрослеет на удивление быстро.

— Зотов свою информацию получает от знакомого в прокуратуре, — ответил Тормис. — Это специальный прокурор, с которым в случае необходимости сотрудничает контрразведка. Между прочим, он сказал, что силовики просят санкцию на обыск в доме покойного Петра Алексеевича. Возможно, он это сделал не без задней мысли.

— Значит, вы можете утверждать, что Аркадий Константинович не сотрудничает с контрразведкой?

— Ни с контрразведкой, ни с какой-либо иной спецслужбой, — заверил Тормис. — Хотя у него имеется достаточно знакомых среди силовиков. Но это — уже другая тема.

19

* * *

Бекас забрался на чердак и долго сидел у открытого люка, привыкая к темноте и вслушиваясь в тишину. Вроде все спокойно. Перед выходом на дело его начали терзать нехорошие предчувствия. Бекас вообще считал план Боксера полной бредятиной. Это ж надо — садануть из противотанкового ружья по окну. Да еще с расстояния в полтора километра. Стекло, даже бронированное, положим, не устоит перед пулей. Но что толку — ведь оно зеркальное. Попробуй угадай, кто там сейчас в кабинете и в кого попадешь. Полный бред. А попробуй, скажи это Боксеру — забуцает ногами до смерти. Крестный отец хренов! Хочет доказать, что способен на крутые дела, только вот творить эти дела намерен чужими руками.

Бекас положил в углу принесенный сверток и подполз к чердачному окну. Вынул из чехла бинокль и принялся рассматривать особняк на Богоявленской. Лишь бы не перепутать окна. Кабинет на втором этаже, четвертое окно справа. Окно выходит во двор, но с этой высотки его видно. Стрелять следует ровно в десять Бачурина в этот момент будет находиться в кабинете. Боксер утверждал, что пуля разрывная и достаточно одного выстрела, но Бекасу наплевать, он лишь нажмет на курок. А что там будет с Бачуриной, его не колышет. Это проблема Боксера.

* * *

В квартале от высотки, на которой засел Бекас, на колокольне реставрируемого собора устроился в засаде еще один мужчина. Он был одет в черную маску и черный комбинезон. У ног в футляре лежало противотанковое ружье Дегтярева, такое же, как у Бекаса, но усовершенствованное. Да и остальное снаряжение было не ровня тому, что имел уголовник. Не говоря уже о подготовке.

В отличие от Бекаса, снайпер в точности знал все детали покушения. Детали, о которых не подозревал и Боксер. Игра шла крупная и на дилетантов расчитывать не приходится. Хотя без их помощи не обойтись. Бекас своим выстрелом должен разнести стекло на мелкие кусочки, и тогда наступит очередь снайпера. Ему даже нет нужды стрелять именно в Бачурину: достаточно, чтобы пуля влетела в окно. Отравляющее соединение на основе цианида взрывом будет разбрызгано по комнате, обрекая всех присутствующих на смерть. А если повезет и снайпер увидит мишень собственной персоной, он не упустит шанса доказать свое мастерство.

* * *

Телефон внутренней связи отвлек Бачурину от чтения газеты. Звонил Тормис.

— Татьяна Николаевна, вы свободны?

— В каком смысле, Ян Эдуардович? Вы намерены предложить мне свою руку и сердце?

— К подобной жертве я еще не готов.

— Неужели вы шутите, Ян? — женщина улыбнулась. — Значит, сегодня снег пойдет.

— Снег на улицах лежит уже целую неделю. А на сегодня синоптики обещали потепление.

Бачурина взглянула в окно. На подоконнике действительно лежал снег. Как же она не заметила, что наступила зима? Что-то рано в этом году.

— Из-за вашей пленки на окнах я едва различаю время суток. Откуда мне знать, что творится на улицах? — И уже серьезно она добавила: — Если у вас что-то срочное — поспешите. В десять ко мне придет Рейн.

В этот раз Тормис пришел не читать лекции, а доложить о проделанной работе.

— Вот образцы, взятые из различных частей «Гольфстрима». Комиссия обнаружила на некоторых элементах двигателя нагар неизвестного происхождения. Экспертам не удалось идентифицировать вещество, поэтому в официальном отчете о нем не упомянули.

— Посмотрим, что скажут по этому поводу эксперты «Роллс-Ройса». Я сегодня же свяжусь с нужными людьми и скажу, по какому адресу отослать образцы.

— Хотите отправить их по почте? На мой взгляд, лучше командировать курьера. Нужно лишь придумать убедительную причину, по которой он едет за рубеж.

— Это по вашей части. Что еще?

Тормис достал из дипломата и положил на стол коробочку из прозрачного пластика, внутри которой виднелось нечто, напоминающее серебристую нить.

— Что это?

— Подслушивающее устройство. Одно из самых совершенных, которые мне доводилось встречать. Я даже не берусь указать все возможности этого жучка. Такой должен стоить целое состояние. Но, даже имея такие деньги, достать подобное устройство неимоверно сложно.

— А у вас он откуда?

— Обнаружили в стене позади вашего кресла.

— Здесь?! Но вы едва ли не ежедневно проверяете все помещения в доме. И, помнится, вы уже находили «жучки» в моем рабочем кабинете.

— Наши приборы оказались не способны засечь его излучение. К тому же последние недели прибор не действовал.

— Как же тогда вы обнаружили «клопа»? Когда?

— В ходе оперативных действий мы вышли на одну из ваших горничных. Честно говоря, совершенно случайно: заинтересовались личностью ее жениха.

— Хотите сказать, что одна из моих горничных шпионила?

— С некоторыми поправками можно сказать и так. Девушка лишь снимала информацию с помощью специального устройства и передавала своему жениху.

— Значит, все, что говорилось в этом кабинете, известно нашим противникам?

— Мы не знаем, какую информацию получал противник на протяжении двух или трех недель работы этой закладки.

— Что вы намерены предпринять? Установили наблюдение за «женихом»?

— Он исчез. Уехал на днях в длительную командировку. Будто предчувствовал что-то. Горничная получила от него письмо, в котором «жених» обещает в скором времени вернуться. Но с тех пор — ни ответа, ни привета.

— Опять тупик?

— Не совсем. У нас имеются некоторые зацепки, которые, возможно, выведут нас на шефов «жениха» окольными путями.

— Кто эта горничная?

— Вита Тимофеева.

Бачурина вспомнила живую симпатичную девушку, которая ей всегда нравилась.

— Ни за что бы не подумала. Что с ней теперь будет?

— Сейчас с Витой беседуют мои люди.

— Надеюсь, обойдетесь без излишеств? Как это называется: допрос третьей степени? «Горячая» обработка?

— Откуда вы этого нахватались?

— Прочитала в одном пособии для служб безопасности. Его приобрели по моей просьбе.

— Дайте и мне полистать на досуге.

— Хотите повысить квалификацию?

— Нет, посмотреть, какие еще глупости вы вычитали.

— Так уж и глупости.

— Нам нет нужды прибегать к крайним мерам. Ограничились психологическим воздействием. Девушка сейчас подавлена. Мы легко доказали, что тот, кого она считала женихом, всего лишь использовал ее. Уязвленное женское самолюбие и страх перед уголовным наказанием делают ее разговорчивой.

— А ее действительно можно привлечь к уголовной ответственности? По какой статье — шпионаж?

— Вита думает, что находится в руках правоохранительных органов. И мы не собираемся убеждать ее в обратном.

— Что вам удалось узнать?

— «Жених» подкатил к ней этой осенью. Вскружил голову и без труда завербовал. Вита передавала ему различную информацию. Всякую мелочь: расположение комнат, распорядок дня хозяев, ваши взаимоотношения. Затем «жених», который, кстати, представился сотрудником контрразведки, попросил установить подслушивающее устройство. И подсказал, каким образом это сделать. Незадолго до смерти Великого он покинул Ровск, объявив Вите, что его отправляют в длительную командировку. Затем ненадолго появился вновь. Чтобы уехать и больше не возвращаться.

— А он не может быть действительно из контрразведки?

— Не исключено. Хотя… Работа под чужим флагом — обычный прием в деятельности подобного рода.

Неожиданно Бачурина встала:

— Извините, что прерываю, Ян Эдуардович, — Татьяна попыталась улыбнуться, но улыбка получилась какой-то кривой. — Вы не обидитесь, если я вас покину на минутку?

Она торопливо вышла из-за стола и скрылась за дверью туалетной комнаты.

— Татьяна Николаевна, к вам доктор Рейн, — по громкой связи доложила секретарь.

Ян посмотрел на часы: без одной минуты десять. По Рейну можно сверять время.

— Пусть входит, — вместо хозяйки ответил Тормис.

— Добрый день, добрый день, — Рейн остановился посреди помещения и оглянулся: — Так-с, а где несравненная Татьяна?

Тормис указал на туалетную комнату.

* * *

Бекас выжидал до последнего. Он заранее решил взять в руки оружие в самый последний момент: если возникнут осложнения — тьху-тьху-тьху — пусть менты докажут, что это его ружье. Бекас боялся и с радостью дал бы стрекача прямо сейчас. Но когда до намеченного срока осталось всего пять минут — пополз к свертку, оставленному у люка. Развернул тряпки, извлекая оружие. Вставил в специально изготовленный зажим оптический прицел. Но зарядить ружье не успел.

Откуда-то из темноты вынырнули две темные фигуры, выхватили из рук оружие. Кто-то плеснул на Бекаса водкой, а бутылку с остатком сунули ему же в карман. Уголовник не успел сообразить, что происходит, как его подтолкнули к чердачному окну.

* * *

Витька Лыжник дожидался появления Бекаса за рулем старенького, но еще резвого «Фольксвагена-Гольф». Чтобы Витька заранее не мандражировал, ему не сообщили деталей предстоящего дела. Просто велели подогнать машину к определенному месту и ждать Бекаса. На место стрелка подвез другой кореш, который, высадив пассажира, тут же укатил. С помощью этих нехитрых предосторожностей Боксер надеялся избежать внимания случайных прохожих, жителей дома и бдительных старушек.

Насвистывая, Витек отбивал пальцами по баранке ритм мелодии и разглядывал сквозь лобовое стекло облака. Время от времени он посматривал на часы. Двигатель работал на холостом ходу, а нога водителя лежала на педали. Как только Бекас вскочит в машину, Лыжник даст по газам — и ходу.

Интересно, что может делать Бекас в высотке? Может, бомбит квартиру? Витек наклонился пониже, чтобы взглянуть на окна нависающей над ним громады, и услышал чей-то душераздирающий крик. Он успел увидеть падающего человека, молотящего по воздуху руками. В следующее мгновение тело ударилось об асфальт в каких-то трех метрах от «Фольксвагена». Витек ошалело уставился на труп. Не меньше минуты он рассматривал распластавшегося на проезжей части мертвяка, и ему казалось, что видит перед собой Бекаса. Лыжник, не отдавая себе отчета, открыл дверцу, будто собирался выйти из машины.

Это был Бекас. Витек узнал его. В панике Лыжник рухнул обратно на сидение и стал жать на педаль газа, не замечая, что двигатель успел заглохнуть.

Наконец машина рванула с места. На повороте незахлопнутая дверца распахнулась, но водитель не обратил на это внимание.

— Что произошло? Что случилось?! — у высотки стала собираться толпа.

— Мужика сбила машина.

— Я сама видела. На него наехала вишневая «девятка».

— Это была красная иномарка.

— Женщина, а вы разбираетесь в машинах?

— А причем тут машина? Она просто остановилась.

Дежурная милицейская группа, прибывшая к месту происшествия, в ходе недолгого разбирательства выяснила, что гражданин Бекасов Н.П., он же «Бекас», ранее судимый, будучи в нетрезвом состоянии упал с крыши высотного здания по улице Чкалова.

— Чего его понесло на крышу? — спросил один милиционер другого, осматривая чердачное помещение.

— Ты его спроси, — последовал ответ.

На чердаке обнаружили сумку с веревкой, стеклорезом и хирургическими перчатками.

— Там ниже живет семья художника Сафонина. Точней сказать, прописана. Сафонин вот уж второй год как купил более просторную квартиру, а эту держит для сына. Квартира практически постоянно пустует, — доложил инспектор, проводивший опрос жильцов.

— А, тогда картина ясная. Тут из Октябрьского района сообщили, что Бекас сидел как раз за квартирную кражу.

* * *

Человек выпил кофе, поставил чашку на стол и вышел на улицу. В мужчине, одетом в потертые джинсы и кожаную куртку, теперь никто бы не узнал того затянутого в черное снайпера, каким он был еще недавно.

Охотник не стал дожидаться намеченного часа. Шестым чувством почувствовал опасность. Напарник, наблюдавший за подходами к колокольне и контролировавший эфир, молчал. Значит, не видел угрозы. А может, добрались до него первого. Так или иначе, снайпер не стал дожидаться сигнала и поспешил вниз. Ружье он оставил на колокольне. Если попытка сорвалась, незачем пытаться повторять старый сценарий. Охотник потому и жив до сих пор, что не поджидает свои жертвы в подъездах и не признает устоявшиеся схемы. Какими бы удачными они ни были. А еще потому, что доверяет своей интуиции, чувству опасности.

Снайпер уловил сигнал тревоги, когда уже спускался по лестнице. Начни он отход только сейчас, шансы на спасение были бы минимальными. Но он успел. Опять успел. По подземным коммуникациям Охотник перешел в подвал соседнего дома, переоделся и вышел на свет Божий. Неторопливо выпил в забегаловке кофе, закурил и прогулочным шагом направился в сторону центра. Сейчас ему лучше всего оказаться среди толпы. Посидеть в ресторане, сходить на открытие выставки, туда, где тусуется много людей.

В прежние времена он, из глупого чувства долга, рискнул бы своей жизнью и выполнил задание. Тогда он руководствовался какими-то идеалами. Мальчишеский романтизм… И хотя идеалы оказались пустышкой, снайпер до сих пор любил вспоминать былые дни, гордился своим офицерским званием и боевыми наградами. Но в нынешней мирной жизни ему не нашлось места. Разве что убирать из жизни двуногих хищников по заказам таких же акул-толстосумов. Работенка, которой не приходится гордиться: вроде живодера, отстреливающего бешеных псов. Малоприятная работа. Зато за нее хорошо платят. Но деньги — это не то, за что умный человек способен отдать жизнь. И Охотник предпочел не рисковать. Он уже предпринял некоторые шаги на тот крайний случай, если придется прибегнуть к более изощренному способу устранения. Правда, для этого понадобиться приблизиться к жертве вплотную. Но можно использовать и смертника, не подозревающего о том, какая участь ему уготована.

20

* * *

Возвращаясь после очередной вылазки в город в свое пристанище, Кумов увидел неподалеку от дома, в скверике, Шаховского, выгуливающего Бакса. Алексей, посигналил и Барин, помахав приветственно рукой, принялся тащить упирающуюся скотинку к «семерке».

— Гуляете? — поинтересовался Кумов.

— Вышли с Баксом подышать свежим воздухом и решили заглянуть к тебе, — Шаховской поправил выглядывающую из кармана дубленки бутылку «Абсолюта».

С мороза водочка пошла легко и приятно, согрела душу, разогнала тоску, не туманя мысли, не сковывая движений и языка.

Вскоре бутылка опустела. А душа требовала еще. Шанхай предложил заказать выпивку по телефону, а Ленчик все порывался сбегать в коммерческий ларек. Тут неподалеку. Кумов однако убедил Барина, что бизнесмену его масштаба не пристало бегать за бутылкой. Даже если очень хочется, а нечего. Вспомнив о своей крутизне, Шаховской согласился, что ради поддержания престижа можно немного и потерпеть. Усевшись в уголок и устроив у себя на коленях телефонный аппарат, Ленчик принялся накручивать диск, да все не мог попасть куда следует. Шанхай тем временем пошел на кухню заваривать кофе. Вслед за ним увязался и Бакс.

— Что, скотинка, жрать охота? Сейчас что-нибудь смастерим и на твою долю, — Кумов потрепал бультерьера по загривку и заглянул в холодильник.

Предвкушая угощение, Бакс облизнулся, но когда Шанхай протянул ему кусок кровяной колбасы, бультерьер разочаровано фыркнул: стоило ради этого идти на кухню. Пес осуждающе посмотрел на человека, да так, что тому стало стыдно и он тут же отрезал попрошайке кусок вареной говядины. Который сразу же был съеден.

Из зала донесся голос Барина:

— Ты этого проглота не балуй! Знаю, что сейчас он разыгрывает перед тобой комедию о несчастной голодной собаке.

Не будучи уверен, что Шанхай прислушается к его совету, Шаховской прошел на кухню и остановился в дверях.

— Ты посмотри на эту раскормленную свинью, — с ним же стыдно во двор выйти. Скоро по ступенькам не сможет спускаться.

Барин ухватил пса за уши и принялся тягать его из стороны в сторону. Бакс зарычал и сделал вид, что хочет укусить хозяина.

— Ах ты моя крысятина любимая!

Шаховской и бультерьер затеяли возню, кончившуюся тем, что Барин собственноручно отдал псу всю остававшуюся ветчину.

— Все одно нам сейчас свежей колбаски привезут, — оправдываясь проговорил он, заметив насмешливый взгляд приятеля. — Люблю я этого барбоса. Наверное, больше Витки. А почему бы нет? Тряпок он не просит, скандалов не закатывает. Жрет, правда, много. Но и я люблю покушать. Тоже грешен.

В прихожей мелодично заиграла музыка. Шанхай с удивлением узнал мелодию гимна Советского Союза.

— Это я звонок перепрограммировал, — пояснил Барин. — Класс, правда?! Узнаешь? «Союз нерушимый республик свободных схватила навеки Великая Русь…»

— Дверь открой, — напомнил Кумов. — Ты кого-то ждал?

— Доставка, должно быть, подъехала.

— Так быстро?

— А че тут особого? У нас все быстро.

Шаховской подошел к двери, спросил:

— Кто там?

— Доставка: выпивка, закуска и десерт, — последовал ответ.

Барин защелкал запорами, ногой отталкивая в сторону любопытствующего Бакса. В прихожую, потрясая бутылкой водки в одной руке и сумкой с продуктами в другой, ввалился Дима Генералов по прозвищу «Генерал» — любитель женщин и прожигатель жизни, никогда не унывающий, морально неустойчивый весельчак и пьяница, занимающийся в свободное от разгула время журналистикой вперемешку с фарцой. Как и Шаховской, Дима был старым знакомым Кумова.

— Привет, дружище, — Генералов облобызал не успевшего отстраниться Шанхая. — Чертов Барин только час назад сказал мне о твоем приезде. И видишь — я тут же примчался. И не с пустыми руками. Шнапс унд шпиц!

Дима вновь потряс сумкой, высоко подняв ее над головой. Затем указал себе за спину, на хихикающих у двери троих девиц:

— А это на сладкое.

Шаховской, заперев за вошедшими дверь, помог гостьям снять шубы, затем подтолкнул их к Кумову:

— Знакомьтесь, девочки, — это Леша, мой старый кореш. Он парень скромный, но при этом не последний человек в столице.

Улыбчивая блондинка в облегающем черном платье подскочила к Шанхаю, схватила его за локоть:

— Все, бабоньки, это мой кавалер!

— Не наглей, Танька, — осадила ее подруга, — дай человеку самому выбрать.

Барин на правах хозяина прервал обсуждение щекотливого вопроса и предложил всем пройти в столовую.

— А, может, лучше — сразу в спальню?! — хохотнул Генералов. — А впрочем, правильно — первым делом рюмка водки, а уж девушки потом. И не ссорьтесь, Лешка у нас такой парень, что его на всех хватит и еще останется.

— А мы что — хуже? — обиделся Барин.

— Да уж мы то знаем, какой ты, — вставила блондинка, продолжая тесно прижиматься к Кумову. — В прошлый раз показал себя во всей красе!

— А что — «в прошлый раз»? — поинтересовался Дима.

— Ой-ой-ой! Выпил немного лишнего — а разговоров теперь будет! — хоть Шаховской и постарался сделать вид, что слова женщины его не затронули, но, тем не менее, было заметно, как он смутился.

— Этот Казанова, — не унималась блондинка, — на той недели ввалился ко мне среди ночи на квартиру. Часа полтора бахвалился, какой он неутомимый любовник. Потом вылакал остатки принесенной с собой водки, облевал всю ванную и отрубился, даже не раздеваясь. Ни тебе любви, ни ласки!

— Вы сюда водку пришли пить или языками чесать? — поспешил Барин сменить тему разговора. — А ты, Танька, оставь Алексея в покое — никуда он не денется. И давай сваргань какой-нибудь закусон.

Гулянка быстро стала набирать обороты. На столик выставили бутылки со спиртным, закуски. А потом рюмка за рюмкой собравшиеся принялись «набирать норму».

— Тебя, Леша, и не узнать, — говорил Генералов, — набрался лоска по заграницам. Смотрю на тебя и даже сомнение берет — и ты, и не ты. На улице встретил бы — не узнал. Богатым будешь.

— Куда ему дальше. Ты бы лучше меня когда не признал, — вмешался Шаховской.

— Попробуй тебя не узнать! Один раз увидишь, всю жизнь потом морда будет сниться в кошмарных снах, — отвечал Генералов и, наклонившись к Шанхаю, прошептал:

— А ты сюда приехал по делу?

— Хочу немного развеяться.

— Да ладно… Чего бы ты еще в Ровск приперся. Совсем нас за фраеров считаешь? Сейчас у нас крутой передел идет. Великий скопытнулся, Ходосеев под себя бановский рынок тянет, Боксер тоже куски рвет. Даже Барину кой-какая мелочишка перепадает.

— Меня это не интересует.

— Конечно, свои миллионы ты заработал честным путем.

— Не в этом дело.

— А, понял: ты уже завершил стадию накопления первичного капитала. Поздравляю. Теперь респектабельным становишься? Фамилию сменил. Может, еще найдешь себе какого-нибудь знатного предка? Сейчас модно иметь родословную. Или вот — посватайся к Бачуриной. Графиня и богачка покруче западных миллионеров.

— Что за Бачурина?

— Вдова Петра Великого. Во, фамилии у людей, а?

— Вдовушка далеко, а я рядом, — блондинка обвила руками шею Шанхая. — И между прочим, мы с ней почти полные тезки.

— Только фамилии разные и репутации, — хохотнул Генералов.

— Мы все здесь со звучными фамилиями, — опять вмешался Барин. — Хотя я и не претендую на родство с аристократами. С таким же успехом я мог бы носить и фамилию Айвазовский. Леня Айвазовский — звучит?!

— Я Генералов не потому, что мои пращуры генералы. А потому, что они были крепостными или денщиками у какого-то генерала. И я унаследовал их гены. Бар и не люблю, и завидую, и ненавижу… И жить без них не могу. Как мои прадеды. Потому, что не хочу и не умею быть свободным. Хочу лишь насолить барам.

— Ты не обращай на него внимания. Его с телевидения и из газетенки выкинули. Что-то он там одобрительное о нац-социалах ляпнул.

— Это о каких нац-социалах?

— Появились у нас умники, решившие построить коммунизм для одного отдельно взятого города. А для начала стали обкладывать данью банки и фирмы.

— Рэкетиры, что ли?

Барин, вспомнив свое прошлое, скривился, размышляя: не обидеться ли на подобное сравнение. Но затем согласился:

— Своего рода. Они звонили и требовали перевести средства на счета детских домов, больниц и тому подобное. В случае отказа обещали неприятности. Пару раз побили стекла и кинули в офис одной фирмы бутылку с коктейлем Молотова. Придурков, конечно, поймали.

— Я сказал, что это был заговор рабов. Сравнил «нац-социалов» с пугачевцами и разинцами, — вставил Генералов.

— Тогда понятно, за что турнули, — улыбнулся Шанхай. — Пугачева и Разина вспоминать не стоило.

— Прав был классик: все рабы, сверху донизу. — Генералов ударил кулаком по столу. — А мы ничем не лучше наших предков. И бунт наш против существующего порядка — рабский бунт, как наших прадедов, что жгли поместья бар, а потом сидели на пепелище и думали: а дальше как? Кто укажет, когда сеять, когда пахать. Не привыкли жить свободными. Да и хлопотно это, самому отвечать за себя и последствия своих поступков. И приходили новые господа. Устраивали новые порядки. И начинались на мужицких кухоньках разговоры: а старые бары не такие уж и плохие были. И хлеб тогда дешев был, и жить было куда легче. И снова бунт, русский бунт! Черт с ним, что кровавый, обидно — что бессмысленный! Потому, что бунт рабов. Пугачевщина или махновщина — все равно. И то, и другое — восстания холопов. И «нац-социалы» от них не далеко ушли.

— Эх, русская душа — не понятна ни шиша, — заржал Барин. — Русскими жили, русскими и помрем.

— Это ты-то русский? Смесь еврея с татарином. — Генералов обиделся на то, что его перебили.

— Щас как дам по сопатке, увидишь — русский у меня кулак или нет, — потянулся через стол Шаховской.

Шанхай перехватил его руку, вложил в ладонь рюмку с коньяком и подтолкнул обратно в кресло.

— Как мне надоели эти политические разговоры, — громко заявила Татьяна, стараясь разрядить обстановку.

Бакс привстал в кресле и коротко гавкнул. Похоже, он был согласен с гостей.

— Политика для мужиков, все одно что хоккей. Столько эмоций и времени отнимает, а толку, как от козла молока, — поддержала блондинку подруга. А чтобы Генералов не вздумал протестовать, бросилась ему на шею и залепила рот жарким поцелуем.

Татьяна, тезка Бачуриной, уже разливала по рюмкам коньяк.

* * *

Домофон в прихожей призывно загудел:

— Любовь Андреевна, вам бандероль, — сообщил вахтер. Люба набросила на халат плащ и спустилась вниз. Вахтер вытащил из-под конторки пакет и протянул Ходосеевой.

— Только что принес посыльный. Я расписался за вас.

Люба разорвала оберточную бумагу и увидела под ней роскошный художественный альбом, посвященный творчеству итальянских художников эпохи Возрождения. Ни открытки, ни записки в бандероли не оказалось. В качестве отправителя указан магазин, в котором Ходосеева недавно приобрела книгу по антиквариату.

— Это я заказала книгу, и ее, наконец, прислали, — почему-то стала оправдываться женщина.

Поднявшись в квартиру, Ходосеева еще раз пролистала страницы книги, но и в этот раз не обнаружила того, что искала. И все-таки она была уверена, что подарок послан Борей.

После увлекательной экскурсии по запасникам художественного музея она часто вспоминала этого обходительного и образованного мужчину. Оказывается, и он помнил о ней. И ведь сумел узнать адрес! Женщина почувствовала непонятное беспокойство. Требовалось немедленно что-то предпринять, оставаться в четырех стенах опостылевшей квартиры было просто невыносимо.

— Пойду, прогуляюсь, — неизвестно кому сообщила Люба.

Но вместо того чтобы одеваться, отправилась в душ. Влажная, с тюрбаном из полотенца на голове она уселась перед трюмо наводить красоту. Из зеркала смотрела похожая на подростка худенькая женщина с испуганными глазами. В уголках рта и под глазами лежали тоненькие морщинки, предательские свидетели прожитых лет. Люба принялась замазывать морщинки тональным кремом. Она не слишком часто пользовалась косметикой и мазки получались неаккуратными, совсем не такими, как того желала женщина. И страшно мешало внутреннее, до дрожи в руках, напряжение. Будто после крепчайшего кофе.

Ходосеева посмотрела на полученный результат. Нет, косметика ей положительно не идет. Сейчас она выглядит как уличная потаскуха. Люба принялась стирать помаду и тени. Взглянув на разноцветные полосы на лице, почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

* * *

Боксер размышлял. И чтобы мыслительный процесс протекал быстрее, достал из холодильника бутылку водки. А с водкой известно, как дело обстоит: раз уж открыл — надо допивать. Иначе выветрится.

В комнату вошел здоровый бугай из «торпед», охранявших авторитета.

— Там гость.

— Кто?

Молодчик назвал пришедшего. Боксер чертыхнулся, махнул шестерке, чтобы провел гостя, а сам поспешно убрал со стола бутылку.

— Что расскажешь? — в дверь шагнул уже знакомый кавказец. Снял и передал сопровождавшему его бугаю пальто, шарф и шапку.

— Ты и сам, наверное, все знаешь.

— Я знаю, что Бачурина жива.

— Это еще полбеды.

— Не понял…

— Моего стрелка сбросили с крыши высотки.

— Как сбросили? — удивился вошедший.

— Как, как… Молча!

— Может он сам… того. Оступился?

— Все может быть. Только, куда он тогда спрятал ружьецо? На чердаке его не обнаружили, вниз тоже не упало. Да и какого черта ему понадобилось на крыше?!

Гость задумался. Слишком много вопросов. Если Бекасу помогли упасть, то кто? И что произошло со снайпером? Но об этом лучше поразмышлять позже. Боксер ничего не знал о втором стрелке. И не должен был узнать.

— Слышь? А Гришин точно разбился на том самолете, с Романовым? — внезапно произнес Боксер.

— Почему спрашиваешь?

— Это вполне в его стиле: несчастный случай — и ни у кого никаких вопросов.

— Гришин не остановился бы на твоем стрелке. Добрался бы и до тебя. Да и меня не пропустил.

— Бр-р, — затряс головой Боксер, отгоняя дурные мысли. — Выпить хочешь?

— Не время.

— А по мне — самая пора, — Боксер полез за водкой.

— У тебя есть соображения по поводу того, что произошло?

Остановленный вопросом гостя, Боксер замер, держась за ручку дверцы холодильника. Внимательно посмотрел на собеседника. Медленно и с некоторой угрозой процедил:

— Появилась тут одна мыслишка.

— Не будь шизофреником, — правильно истолковал посетитель взгляд хозяина. — Мне нужна Бачурина. И если бы я решил убрать твоего урку, то сделал это после того, как он выстрелил по мишени.

— А я вовсе и не о тебе говорил, — дал попятную Боксер.

— Тогда кого?

— Не хочу зря языком трепать. Надо сперва проверить.

— Ладно, — заторопился гость. — Мне еще надо сделать несколько звонков.

— Можешь воспользоваться моим телефоном.

— Чтобы завтра с утра милиция читала распечатку моих разговоров?

— Ты нас за лохов не держи. Шифраторы, дешифраторы — у нас с этим все в порядке.

— Не сомневаюсь. И все равно должен откланяться.

— Тогда наше вам с кисточкой. Жердь, проводи.

* * *

Продолжение вечера Шанхай помнил урывками. Он жадно припал ко рту Татьяны, ощущая губами прикосновения ее языка, при этом они медленно кружили посреди зала под музыку… А может, все было несколько иначе: вначале танцевали, а затем принялись целоваться. Потом Кумов и женщина оказались в темной комнате. Она извивалась под ним, требуя чтобы партнер не останавливался. Еще, еще! Мало любви, мало наслаждения! Больше! Еще больше! Шанхай полностью отдался сексу. Все в мире стало неважным, кроме женщины под ним, ее грудей, бедер, ее лона. Он мял ее тело, входил в него все глубже и глубже, изливая накопившееся напряжение. Волна оргазма бросила его в вязкий колодец изнеможения. Женщина оплела его руками и ногами, не желая отпускать, стремясь продлить сладкий миг. Впилась ногтями в спину мужчины, оставляя на ней кровавые полосы.

Не давая себе расслабиться, Шанхай перевернул женщину на живот и вновь вошел в нее. У Татьяны к этому моменту уже не оставалось никаких сил, она могла лишь слабо стонать от получаемого удовольствия, полностью поглотившего и растворившего в себе ее личность, ее волю. Не осталось ничего, кроме ощущения самки, находящейся в полной власти самца, и покорной истомы.

В какой-то момент к ним присоединилась брюнетка, имени которой Кумов никак не мог вспомнить. Татьяна не стала разыгрывать ревность — появление в постели еще одной партнерши позволило ей несколько прийти в себя и перевести дух.

Даже вдвоем женщинам пришлось потратить немало сил и проявить изрядную изобретательность, чтобы утихомирить бушующие гормоны Шанхая.

Под утро, лишившись последних сил, они успокоились.

— Когда у тебя в последний раз была женщина? Сколько же ты это копил? — прежде чем уснуть, пробормотала Таня.

* * *

Несмотря на бурно проведенную ночь, Кумов проснулся затемно. Стараясь не разбудить спящих рядом женщин, сполз с постели, оделся, не включая свет. Выскользнул из комнаты.

В прихожей достал из своей сумки теплую спортивную куртку и вязаную шапочку. Где-то скрипнула дверь, застучали когти, и в коридор из-за угла вышел Бакс. Хрюкнул, желая доброго утра, и строго уставился маленькими глазками на человека, недоумевая, куда тот собрался в столь ранний час. Поразмыслив, бультерьер подошел к стоящей у двери тумбочке и стащил зубами поводок.

— Предлагаешь взять тебя с собой? — догадался Шанхай. — Что ж, пойдем, если только обещаешь вести себя прилично и не гоняться за кошками.

Улица встретила освежающим морозом и тишиной. Шанхай вздохнул полной грудью, постоял несколько минут, прислушиваясь к ощущениям внутри себя и чувствуя, как улетучивается туманивший до сих пор голову алкоголь. Затем слегка дернул Бакса за поводок:

— Ну что, пробежимся?

Темные улицы, освещаемые редкими фонарями, были пустынны. Мужчина и собака пробежали несколько кварталов вдоль проспекта Лермонтова, свернули в одну из подворотен и дворами выбежали к Ботаническому парку, раскинувшемуся на склонах огромной балки.

Если кто-то и следил за квартирой Шаховского, то преследовать Кумова по выбранному им маршруту было бы затруднительно. Шанхай прикинул, сколько «топтунов» потребовалось в этом случае для скрытного наблюдения. По грубым оценкам выходило больше десятка. Плюс конспиративные квартиры, автомобили, специальная аппаратура. Одним словом, операция по наружному наблюдению вылилась бы ее организаторам в кругленькую сумму. Трудно предположить, чтобы местное управление внутренних дел или госбезопасности были в состоянии выбросить на ветер бюджетные денежки, ради неопределенного результата. Кумов — не та фигура. Ну, а если вдруг его все же посадили на «короткий поводок», будет полезным узнать это как можно раньше. Но нет… Пробегая мимо одиноко стоящей в парке скамейки, Шанхай заметил рядом с ней пустую банку из-под пепси. Это был знак, что слежка за ним не ведется.

Кумов остановился рядом со скамейкой, достал из кармана шоколад. Откусил большой кусок, дал несколько долек бультерьеру, тот мигом слизнул их с ладони и принялся из всех сил вилять хвостом, выпрашивая лакомство. Вдвоем они быстро расправились с плиткой «Наполеона». Бросив в сугроб смятую обертку, Шанхай и Бакс потрусили обратно.

В смятой бумажке была завернута зашифрованная записка, предназначавшаяся одному из помощников Шанхая. В конце концов, в Ровск он прибыл не ради отдыха.

21

* * *

Андрей Дмитриевич прошел через боковой вход мимо скучающих охранников, поднялся на второй этаж.

— Где сейчас Татьяна Николаевна? — спросил Гайнанов у худенькой девицы, вышедшей ему навстречу.

— В спальне. Она ожидает вас, — ответила Ира, освоившаяся с ролью секретаря.

Андрей удивился. Для послеобеденного отдыха — слишком поздно. Для того чтобы укладываться на ночь — рано. Что-то случилось?

Бачурина лежала в постели. Вид у нее был неважный: бледная, похудевшая, с темными кругами под глазами. Два дня назад, когда Гайнанов видел Татьяну в последний раз, она все еще себя плохо чувствовала. Вчера они разговаривали по телефону, и графиня заверяла Андрея, что совершенно выздоровела. Да и сегодня днем в телефонной беседе Бачурина не упомянула о недомогании. Но внешний вид ее свидетельствовал об обратном. Особенно почему-то поразили Гайнанова руки, лежащие поверх одеяла, — белые, с бледно-голубыми жилками под тонкой кожей.

— Печальное зрелище? — произнесла Бачурина, перехватив его взгляд.

Усевшись в кресло у постели, Гайнанов принялся нести утешительную чепуху, понимая, что его оптимизм не слишком убедителен.

— Андрей, у тебя были какие-то важные вопросы ко мне, — напомнила Татьяна Николаевна.

— Дела могут подождать.

— Я так не думаю. Вряд ли мне станет лучше через день или два. Поэтому давай не откладывать дела в долгий ящик.

Гайнанов откашлялся и, поставив на колени портфель, достал документы.

— Ситуация сложилась крайне серьезная. Для завершения ряда крупномасштабных программ, начатых Петром Алексеевичем, необходимы кредиты, но с этим возникли проблемы. Ряд проектов мы заморозили. Это означает неизбежные убытки, но иного выхода нет. Но мы не можем остановить выполнение всех программ, это равносильно объявлению банкротства. Кроме того, остаются срочные платежи, выплаты процентов. Кредиторы уже сейчас намекают на судебное разбирательство и наложение ареста на имущество корпорации.

— Все настолько серьезно?

— Честно говоря — даже хуже, — признался Гайнанов.

— Что ты предлагаешь?

— Мы сократили расходы, провели мероприятия по экономии средств, чтобы высвободившиеся активы направить на первоочередные задачи. В этой связи у нас возник ряд вопросов.

— Я слушаю.

— Дом моды «Контес» получил от «Цесаря» кредиты на общую сумму семьсот тысяч долларов. К сожалению, надежд на возвращение этого долга нет. Если учесть деньги, вложенные в рекламные компании, и — иные косвенные расходы, прошедшие через счета корпорации, сумма потерь вырастает до полутора миллионов.

Татьяна знала, что «Контес» обходился ее мужу недешево. Но не думала, что настолько. Названная Гайнановым цифра ее поразила.

— У нас была договоренность с Савоном об открытии совместного предприятия. Эксперты давали высокую оценку этому проекту и считали, что каждый вложенный рубль окупится.

— Это так. Но у нас сейчас нет средств на модернизацию швейной фабрики. Мы вынуждены отказать Савону.

Женщина ничего не ответила и лишь смотрела на противоположную стену, где висела картина с мрачным пейзажем.

— К нам поступило предложение продать «Контес». Вместе со зданием, в котором он находится.

— От кого поступило предложение? — едва слышно произнесла Бачурина.

Андрей назвал имя известного модельера. Сумма, которую тот предлагал, приблизительно равнялась долгу «Контес». Но выплачиваться должна была в течении полугода.

— К тому же мы избавимся от ежемесячных издержек на содержание этой убыточной фирмы, — добавил Гайнанов.

— Другого выхода нет? — с надеждой спросила Татьяна.

— Увы. Даже задержка с принятием этого решения грозит банкротством «Цесаря». Вопрос стоит таким образом: или «Контес», или «Цесарь».

— Что ж, избавимся от предприятия титулом пониже. Дом моды слишком дорогая игрушка. Но у меня к вам просьба: попробуйте договориться не о продаже здания «Контес», а о долгосрочной аренде. Дом Бачуриных должен хотя бы формально оставаться собственностью нашего рода.

— Но это значительно уменьшит сумму контракта.

— Продайте подмосковный особняк. Мне вполне достаточно городских домов. Пробежитесь по списку собственности и избавьтесь от всего, что возможно.

— Это ваше личное имущество. Не знаю, стоит ли, — с сомнением произнес Андрей.

— Я должна попытаться сделать все возможное для «Цесаря». Поэтому полученные от продаж деньги передайте через одну из моих компаний корпорации в виде кредита.

— Раз уж зашел об этом разговор… Я слышал, ты хочешь подарить часть картин городу?

— Правильней сказать — оставить себе часть картин.

— А нельзя ли с этим повременить?

— Почему?

— Хотя бы потому, что это выглядит как уступка Ходосееву, проявление слабости. Во всяком случае, многими это будет расценено именно так, что негативно отразится на репутации корпорации.

— Но есть еще какая-то причина…

— Правление рассматривало возможность использования коллекции в качестве залога для получения кредита.

— И кто же это предложил?

— Лебединский. У него и клиент имеется.

— Но ты против? — высказала догадку Бачурина.

— Я предложил Лебединскому в таком случае также внести посильный вклад в дело спасения корпорации и заложить свои дом и авто.

— Валентин Валентинович, как я понимаю, не согласился с подобным предложением.

— Тем не менее, меня обязали передать предложение Лебединского. Я против этого залога, но мы не можем позволить себе показать слабость. Тем более, перед таким типом как Ходосеев.

— Я учту твои соображения. Попробую устроить все так, чтобы мой дар укрепил позиции корпорации, а не наоборот.

— Тебе решать.

— Что еще? Может, есть иные пути выхода из кризиса, кроме продажи коллекции?

— Все тот же Лебединский постоянно твердит о продаже акций «Химволокна» и «алюминиевого» пакета акций. Ко мне тоже подваливали сомнительные личности, намекая, что я должен повлиять на вас и ускорить эту продажу.

— Сильно давят? — Бачурина не скрывала тревоги. Андрею показалась, что она в первую очередь беспокоится не за бизнес, а за него, Гайнанова.

— Наседают. Но это не слишком интересная тема для разговора.

— Может, тебе требуется помощь Кузнецова?

— В телохранителях пока не нуждаюсь. Но все равно, спасибо за предложение. Что касается пакета акций, о котором мы говорили, то появилась возможность не продать, а передать его в залог. Это позволило бы корпорации получить некоторую передышку.

— Дайте и мне передышку, — внезапно взмолилась Бачурина и откинулась на подушку.

Гайнанов посмотрел на женщину. Она лежала с закрытыми глазами, почему-то закусив губу. В его душе поднималась волна жалости. Он помнил Бачурину, еще недавно щедро обласканную Фортуной, имевшую все, о чем только может мечтать женщина: красоту, молодость, богатство, всеобщее преклонение. Теперь она вдова, оказавшаяся перед угрозой разорения. Что же касается красоты… Смерть мужа и болезнь будто состарили ее на десяток лет. Это была уже не та принцесса, которую помнил Гайнанов.

— Когда я должна дать ответ?

Вопрос застал его врасплох.

— О залоге? — переспросил он. — Если вы решились на продажу части личного имущества, то с решением можно повременить. Но не слишком долго.

— Месяц?

— Месяц, пожалуй продержимся, — согласился Гайнанов.

— Андрей, а почему Зотов послал именно тебя с этим разговором? Ведь подобные вопросы в его компетенции? — Таня повернула голову и смотрела на посетителя в упор, вызывая его на откровенность.

— Наверно потому, что считает наши отношения товарищескими.

— И ты по-прежнему мой друг, — это прозвучало не то как утверждение, не то как вопрос.

— Разве есть какие-то сомнения? — удивился Андрей.

— Никаких.

Последнее слово Бачурина произнесла как-то глухо, с непонятной интонацией. Он еще более внимательно посмотрел на нее:

— Что-то случилось?

Бачурина слабым движение указала на тумбочку, где лежала тоненькая папка:

— Полюбопытствуй, что доброжелатели прислали по факсу.

В папке оказалась копия газетной статьи, по всей видимости, на французском. Гайнанов, с его знанием языка, не мог прочитать текст, но он сразу узнал фотографию, где они с Бачуриной были сняты на веранде парижского кафе. Андрей сразу почувствовал недоброе.

— Что пишут? — осипшим голосом спросил он.

— Что ты мой любовник и наша связь началась еще до смерти Великого. Что мы устраивали свидания в Париже. В убийстве Петра нас прямо не обвиняют, но намекают.

— И что теперь? — Гайнанов живо представил, как его изгоняют из «Цесаря» ради доброй репутации Бачуриной.

— Наши противники допустили ошибку, поторопившись прислать копию статьи из парижской бульварной газетки. Теперь мы можем подготовиться.

— К чему? — удивился Андрей Дмитриевич.

— К появлению перепечаток в нашей прессе. Не скажу о московских изданиях, но ровские, которые держат еще сторону Ходосеева, не сегодня-завтра преподнесут своим читателям «сенсацию».

— И как я должен встретить ее появление? — спросил Гайнанов. Кажется, вновь возродилась надежда остаться на высокооплачиваемой должности.

— С достоинством. Подготовь жену, продумай свою линию поведения. Посоветуйся с Зотовым. А чтобы показать тебе, что и после появления пасквиля мое отношение не изменилось, я решила отдать в твое подчинение информационную службу корпорации.

— Информационную службу? — переспросил Гайнанов.

— Я решила расчленить детективное агентство. Макс Кузнецов с охранным подразделением останутся при мне, а Сирота перейдет под твое начало. Мне все равно ни к чему промышленная разведка, она и так практически работает на тебя и Зотова. Кроме того, руководство такой структурой усилит твое влияние в корпорации и в дальнейшем ты сможешь предупреждать провокации, подобные сегодняшней.

— Постараюсь оправдать доверие.

— Я знаю, что могу положиться на тебя. И у меня к тебе просьба.

— Какая?

— Пользуйся служебным автомобилем…

— Приходится. Ведь моя машина до сих пор в ремонте.

— Но тебе еще нужен телохранитель. Ведь Зотова сопровождает телохранитель.

— Ему положено, он член Правления и директор. А я всего лишь зам.

— Но ведь с этого момента и твой статус в корпорации повысился, — напомнила Бачурина. — Если не против, я сама распоряжусь о необходимых формальностях.

— Не стоит, отдыхай и набирайся сил. Я скажу, чтобы тебе пока перестали привозить документы на ознакомление.

— Право не стоит. Это ведь совсем небольшой объем информации. Основной поток поступает ко мне через корпоративную компьютерную сеть. Сейчас я просто приказала ее не распечатывать. Все равно это никак не влияет на ход дел в компании. А вот если ко мне перестанут привозить копии решений Правления и Директората, это сразу будет расценено как ухудшение моего здоровья.

— Если не секрет, что тебя беспокоит? Я имею в виду здоровье.

— Пустяки.

— Ну все же?

— Кое-что по женской части… Одним словом, не тема для разговора с джентльменом. Поэтому давай поговорим о чем-то другом.

Выйдя из особняка на уличный холод, Гайнанов зябко поежился. Он пожалел, что отпустил машину. Что ж, придется прогуляться до дома пешком.

В кармане пальто приглушено пискнул сотовый телефон. Андрей приложил к уху аппарат и шагнул с тротуара за рекламный щит, пытаясь укрыться от пронзительного ветра.

— Какое она приняла решение? — послышался из микрофона знакомый голос.

Гайнанов повел глазами по окнам домов с противоположной стороны улицы. Откуда-то оттуда за ним наблюдали, иначе, как бы узнали, что он вышел из дома Бачуриной?

— Попросила месяц на размышления, — не без злорадства сообщил Андрей трубке.

— Понял, — буркнул невидимый собеседник.

А вы думали, сволочи, что плод созрел и готов сам упасть к вам в руки? Ждите! Гайнанов чувствовал удовлетворение, будто это он проявил твердость и готовность к борьбе, по сути, отвергая предложение о передаче акций «Химпрома». А разве не так? Теперь он не тот, что был еще час назад. Он становится фигурой. А с этими… Гайнанов вновь посмотрел на окна. С этими надо будет пересмотреть соглашение.

А может, намекнуть Сироте, чтобы тот проверил жильцов домов по соседству с особняком Бачуриной? Авось удастся выйти на наблюдателей. Нет, это опасная игра с непредсказуемым результатом. Так могут всплыть весьма нежелательные факты, которые можно истолковывать по-разному.

* * *

От дома Ходосеевых до художественного музея общественным транспортом надо ехать с пересадкой. А пешочком — всего пять кварталов. Не близко, но и не край света. Люба преодолела этот путь за каких-то двадцать минут. Что касается автомобиля «Вольво», записанного на ее имя, то ни она, ни Евгений Михайлович им не пользовались.

Ходосеева дважды прошла мимо подъезда музея, не решаясь войти вовнутрь. Затем набралась храбрости и взялась за массивную бронзовую ручку.

— Извините, я не могла бы увидеть Бориса? — спросила Люба у милиционера, дежурившего в вестибюле.

— Какого Бориса? — подозрительно посмотрел милиционер.

Только сейчас Ходосеева спохватилась, что не знает ни фамилии своего нового знакомого, ни его должности в музее. Она принялась путанно объяснять, что Борис искусствовед и помогает составлять музею каталог.

— Зоя Дмитриевна, — позвал милиционер проходившую мимо сотрудницу. — Тут какого-то Бориса спрашивают.

— Бориса? У нас вроде нет никакого Бориса.

— Он искусствовед, — вновь начала объяснять Ходосеева и совсем некстати добавила: — Он профессор Стокгольмского университета.

— Швед, что ли? — удивился милиционер.

— Ах, Борис! Борис Семенович, — внезапно вспомнила сотрудница. — Пойдемте, я вас провожу.

По пути она поинтересовалась:

— А не могла я вас видеть на недавнем открытии выставки картин из музеев Гамбурга?

— Да, я была там с мужем, — призналась Люба.

Сотрудница с интересом посмотрела на посетительницу, гадая кто же ее муж.

Открывать экспозицию прилетел обер-бургомистр Гамбурга, являвшегося побратимом Ровска, поэтому в музее присутствовала вся городская верхушка. Ходосеев не только посчитал обязательным явиться самому, но и взял с собой Любу. Отчасти уступая ее просьбам, отчасти, чтобы похвастаться перед иноземным гостем женой, неплохо разбирающейся в живописи. Это было одним из немногих официальных мероприятий, где Ходосеев присутствовал с женой.

Борис сидел в библиотеке с каким-то толстым фолиантом. Рядом лежали ручка и блокнот, в который ученый делал выписки. Люба с удивлением отметила, что в очках он действительно больше похож на профессора, чем на кинозвезду. Впрочем, очки совсем не портили Бориса, скорей наоборот, делали его лицо более интересным и интеллигентным. Хотя Ходосеевой почему-то казалось, что по отношению к новому знакомому больше подошло бы слово интеллектуал, а не интеллигент.

— А, Люба, рад вас видеть! Как же вы нашли меня?

— Это было не сложней, чем выяснить мой адрес, — парировала Ходосеева и с удовлетворением отметила, что Борис, оказывается, умеет краснеть.

— Очень хорошо, что вы пришли. И главное — вовремя. Я как раз собрался идти пить чай. Составите мне компанию. Или знаете что? Я вас познакомлю с Элеонорой Даниловной, директором сего богоугодного учреждения.

— Что вы! Я совсем не готова, — испугалась Люба, а внутри почувствовала укол обиды: она ведь пришла не с директрисой знакомиться.

— Это превосходная женщина, — убеждал тем временем Борис, подхватив Ходосееву под руку и мягко, но уверенно увлекая за собой. — Даже странно, что вы не познакомились раньше.

Элеонора Даниловна удивленно подняла брови, увидев ворвавшегося в ее кабинет Бориса, да еще с какой-то незнакомой дамой, одетой, как на прием.

— Разрешите представить вам Любовь Ходосееву.

Директриса расцвела улыбкой:

— Борис много рассказывал о вас. Оказывается, вы большая ценительница искусства.

— Но мы встречались с ним всего один раз, — удивилась Люба.

— Борис Андреевич — проницательный человек. И знаете, он предсказал, что вы будете заходить к нам чаще.

Смущенно улыбаясь, Ходосеева взглянула на Бориса, занятого сервировкой стола:

— Я часто бываю в музее. В качестве рядового посетителя. А сегодня, собственно, пришла поблагодарить Бориса Андреевича за присланную книгу.

— Она вам понравилась? — живо откликнулся искусствовед.

— О какой книге идет речь? — осведомилась Элеонора Даниловна.

За чаем говорили о картинах, художниках, книгах. Тем временем подошел бородатый мужик, сильно смахивающий на хиппи. Оказалось — художник Талисманов. Люба не была с ним знакома, но фамилию часто слышала. Талисманов оказался в компании своим человеком. Он без спроса налил себе чаю и включился в общий разговор, с интересом поглядывая на Ходосееву. Спохватившись, Элеонора Даниловна, наконец, представила художнику гостью.

— Заочно мы знакомы, — заявил Талисманов. — Мне о вас рассказывала Свиридова. До чего, однако, мир тесен!

Ходосеева не заметила, как пролетели два часа.

— Собственно, а ты зачем заглянул? — спустя час или более того поинтересовался у Талисманова Борис.

— Да вот, хотим обсудить с Элеонорой, что делать с картинами, которые намерена подарить городу Бачурина.

— Это бесценный дар, — почему-то вздохнула директриса. — Весь вопрос: где разместить картины?

— А что, хорошая коллекция? — поинтересовалась Люба.

Талисманов принялся рассказывать о картинах, украшающих особняк на Богоявленской, то и дело упоминая фамилии всемирно известных художников.

— Знаете что? — в конце концов предложил он. — Когда я в следующий раз отправлюсь туда, возьму вас с собой.

— Не знаю, удобно ли это.

— Удобно, удобно.

Борис вызвался проводить Ходосееву домой. Идя рядом с новым знакомым, Люба вновь заговорила о предстоящем посещении дома Бачуриной:

— Мой муж был в натянутых отношениях с Великим. Как расценит мое появление вдова?

— Прежняя вражда должна умереть вместе со смертью одного из соперников, — уверенно заявил Борис. — И я считаю, что плохие отношения мужей еще не повод для неприязни между женами. Я Бачурину лично не знаю, но Элеонора и Талисманов весьма ее расхваливают.

* * *

После ухода Гайнанова Татьяна немного полежала с закрытыми глазами, отдыхая.

Разговор отнял слишком много сил. Но она решила сделать еще один телефонный звонок.

— Танюша, это ты? Ушам не верю! — Ларис, услышав голос Бачуриной, искренне обрадовался. — Наконец-то объявилась! Я тебе звоню, звоню… Несколько раз подъезжал на Богоявленскую, но ни разу даже до секретарши не добрался. Тебе хоть говорили о моих звонках?

— Я время от времени видела твою фамилию в списке.

— В каком списке?

— Тех, кто мне звонил.

— И что, много таких желающих? — с сомнением спросил Ларис.

— В иные дни на три страницы. Большинство звонков затем переадресуется руководству корпорации, пресс-секретарю и другим.

— А если звонит какой-то большой начальник? Его тоже пропускают через это сито?

— Большие начальники звонят не слишком часто. А если и звонят, то делают это через своего секретаря.

— Кстати, как твое здоровье?

— Не дождетесь…

— Чего? — не понял Ларис. — А! Так ты еще шутишь?! Значит, все в порядке. А то тут ползут всякие гадкие слухи.

— Гадкие?

— В том смысле, что ты серьезно больна, — пояснил Ларис.

— Уже иду на поправку. (убрать абзац)Давай лучше поговорим, как ты жил в это время. Что в «Контес»?

— В «Контес»? Все скучают о тебе, часто вспоминают. Поездка во Флоренцию и Рим, о которой говорил Савон, сорвалась. Тебе докладывали об этом?

— Честно говоря, не помню. После смерти мужа я долгое время была сама не своя. Недавно только начала отходить. Но не будем о грустном. Что нового в мире моды?

— Ну, особых новостей нет. Но недавно мне звонил, — Ларис назвал фамилию известного кутюрье, того самого, о котором упоминал Гайнанов. — Предлагал перекупить «Контес» и превратить его в филиал своего Дома. Я послал его куда подальше.

Бачурина промолчала. Не нашла в себе сил сообщить, что кутюрье таки нашел лазейку. А Ларис уже принялся рассказывать об общих знакомых.

* * *

Разговор с Ларисом был для Бачуриной, как глоток свежего воздуха, несмотря на чувство вины, которое точило женщину из-за предстоящей продажи Дома Моды. Татьяна лежала на постели с улыбкой, которая сошла с лица, едва она увидела входящего в спальню Тормиса.

Ян присел у постели и сразу же огорошил новостью:

— Мы выяснили, кто передал заказ на вашу ликвидацию. Помните голос «неизвестного» на кассете? Это некий Юсуп Джафаров.

— Кто такой?

— Интересная личность. Одного с Боксером поля ягода.

— Боксер… Это ему заказывали мою смерть. Отказался от своего намерения?

— Не совсем.

Что-то в словах Тормиса заставило Бачурину насторожиться. Но спрашивать она ничего не стала: если не докладывает, значит, нет в этом необходимости. И, кроме того, она боялась услышать нечто такое, о чем впоследствии будет жалеть.

— И что этот Юсуп? Уголовник, как Боксер?

— Только внешнего лоска побольше и калибр покрупней. Покойный Петр Алексеевич имел с ним какие-то дела. Я принес вам для ознакомления досье на Юсупа Джафаровича Джафарова.

— У вас, я вижу, чуть ли не на всех имеются досье.

— Только на тех, кто представляет для нас интерес или попал в наше поле зрения. Вообще-то считалось, что Юсупов поддерживает дружбу с лидером враждебной Боксеру группировки. Но иногда враги становятся друзьями. И наоборот.

— Вы что-то не договариваете, Ян Эдуардович. Что за привычка, сказав «а», никогда не говорить «б»?!

— Гайнанов встречался с Юсупом. Он сообщил вам об этом?

— Нет. Деловая встреча?

— Не думаю. Слишком много предосторожностей. Мы ничего бы не узнали, если бы раньше не засекли Джафарова с Боксером и не установили наблюдение.

— Может, Андрей почувствовал вкус к шпионским играм?

— Тогда бы он использовал в комбинации возможности информационной службы. Но Сирота не осведомлен об этих контактах. Я интересовался.

— Андрей как-то упомянул, что на него наезжают. Я предлагала посоветоваться с Максом, то Гайнанов сказал, что справится сам. Не имел ли он в виду Юсупа?

— Это не оправдание. Особенно для руководителя подразделения службы безопасности концерна.

— Осуждаете меня за это решение?

— Вы действовали непродуманно.

— Не совсем. Я проконсультировалась с Сиротой и договорилась, что тот будет передавать Гайнанову лишь самую необходимую информацию. Сирота лишь формально подчинен Андрею Дмитриевичу и имеет прямой выход на меня.

— Хм, честно говоря, я не ожидал от вас столь изощренного коварства.

— Приятно слышать.

— Значит, мы можем гнать через Гайнанова дезу? И получатель будет считать, что добытая информация является абсолютно правдивой.

— Если только не усомнятся в надежности источника.

— Это уже забота Юсупа.

— Вообще-то, я думала через Андрея оказывать влияние на Зотова и косвенно на Казарина с Лебединским.

— Вы делаете успехи, Татьяна Николаевна.

— У меня нет иного выхода. Вы же видели поступивший факс…

— Теперь ждите бури.

— Руганью меня уже трудно пробить. Нужно оружие посерьезней. Так что там насчет Боксера?

Неожиданный поворот разговора застал Тормиса врасплох.

— В каком плане?

— В плане покушения на меня.

— Он предпринял попытку, — признался Ян. — Неудачную. Теперь заперся в своем доме, как в крепости. Кажется, что-то его здорово испугало.

— Вы узнали, что именно?

— Кто-то сбросил его человека с крыши. А позавчера был избит и попал в больницу начальник «контрразведки» Боксера.

Бачурина достаточно изучила Тормиса, чтобы уловить в его голосе озабоченность:

— Вас что-то беспокоит?

— Вы не поручали это Максу или Сироте?

— Но ведь вы уже спрашивали их об этом? Разве не так?

— Они отрицают. Но это ничего не значит.

— Я не давала подобного распоряжение. Может, Юсуп?

— Не думаю. Похоже, появилась какая-то неизвестная сила, имеющая какие-то интересы в Ровске. И мне это не нравится.

Бачурина долго молчала, размышляя. Затем распорядилась:

— Мы должны знать все, что происходит в городе. Что касается Джафарова, оставьте мне его досье для ознакомления. Думаю, что вы уже подобрали материалы и на Гайнанова. Оставьте и эти бумаги. Я хочу, чтобы в дальнейшем вы ежедневно готовили краткую справку о том, что Андрей Дмитриевич делал в течение дня. С Юсупа — глаз не спускать. Я должна знать, кто за ним стоит.

— Будет исполнено, — Тормис выпрямился в кресле, будто перед ним была не молодая женщина, измученная недомоганием, а генерал.

22

* * *

Боксер затаился. Он сократил до минимума прием посетителей и совершенно перестал выезжать в город. Для оправдания был пущен слух, что авторитет заболел чем-то респираторным. Но люди сведущие намеками, что насморк главаря «бановской» группировки имеет скорее нервное происхождение. Когда твоих людей начинают отправлять по одному на больничные койки, а кое-кого и выбрасывать из окон — поневоле заосторожничаешь. По городу ходили предположения одно фантастичней другого. Да и сам Боксер терялся в догадках: что это — ответ на попытку покушения на Бачурину или Юсуп и его шеф Паша натравливали Боксера на графиню с целью отвлечь его внимание, а сами исподволь готовились нанести по авторитету удар и захватить контролируемые тем территории? Недаром Паша через своих эмиссаров обхаживает Ходосеева. Думают, Боксер щи лаптями хлебает. Не на того напали! У Боксера тоже есть свои люди в окружении ровского мэра. И он осведомлен о шагах Паши, направленных как против корпорации «Цесарь», так и против бановской группировки.

В общем, авторитет до поры, до времени не собирался покидать своей норы. А пока десятки агентов Боксера сновали по городу, собирая информацию. Все добытые за день сведения суммировались и ежевечерне докладывались главарю.

В комнату заглянул Жердь:

— Приехал Мосол.

— Пусть заходит, — буркнул Боксер.

После того, как Бугор попал на больничную койку, контрразведку группировки возглавил двухметровый «шкаф» по кличке Мосол. Не потому, что был пригоден к данной деятельности, а потому что Боксер абсолютно доверял бывшему мяснику, раньше состоявшему у него в телохранителях.

Когда Мосол вошел в комнату, половицы под ним прогнулись и жалобно застонали.

— Узнал, кто отметелил Бугра? — угрюмо поинтересовался Боксер.

— Он и сам не знает. Или армейцы, или менты. Но не знакомые Бугру.

— Он сам решил, что нападавшие были ментами, или это твое мнение?

— Бугор так считает. Я ведь этих ментов не видел.

Боксер выбрался из-за стола, прошелся по комнате. Встал за спиной здоровяка:

— А почему Бугор решил, что его мудохали менты?

— Или армейцы, — добавил Мосол. — На урок не похожи, масть не та. А для обычной сявоты — били слишком мастерски.

— Что слышно про Шанхая?

— Бухает, по лебедям ударяет. Гуляет. И его день и ночь пасет милиция. Сам видел, как два глаза перли за Шанхаем по улице. Морды ментовские, я их сразу чую.

Боксер согласно кивнул. О том, что Шанхая взяла под наблюдение уголовка, докладывал и Бугор. Значит, Шанхай не тот человек, которого нанял Паша. Может, братва ошиблась, решив, что вместе с Юсупом в Ровск приедет и опытный мокрушник? Это ведь только слухи. Имей Юсуп своего стрелка, стал бы он обращаться за помощью к Боксеру? Тогда кто сбросил Бекаса? Неужто люди Бачуриной? Что ни говори, а покойный Гришин сколотил крепкую организацию.

Выслушав городские сплетни и пересуды, Боксер отпустил «шкафа». День подошел к концу. В спальне уже дожидалась девка, с которой авторитет спал всего вторую неделю. Еще не успела наскучить. Да и хороша в постели, хоть и не профессионалка.

Боксер потянулся и крикнул в комнаты:

— Жердь! Выпусти кобелей на ночь и обойди дом. Пора спать ложиться.

Телохранитель послушно отправился выполнять приказание. Авторитет в последнее время осторожничал до невозможности. Особенно после того, как пришлось расстаться с Бугром. Установил систему видеонаблюдения, да по соседству на «хате» постоянно сидела тройка-четверка ребят. Попробуй, сунься.

Жердь выпустил собак, достал сигареты. Закурил, разглядывая небо. Целый день было пасмурно, а к ночи облака разошлись. Наверное, к морозам.

Вдруг со стороны дома раздался истошный женский крик. Жердь бросился к двери, но она оказалась заперта, отпереть ее можно было только изнутри. Телохранитель заметался по двору. Встревоженные криком и метаниями человека, залаяли собаки. Крик послышался вновь. Жердь оглянулся, увидел полено и метнул его в окно. Завыла сирена. Телохранитель достал пистолет и рукояткой посбивал осколки. После этого полез в окно.

— Стой! Ты куда, падла! — закричали с соседнего двора двое или трое урок, поспешивших на сигнал тревоги. Один из них, видя лезущего в разбитое окно злоумышленника, пальнул из охотничьего ружья.

* * *

Через час к дому Боксера подъехал майор Гайденко. Узенькая улочка была заполнена машинами: милицейскими, с включенными мигалками, и иномарками группировщиков, услышавших о стрельбе у дома Боксера. «Братва» собиралась небольшими кучками, о чем-то тихо переговаривалась, поглядывая на сотрудников милиции. Но на рожон не лезли, а их предводители всячески демонстрировали готовность к сотрудничеству. У самого дома виднелись микроавтобусы ОМОНа и несколько джипов УБОПа. Из-за множества автомобилей подъехать к дому не было возможности.

Заметив Задорожного, отдававшего распоряжения сотрудникам угрозыска, Гайденко махнул рукой:

— Эй, капитан, распорядись, чтобы дали дорогу.

Задорожный подошел, тоскливо оглядел улочку:

— Безнадежно, товарищ майор. Дальше не проедите. Я лучше сержанта пришлю, чтобы за машиной приглядел.

— Что произошло? — поинтересовался Гайденко. — Я слышал: Боксера убили.

— Черт его знает. Тело обнаружила девка, ночевавшая в доме. Боксер заглянул к ней, сказал чтобы готовилась и пропал. Она подождала, а потом, услышав из ванной шум воды, пошла туда. И увидела на полу Боксера. Мертвого. Вроде как наступил на обмылок, поскользнулся и ударился шеей о край ванны. Эксперты нашли и мыло, и волоски на ванной. Следов посторонних в доме нет. У девки просто не хватило бы сил сломать такому бугаю шею.

— А телохранитель где был?

Задорожный в нескольких словах рассказал о действиях телохранителя, что стало известно с его слов:

— Смех и грех получился. Видно, дружки приняли Жердя за злоумышленника и саданули по нему дробью. Парню повезло. Большинство дробинок попали ему в правую руку и ягодицу. Руку немного защитила кожаная куртка. А вот ягодице досталось. Могли и все хозяйство отстрелить. Впрочем, заряд был ослабленный и Жердь больше испугался, чем пострадал. Вот тут и началась катавасия. Сигнализация воет. Девка наверху верещит. Жердь орет. Собаки заходятся лаем. А дружки с соседнего двора никак не могут в дом Боксера попасть. Собаки не пускают. Псов перестреляли бы, но тут патрульная машина подъехала. Кто-то из соседей позвонил. А потом и все остальные подоспели.

— Значит несчастный случай?

— Похоже.

— Слышу в твоем голосе сомнение.

— Я не сомневался бы, не имей мы уже один несчастный случай. С Бекасом. Да и Бугор очень кстати в больницу попал. И опять — случайность.

— Если ты прав: имеем пример очень чистой работы. И доказательств преднамеренного убийства нам вовек не сыскать.

— Но попробовать все-таки следует?

— А куда деваться? Работа такая.

* * *

Слухи о проделках жен достигают ушей мужей в самую последнюю очередь. В справедливости этого утверждения Евгению Ходосееву пришлось убедиться на собственной шкуре. В то время, как он уже был готов начать наступление на корпорацию «Цесарь», официально обвинив ее покойного владельца в торговле наркотиками и отмывании грязных денег, мэру Ровска сообщили, что его жена не сегодня-завтра займет кресло директора Фонда Великого.

— Что-то я не пойму вашей игры, — заявил городской прокурор, давний соратник мэра, сверля Ходосеева кабаньими глазками.

— О чем это ты? — не понял Евгений Михайлович.

Прокурор вкратце пересказал циркулирующие в городе слухи.

— Что за ерунда?! — возмутился мэр.

Прокурор лишь пожал плечами и поспешил откланяться. Ходосеев никогда не интересовался личной жизнью жены. О том, что у Любы может возникнуть роман с кем-нибудь на стороне, Евгений Петрович и не думал. Не потому, что не был ревнивым (своих любовниц он ревновал о-го-го!), а просто привык считать жену серенькой мышкой, на которую никто не обратит внимания. Да и сама Люба была слишком робкой, чтобы крутить амуры. А уж интересами и увлечениями жены Ходосеев не интересовался и в молодости. Покупает свои книги, шастает по музеям, и слава Богу. Оказывается, напрасно не интересовался.

Дома Любы не оказалось. Евгений Петрович сел у телефона и задумался: куда звонить? В художественный музей? В Фонд Великого, телефона которого он не знал? А может, самой Бачуриной? Проклятье! Мэр потянулся к трубке, решив позвонить зятю. Но замер: просить, чтобы чекисты искали его жену? Ходосеев позвонил вахтеру и даже против обыкновения обратился к нему на вы:

— Не скажете, как давно ушла Любовь Андреевна?

Вахтер удивился:

— Она уже вернулась. Вместе со Свиридовой, из семнадцатой квартиры.

Перепрыгивая через ступеньки, мэр сбежал на два этажа ниже и позвонил в квартиру художницы.

Дверь открыла хозяйка. Она оказалась на голову выше мэра и больше походила на гренадера в юбке, чем на творческую личность. В крупных лошадиных зубах Свиридовой торчала сигарета. Выпустив в Ходосеева струю дыма, она холодно поинтересовалась:

— Чем обязана?

— Люба… Любовь Андреевна у вас? Пусть поднимется домой.

В ожидании жены Ходосеев яростно мерил шагами зал, то и дело натыкаясь на мебель. Сказать, что он был в бешенстве, означало ничего не сказать. И когда в прихожей раздался звук звонка, Евгений Михайлович метеором примчался к двери и распахнул ее настежь, готовясь обрушить на супругу свой праведный гнев. Но в коридоре никого не оказалось. Лишь на коврике у порога лежал пакет из плотной бумаги.

— Что за глупые шутки? — пробормотал Ходосеев, наклоняясь за конвертом.

Надорвав край пакета, мэр вытащил несколько цветных фотографий отменного качества. Снимки легко можно было бы принять за порнографические, если бы одним из действующих лиц не являлся сам Евгений Михайлович. На каждой фотографии Ходосеев был запечатлен в новой позе и с новой напарницей.

Лишь через пару минут, услышав шаги поднимающейся жены, мэр осознал, что продолжает стоять на лестничной площадке с фотографиями в руках. Он бросился обратно и сунул пакет в портфель.

— Ты что-то хотел, дорогой? — спросила Любовь Андреевна, входя в квартиру.

Евгений Михайлович, еще минуту назад готовый выплеснуть на жену волну ярости, сейчас растерянно молчал. Смущало содержимое подброшенного пакета. Да и жена, честно говоря, немного сбивала с толку. Во-первых, говорила она мягко, но твердо, как человек, ощущающий свою силу. Это было совсем не похоже на всегда безропотную и покорную Любу. Изменилась и внешность супруги. Строгий костюм, прическа. И главное — лицо! Черт возьми, это было лицо думающего человека!

— Что это значит? — выдавил из себя Ходосеев.

— Что именно? — спросила Люба, усаживаясь в кресло и забрасывая ногу на ногу.

— Что означают разговоры о Фонде Великого?

— Это означает, что я нашла себе занятие по душе.

— Занятие по душе?! А ты не могла посоветоваться со мной?

— А разве тебя это интересовало?

Благожелательно-мягкий тон бесил Ходосеева. Да она издевается над ним! И он взорвался. Стремясь взять верх в стычке голосом и напором.

— Может, ты прикажешь мне теперь дома сидеть, пока по своим фондам будешь шастать?

Жена и теперь нарушила привычную схему. Не стала жаловаться на судьбу, сварливым голосом перечисляя обиды, не заплакала. Она просто дала мужу выговориться.

— Тебе это было бы полезно.

— Что?!!! — от крика взбешенного мэра задребезжали хрусталики на люстре.

— Женя, уймись, ради Бога. Не хватало, чтобы соседи вызвали милицию.

— Милицию?! — Ходосеев стукнул кулаком по столу так, что дерево жалобно хрустнуло.

— Если не успокоишься сию секунду — подам на развод.

— Да как ты проживешь без меня? Ведь ничего не умеешь!

— Как-нибудь проживу, — Люба оставалась по-прежнему спокойной. — А вот что будет с тобой?

— На что ты намекаешь?

— А ты сам подумай, — женщина достала из сумочки сигареты и закурила.

Ходосеев потерял дар речи. Что происходит? Может ему подменили жену?

— Женя, раз ты затеял этот разговор, то давай расставим точки над «i». Для меня не секрет, что я давно не устраиваю тебя как женщина.

«У нее кто-то есть! У нее кто-то есть», — завертелось в голове у мэра. Теперь все стало понятно: и внешний вид, и уверенный тон. Ходосеев не слушал больше жену, он придумывал кары, которые обрушит на неверную. Из задумчивости его вывело лишь слово «развод», прозвучавшее за этот вечер во второй раз. «А ведь она не шутит», — понял Ходосеев. И, похолодев, вспомнил о пакете, о котором в пылу ссоры успел забыть.

— Подумай о том, что я сказала, — Люба поднялась с кресла.

— О чем подумать? — тупо переспросил Евгений Михайлович.

— О последствиях развода.

Ходосеева ушла, оставив супруга в раздумьи. Мэр стал прикидывать, как скажется на его карьере развод. Во-первых, он лишится поддержки клана жены. Это в лучшем случае. Но если теща и Люба начнут подзуживать своих родственников, занимающих достаточно высокие посты, и те ополчатся на Евгения Михайловича… К тому же бракоразводный процесс вряд ли прибавит мэру популярности в преддверии выборов, особенно, если станет известно о его многочисленных любовных связях. А тут еще эти снимки! Если они попадут в руки жены…

Едва мэр вспомнил о пакете, как зазвонил телефон.

— Ходосеев, ты все понял? — послышалось в трубке.

— Алло! Кто это?!

— Пора тебе, Евгений Михайлович, угомониться.

Голос был мужской, но мэр не сомневался, что угроза исходит от Бачуриной. Ничего, на нее тоже компромат имеется. Пусть не на нее лично, а на покойного Великого. Но если мазнуть как следует, на весь «Цесарь» дегтя хватит. Не отмоются.

Евгений Михайлович, подхватив в руки портфель, поспешил закрыть входную дверь и отправился в кабинет, чтобы запереть злополучные фотографии в сейфе. «Если попросить Мазура, сможет он найти шантажиста?» — мелькнуло в голове, но Ходосеев тут же отмел вздорную мысль. Толик самостоятельно способен найти разве что собственную ширинку. Да и то, не всегда. Вот послал Бог помощничка.

Евгений Михайлович набрал на сейфе код и с усилием открыл тяжелую дверцу сейфа. Бросив пакет на нижнюю полку, хотел уже было запереть сейф, как вдруг обнаружил, что там чего-то не хватает. А именно — папки с компроматом на Великого. Ходосеев выпученными глазами смотрел в стальное нутро, ничего не понимая. Ведь утром все было на месте! Почему-то вспомнился Боксер, убитый этой ночью. И смутные слухи о причастности Бачуриной к этой смерти, которые с утра гуляли по городу. В голову полезли совсем уж нелепые мысли. «Может, она и своего муженька… того!» — Евгения Михайловича передернуло. От такой всего можно ожидать. Он поспешно выгреб содержимое сейфа в портфель и выскочил в зал. Уже надевая пальто, подумал: а разве его служебный сейф надежней домашнего?

Евгений Михайлович опустился в кресло, в котором недавно сидела Люба, и достал из забытой женой пачки сигарету. Болела ушибленная рука.

Вновь зазвонил телефон. На этот раз сотовый, в кармане пальто.

— Алло, — хриплым голосом произнес несчастный мэр, ожидая новых неприятностей.

Звонила Вика.

— Женя, я заглянула к Зине. Заедешь за мной после работы?

Любовница не могла выбрать худшего времени для звонка. Чертовы бабы уже так достали, что он чувствовал себя ярым женоненавистником.

— Иди ты!..

В трубке уже звучали короткие гудки, а Евгений Михайлович все никак не мог закончить забористую тираду. Но зато уж отвел душеньку.

* * *

Тормис застал Бачурину, за телефонным разговором. Не прерывая беседы, она указала Яну на кресло напротив.

— …Да, я учту ваш совет. Но прошу, чтобы вы тоже позвонили Ивану Осиповичу и напомнили о его обещании. Для меня это важно. Обязательно позвоню, чтобы сообщить, как все прошло. И скорей выздоравливайте. Целую.

— Что за Иван Осипович? Уж не Царедворцев?

— Он самый.

— И с кем же это вы беседовали о Царедворцеве?

— С дядей.

— Каким дядей? — удивился Тормис.

— С моим дядей, Константином Никовани. Кажется, старик заболел. Надо бы слетать его проведать.

— И далеко дядя живет?

— На Балеарских островах.

— Ого! Не ближний свет.

— Не смотрите на меня так, Ян Эдуардович. Я не собираюсь лететь в ближайшие дни.

— Просто я удивляюсь. Вы никогда не упоминали о своем дяде.

— А вы никогда и не интересовались. Что ж, приступим к работе.

— Этой ночью скончался Боксер, — сообщил Ян Эдуардович.

Татьяна испытующе посмотрела на мужчину.

— Наши люди не имеют к этому никакого отношения, — заверил Ян.

Бачурина взяла принесенную сводку и углубилась в чтение. Пробежав глазами первый абзац, она стукнула ладонью по столешнице:

— Ян Эдуардович, я прошу вас выяснить, кто распространяет эту мерзкую клевету!_— Она раздраженно взмахнула зажатым в руке листком.

— Какую клевету?

— О моей причастности к смерти Боксера. И опять эти слухи о смерти Серенко. Я специально попросила выяснить, кто он, и узнала, что этот человек погиб от несчастного случая. Почему вдруг его смерть вспомнили? Я еще могу понять, когда мне приписывают покушение на Боксера. Но почему — Серенко? Кому это могло понадобиться?

— Мне.

— Вам?!

— И вам тоже, — ни мало не смущаясь добавил Ян. — Это по моему приказу распустили слух. Как и многие другие. Гоним дезу.

— Но зачем? Вы можете объяснить: зачем?! — почти крикнула Татьяна Николаевна. — Какую пользу может принести эта напраслина?

— Мы ничего не делаем без определенного смысла.

— Но при чем тут этот Серенко? Кто он вообще такой? Я никогда раньше даже не слышала этого имени.

— Серенко — никто, пустой звук. Но им мы пугали наших врагов перед прошлым собранием акционеров. А теперь имя Серенко всплыло, потому что обстоятельства его смерти сходны с обстоятельствами гибели Боксера.

— А если милиция поверит и начнет трепать мне нервы?

— Пусть проверяют. Лишь убедятся, что мы не имеем к этим смертям никакого отношения.

— И все же объясните: зачем понадобилось распространять эти слухи?

— Кто услышит, задумается: стоит ли задирать «беззащитную» вдову.

— Это обо мне? Ладно. Но почему вы убеждены, что слух достигнет ушей тех, кому он предназначен? И главное, поверят ли ему?

— Слухи передаются даже в среде критически относящихся к ним людей. Их передают хотя бы ради того, чтобы продемонстрировать свою осведомленность. Через две недели весь Ровск будет говорить о том, что смерть Серенко сошла вам с рук. Еще через неделю, а то и раньше, сопоставят обстоятельства этого «несчастного случая» с тем, что произошло с Боксером. И вскоре Ровск заговорит о том, что Боксер поплатился за свою наглость. Не надо было разевать пасть на то, что принадлежит вам. Собственно, уже начали так говорить.

— Но я повторяю: поверят ли этому слуху наши противники?

— Главное, поверят друзья. Друзья всегда склонны верить самому худшему. А уж по отношению друзей будут судить и враги. А если даже и не поверят, все равно в своих планах будут исходить из худшего.

— У вас на все имеется объяснение. Вы что же, готовы реорганизовать свою организацию в агентство по изучению слухов?

— А как вам нравятся обвинения в торговле наркотиками?

— Ради Бога! Вы думаете, что говорите?!

— Но ведь ходят и такие слухи. Ими пытались прикрыть обыск, проведенный в вашем доме едва ли не сразу после смерти Великого. Помните, тогда к вам и в офис «Цесаря» сразу же явились чекисты?

— Увы, помню.

— Этот слух о наркотиках опять стал циркулировать в Ровске.

— Кто его распространяет?

— Ходосеев, кто же еще.

— Никак не уймется. Пора бы его приструнить.

— Думаю, через день-два мы это сделаем.

— Хоть эту занозу удалите, — вздохнула Татьяна. — Кстати, мне очень расхваливают жену Ходосеева, Любовь Александровну. Говорят, очень приятная и симпатичная женщина. Рекомендуют ее в администраторы картинной галереи, которую я передаю городу.

— У меня нет возражений.

— А вот у меня почему-то появились сомнения: уж не вы ли позаботились о том, чтобы именно Ходосееву рекомендовали на эту должность?

— Все получилось само собой. Мы приложили минимум усилий. Кстати, возможно Любовь Андреевна займет должность не администратора, а директора Фонда. У нее вдруг обнаружились организаторские способности. Об учреждении Фонда и назначении Ходосеевой его директором мы заявим завтра.

— Но, как это будет выглядеть? Вы собираетесь шантажировать мужа, а жена возглавит Фонд Великого.

— Жена за мужа не ответчица.

— Надо будет напомнить об этом кредиторам «Цесаря». Что еще?

— Раз мы заговорили о клевете — вот исследование реакции на перепечатки из парижского бульварного листка. Большинство ровчан восприняли публикации как клевету и завалили редакции газет протестами. Звонят — телефоны раскалились!

— Я вижу, вы радуетесь. Это вы организовали волну возмущения?

— Были задумки, но мы от них отказались, когда увидели, что общественное мнение на вашей стороне и не нуждается в подогреве. Венец — завтрашняя публикация в городском официозе. Мне уже удалось получить верстку. Подборка фотографий, на которых вы запечатлены с губернатором Мостовым, Самойловым и другими известными личностями. Общий заголовок: «Это тоже любовники Бачуриной?»

— В городском официозе? Опровержение? — удивилась Татьяна.

— Это похоже на капитуляцию Ходосеева, — заметил Ян.

— А что вы оставили на десерт? Я вижу у вас в руках папку.

— Материалы на директорат и Гайнанова.

— Пришло время поставить всех на место?

— Пришло.

23

* * *

Казарин заперся в кабинете и распорядился никого не впускать и ни с кем не соединять. Ему надо было подумать. В последние дни произошло много такого, что требовало анализа. Смерть Боксера. После ухода Великого уголовник распоясался вовсю. Немало крови он попортил и Казарину. Так что несчастный случай, унесший жизнь авторитета, отрадное событие для корпорации. Вот только если бы не упорные слухи, что к этому приложила руку Бачурина. Такой поворот не устраивал Михаила Петровича. Положим, у самой графинюшки на подобное злодейство — кишка тонка. Но Гайнанов или Зотов вполне могли. А где гарантия, что они не прибегнут к силовым методам против своих соратников-конкурентов? Вот и мэр неожиданно изменил свое отношение к «Цесарю». Припугнули или купили? Недаром жена Ходосеева возглавила недавно созданный Фонд Великого. А может к мэру применили и кнут, и пряник. Сперва прижали, отчего он ходит, как в воду опущенный, а потом показали морковку. Вот и поджал хвост. Тоже неплохое событие, если бы и в этом случае не торчали уши Бачуриной. Как бы Татьяна Николаевна не преподнесла какого-то сюрприза на сегодняшнем собрании. Правда, говорят, что она продолжает болеть. Но Гайнанов и Зотов — здоровы, как быки. И явно что-то затевают. Что?

Ожил телефон на столе. Казарин недовольно поморщился: ведь просил ни с кем не соединять.

— Михаил Петрович, звонили от Бачуриной, — доложила секретарь. — Просят срочно подъехать на Богоявленскую.

— Зачем?

— Сказали, по неотложному делу.

Казарин хотел распорядиться, чтобы секретарша перезвонила Бачуриной и уточнила время и тему встречи, но следующая фраза секретаря заставила его переменить решение.

— Вызваны также Лебединский, Зотов и Гайнанов.

В коридоре председатель Правления столкнулся с соперниками. Зотов и Гайнанов имели обеспокоенный вид. Они тоже явно не знали, чем вызвано столь неожиданное приглашение, да еще в день экстренного собрания акционеров. У подъезда офиса Казарина ожидал Лебединский, решивший присоединиться к союзнику, чтобы не отправляться на Богоявленскую в одиночестве.

* * *

Руководители корпорации мчались на вызов Бачуриной, гадая, что означает ее выходка. Женский каприз? Или она хочет сообщить что-то по-настоящему важное?

Татьяна Николаевна приняла их неласково. Даже не предложила сесть.

— Валентин Валентинович, — обратилась она к Лебединскому, — вот эта крайняя стопка документов поступила ко мне из банка, управляющим которого вы являетесь, в течение последней недели.

Приглашенные обернулись и увидели в углу кабинета, у стены, четыре огромные стопы папок. Казарин с Лебединским переглянулись. Они и не подозревали, что через их офисы проходит столько бумаг. Они просто распорядились передавать наследнице копии всех входящих и исходящих, без пометок. Пусть сама разбирается.

— Разрешите? — банкир подошел к самой большой из стопок, взял верхнюю папку. — Да, это, кажется, из моего банка.

— Это действительно важные документы, с которыми мне необходимо познакомиться?

— По всей видимости, так. Таков обычный порядок.

— Тогда зачитайте, пожалуйста, любой документ из папки, которую вы держите.

Лебединский непонимающе уставился на Бачурину. А затем, не придумав ничего лучшего, взорвался возмущением:

— Вы оторвали нас от работы, чтобы устраивать сцены? Это неслыхано!

— Хорошо. Я зачитаю сама.

Татьяна Николаевна раскрыла скоросшиватель, пробежала взглядом по первой странице и обратилась к присутствующим.

— Вопрос, который нам следует рассмотреть, касается предоставления кредита под залог имущества. Какой-то «челнок» просит несколько тысяч долларов на свой бизнес, под проценты.

— Я не понимаю, что вас не устраивает в этом предложении? Риск минимальный. Мы не первый год занимаемся подобным.

— И для каждой такой сделки вам требовалась подпись Петра Алексеевича? У вас нет специалистов, способных решить этот вопрос без моего личного участия? Интересно, что скажут акционеры, когда им представят перечень документов, направляемых мне на ознакомление? Возможно, они решат, что вам не хватает опыта и способностей.

— Я не позволю вам разговаривать со мной в подобном тоне!

— Это я не позволю вам поступать со мной, как с глупенькой девчонкой! И вам придется дать отчет в своих действиях перед собранием акционеров.

— Вот и отлично. Там и поговорим! На собрании!

Лебединский повернулся, чтобы уйти. Но Бачурина его остановила:

— Вы ведь утверждали, что это важные документы, требующие скорейшего рассмотрения.

— Я и сейчас это утверждаю. Сейчас не такое время, чтобы пренебрегать делом из пустого каприза или глупых амбиций.

— Вы совершенно правы, Валентин Валентинович. Дело — прежде всего. И потому я не стану выяснять с вами отношения. Но вы упомянули о прохождении документов. Я не поленилась узнать, какой порядок существовал при Петре Алексеевиче. И выяснила: прежде, чем бумаги попадут на мой стол, они должны быть завизированы вами. А я лишь одобряю или отвергаю ваше решение. Я, а не вы, конечная инстанция. Поэтому будьте любезны, пройдите в соседнюю комнату и просмотрите эту кипу документов. Вы без труда убедитесь, что все они без вашей подписи.

Лебединский оглянулся на Казарина. Но тот смотрел в сторону и совершенно не собирался поддерживать управляющего банком.

— Я пришлю за этими документами и просмотрю их в своем офисе. Это все?

— Еще один вопрос. Изучая бумажные завалы, мы обнаружили в них необъяснимые лакуны. И постарались сами восстановить отсутствующее. Ознакомьтесь, пожалуйста, вот с этим, — Татьяна Николаевна подала банкиру одну из трех красных папок, лежащих перед ней.

Управляющий еще раз оглянулся на Казарина, но тот вновь проигнорировал умоляющий взгляд союзника. Валентин Валентинович с опаской раскрыл папку. Едва взглянув на документы, он отшатнулся, будто увидел змею.

Дверь отворилась, в кабинет вошли двое молодых людей, по-видимому, вызванные Бачуриной.

— Саша, помогите Валентину Валентиновичу отнести папки в свободный кабинет. И окажите ему необходимую помощь. Как только управитесь, Валентин Валентинович, сразу же ко мне. Я приму без промедления.

Михаил Петрович, обладавший быстрым и цепким умом, уже понял, что Лебединский подставился самым глупым образом. Сколько раз он предупреждал банкира, чтобы тот воздержался от махинаций с кредитами. Но тот совершенно опьянел от бесконтрольности и пользовался банком, как своим собственным. Интересно, на чем его поймала девчонка? Наверняка на сущем пустяке. Вот дурак! Подчинится он теперь Бачуриной или нет, — уже не играет никакой роли. По требованию девчонки Правление освободит Валентина Валентиновича от занимаемой должности. Да и кто он такой? Всего лишь управляющий. Служащий, на место которого всегда можно найти другого.

Смотреть на Лебединского было неприятно. Его плечи как-то сразу поникли, и управляющий, опустив голову, вышел шаркающей походкой в сопровождении атлетов.

Когда за проигравшим закрылась дверь, Бачурина взяла в руки следующую красную папку. Казарин поспешил упредить удар, произнеся с улыбкой:

— Теперь, как понимаю, настал мой черед? Однако вы можете легко убедиться, что направленные мной на подпись документы оформлены по всем правилам.

— Вы правы. Но только отчасти. Поскольку лишь часть документов, наиболее важных, имеет вашу визу. И они совершенно теряются в ворохе других, вроде сводной ведомости движения средств на счетах строительного треста.

— Материалы отобраны мной лично. Остальные посланы на тот случай, если бы вы захотели более глубоко вникнуть в тот или иной вопрос. По-видимому документы перепутались при перевозке. Я прикажу наказать виновного.

— Надеюсь, вы в дальнейшем не допустите подобного. Я вас больше не задерживаю.

Бачурина отложила красную папку в сторону, так и не открыв ее. Раз Казарин капитулировал, обострять отношения не было нужды.

Своих соратников Татьяна Николаевна отчитывать не стала. После ухода Казарина она пригласила их сесть, предложила кофе. После чего стала обсуждать трудности, которые могли возникнуть в ходе собрания. О стопках документов, высившихся в углах, больше не вспоминалось. Но Зотов и Гайнанов были достаточно умны, чтобы понять — что урок предназначался и им тоже.

— Свекруха кошку бьет, а невестку поминает, — проговорил Гайнанов, когда они вышли из кабинета.

Зотов полностью согласился молодым коллегой. Девочка оказалась далеко не так проста, как казалось поначалу, и манипулировать ею вряд ли удастся. Аркадия Константиновича интересовало также, на кого был собран компромат в последней оставшейся красной папочке. На него или на Гайнанова?

Ой, не случайно на столе у графини лежало именно три, а не две или четыре папки.

Ну и штучка же эта, Татьяна Николаевна!

* * *

Спустя три часа после того, как Зотов и Гайнанов вышли от Бачуриной, из ворот особняка на Богоявленской выехала кавалькада автомобилей, среди которых выделялся длинный, как крейсер, «Линкольн».

Охотник с любопытством смотрел на промчавшиеся мимо него лимузины. Он все-таки верно рассчитал, что Бачурина не сможет отказаться от посещения отчетного собрания акционеров. Впрочем, это было не слишком сложно. Но правильно выбрать путь, по которому кортеж проедет к «Цесарю», — свидетельство профессионализма Охотника. Отличное место для засады. Если на повороте установить взрывное устройство, нечто среднее между картечницей и миной, шквал осколков сметет все три автомобиля. Можно подстраховаться и расстрелять останки машин из гранатомета. Все необходимое для проведения акции уже переправлено в Ровск. Однако время использовать этот арсенал не пришло.

Катайся пока, Татьяна Николаевна. Тебе еще придется познакомиться с моим искусством. Но не сейчас. Позже.

Охотник бросил последний взгляд вслед скрывшейся кавалькаде и направился к машине, оставленной в квартале от этого перекрестка.

* * *

Как и в прошлый раз, Гайнанов вышел встречать Бачурину. Но сейчас вместо дождливой осени стояла зима, и Андрей Дмитриевич не выскочил во двор в одном пиджачке, надел и шапку, и пальто.

У подъезда выстроились рядами престижные иномарки акционеров. У всех входов и ворот, вдоль тротуаров топтались, выпуская при дыхании клубы пара, сотрудники милиции и службы безопасности. Сторонний человек мог бы подумать, что ожидается приезд какого-то высшего государственного чина, а не рядовой мультимиллионерши.

Вот показался первый «Мерседес» с мигалкой на крыше. Автоматически Гайнанов сделал шаг навстречу. И почувствовал, что кто-то трогает его за локоть. Обернувшись, Андрей увидел телохранителя Бачуриной.

— Татьяна Николаевна просит, чтобы вы встретили Самойлова и Царедворцева. Они подъедут с минуты на минуты, — сообщил Кузнецов.

— Макс, а разве вы не с Татьяной Николаевной? — удивился Гайнанов.

— Графиня уже в здании, в своем кабинете.

— А как же? — не находя слов Андрей указал на «Мерседесы», сворачивающие во двор.

— Татьяна Николаевна уже в кабинете, — повторил телохранитель, — и просит вас встретить Самойлова и Царедворцева. Они, кажется, уже приближаются.

Макс повернулся в противоположную сторону улицы, откуда подъезжал «ЗИЛ» в сопровождении черных «Волг». Андрей обратил внимание на флажок с гербом Ровска на капоте.

Не успел Гайнанов подойти к центральному входу, где в окружении небольшой свиты дожидался гостей Зотов, как регулировщики перекрыли улицу, чтобы «ЗИЛ» беспрепятственно развернулся и припарковался перед «Цесарем». Из машины выбрался губернатор Мостовой. Как старому знакомому, кивнул Зотову и посторонился, чтобы могли выйти его спутники, академик Царедворцев и Самойлов, недавно ставший главой одной из думских фракций. Андрей Дмитриевич ничего не знал ни о намечавшемся визите этой троицы в «Цесарь», ни о том, что Самойлов и Царедворцев в Ровске. Это был сюрприз не только для Гайнанова, но и для Зотова.

Казарин хмуро взглянул на часы. Пора бы начинать, а Гайнанов и Зотов задерживаются. Лебединского тоже нет. Но его отсутствие Михаила Петровича не удивляло. Он знал, что еще вчера вечером управляющий банком написал прошение об отставке. Лебединского «ушли». Того гляди, и до Казарина доберутся. И вот генеральный директор, председатель правления, как мальчишка, дожидается, когда соизволят появиться его замы. Гендиректору только и остается, что делать вид, будто он просматривает бумаги и все идет как надо. Время от времени он поглядывал в зал, где заметил Ходосеева. Присутствие мэра означало полную его капитуляцию. Соотношение сил складывалось явно не в пользу Казарина. Михаил Петрович оглядел собравшихся, прикидывая, на кого из недавних союзников может положиться. Многие отводили взгляд. Но больше всего беспокоило то, что он не видел Оганесова. Не приехал, подлец! А ведь обещал.

Наконец объявились Гайнанов и Зотов. Пройдя на свое место, адвокат наклонился к Казарину:

— Приехала Татьяна Николаевна. Сейчас подойдет.

Михаил Петрович, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, важно кивнул головой, в душе проклиная и Зотова, и Бачурину.

Из бокового прохода на сцену, где находились места президиума, вышла Татьяна Николаевна. При ее появлении Гайнанов и Зотов поднялись с мест, их примеру последовали остальные. Тем более, что в двух шагах за Бачуриной следовали трое мужчин, известных всем в этом в зале. И если кто-то мог себе позволить оставаться в кресле в присутствии женщины, то при появлении губернатора встали все. Да и Самойлов с Царедворцевым были людьми уважаемыми. В хорошей компании предстала графинюшка перед акционерами. Задействовала тяжелую артиллерию. Теперь даже сомневающиеся, убедились в крепости ее позиций. Чуть позади них шел человек, чье появление в свите Бачуриной было не менее символично.

Увидев за Татьяной Николаевной Оганесова, Казарин понял, что его игра проиграна окончательно и бесповоротно. Артур наконец определился, на чьей он стороне и, как всегда, выбрал победителя. Казарин нашел в себе силы улыбаться и пожимать руки высоким гостям. Но ему было сейчас ой как не радостно.

* * *

Через четыре часа после начала собрания пресс-секретарь Бачуриной сообщил собравшимся журналистам первые новости. Татьяна Николаевна стала президентом и председателем Правления корпорации «Цесарь». Зотов и Гайнанов получили должности вице-президентов. Что касается Казарина, он остался членом Правления.

* * *

Охотник увеличил изображение на экране. Итак, вот во двор корпорации въезжает «Линкольн» в сопровождении двух «Мерседесов». Но среди охраны не видно оживления. Более того, в это самое время личный телохранитель Бачуриной находится в метрах пятидесяти от «Линкольна», на противоположном углу здания. Охотник вызвал нужные кадры. Гайнанов указывает на приближающийся кортеж, а Кузнецов объясняет, что Бачурина уже в офисе. Охотник не имел возможности записать разговор мужчин, но их жесты были красноречивы. Эскорт лимузинов, с помпой промчавшихся по городу, всего лишь отвлекающий маневр. Теперь остается отыскать машину Бачуриной. Это должна быть простенькая, малоприметная машина. На экране замелькали изображения — компьютер производил отбор автомобилей, которые были засечены в течение нынешнего дня как у дома на Богоявленской, так и у офиса корпорации. Таковых оказалось пять. Затем в дело включился человек. Охотник просмотрел отобранный материал и исключил из списка машины Зотова и Гайнанова. Осталось еще три автомобиля. Выбор Охотник остановил на черной «девятке». По всем признакам, Бачурина отправилась в «Цесарь» именно на этой машине. Вопрос теперь заключается в том, вернется ли она из офиса прямо домой? И воспользуется ли все той же «девяткой»?

* * *

По окончании собрания был устроен банкет для наиболее важных лиц из приглашенных, соратников Бачуриной и высоких гостей.

* * *

Все получилось! Бачурина сама не верила этому. Однако факт: она добилась того, чего хотела, и даже большего. Президент корпорации! А ведь ей нет еще и тридцати… И это еще не вершина. Недаром на банкете Самойлов намекал, что имеет на ее счет большие планы. И речь теперь шла не о почетном зиц-председательстве в Союзе финансистов, а о чем-то большем. И мандат депутата Думы для этого «Чего-то» — только начало. Если только Татьяна Николаевна этого захочет.

Перспективы пьянили. А пока Бачурина сидела в полутемном кабинете и ожидала, когда ей скажут, что можно отправляться домой. По мере того как спадало возбуждение, она все больше чувствовала усталость. И все больше хотелось оказаться в родных стенах на Богоявленской.

Оказывается, ко всему можно привыкнуть, даже к добровольному затворничеству, на которое она себя обрекла. Раньше Таня не могла и представить, что сможет без малого два месяца прожить не выезжая из дома. Без театра, выставок, без встреч с друзьями. Наконец, без «Контес». Пережила… Впрочем, не до театров было.

— Татьяна Николаевна, — в кабинет заглянул Макс, — можно идти. Машина уже ждет.

Персональный лифт спустил Бачурину и Кузнецова в подземный гараж, где к этой минуте не оставалось никого из посторонних. Никто, кроме телохранителей, не мог видеть, как президент корпорации садится в рядовую «девятку». Впрочем, акционеры и сотрудники «Цесаря» были уверены, что Бачурина уехала на «Линкольне» еще двадцать минут назад.

Макс помог Татьяне устроиться на заднем сидении. Обошел машину и уселся с противоположной стороны. Кроме Кузнецова в «девятке» находились еще один телохранитель и водитель. Автомобиль вырвался на залитые электрическим светом улицы вечернего города. Ровск готовился к Новому году. Машины сопровождения присоединились в квартале от «Цесаря» и шли в пятидесяти метрах впереди и позади «девятки».

— Красный свет, — предупредил водитель, притормаживая на перекрестке.

Телохранитель на переднем сидении заерзал, обеспокоено поглядывая на соседние машины и на тротуар.

— «Дозор», — вызвал Кузнецов по рации передовую машину. — Незапланированная остановка.

— Мы заметили. В эфире порядок.

— «Ратник» вызывает «Воеводу», — дала о себе знать замыкающая группа. — В поле обзора ничего подозрительного.

Бачурина принялась смотреть в окно. На город медленно падал снег. На тротуаре, напротив входа в магазин, курил мужчина, одетый не по сезону в куртку из джинсовой ткани и черную лыжную шапочку. Наверно жену дожидается. Поглядывает на витрину и двери магазина. Когда мужчине надоело это занятие, он стал рассматривать остановившиеся машины. В какой-то момент Татьяне показалось, что незнакомец смотрит прямо на нее.

* * *

Охотник терпеливо поджидал жертву. Когда черная «девятка» приблизилась к перекрестку, загорелся красный свет. Все произошло, как и планировалось. Передовая машина с аппаратурой радиоконтроля оказалась отрезанной от объекта охраны, а сама «девятка» стала прямо над канализационным люком. То, что люк лет уж десять был скрыт под слоем асфальта, никакой роли не играло. В этом случае важно лишь то, что к люку имелся доступ снизу. Охотник еще раз убедился, как важно детально изучить местность, на которой предстоит работать. Он улыбнулся и нажал кнопку на спрятанном в левой перчатке устройстве. Тотчас красный свет сменился на желтый, цвет предупреждения.

Едва зажегся зеленый — «девятка» рванула с места. Охотник почувствовал необоримое желание помахать ей вслед.

Жаль, что заказчики отменили покушение, наложив «табу» на любые акции в ближайшие три дня. А ведь какая возможность представилась! Запрется теперь графиня в своем особняке, и жди, когда она снова в городе покажется. Но кто платит, тот и заказывает музыку. А за беспокойство и упущенный шанс Охотнику отвалили неплохой куш отступного.

Другой бы положил денежки в карман и отдыхал. А Охотник использовал сложившуюся ситуацию для проверки собственного профессионального уровня. Тем более, что подготовленные сценарии использовать уже не придется. «Всегда новое» — вот девиз Охотника.

Что ж, результат получился неплохой. Охотника едва не обманул трюк с лимузинами и малолитражками, но он все же переиграл охрану Бачуриной. В этом помогли телекамеры, установленные вокруг особняка на Богоявленской и офиса корпорации, и компьютер, обработавший поступающую информацию. И еще чутье.

В общем, Охотник был доволен собой. Ощущение торжества от маленькой победы портило только воспоминание о недавней газетной шумихи вокруг парижских похождений вдовы Великого. За спинами довольных друг другом Бачуриной и Гайнанова киллер неожиданно увидел себя! Он вспомнил инцидент в Париже, когда едва не попал в объектив уличного фотографа. В мужчине на фото, прикрывающемся журналом, вряд ли кто узнает Охотника. Тем более, в Ровске. И все же, после появления фотографии сразу в нескольких газетах он чувствовал себя так, будто гуляет по улицам голым. Того и гляди, станут пальцем показывать: это тот самый, из Парижа. Но кто мог представить, что женщина в кафе — это Бачурина!? И уж вовсе в голову не приходило, что в будущем, вслед за мужем, придется принимать заказ на ликвидацию вдовы.

Значит, сегодняшнее короткое «свидание» — уже не первое. До свидания, Татьяна Николаевна. Рад был тебя увидеть. Мы еще встретимся. Скоро. Очень скоро.

СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

24

* * *

Бачурина удивительно быстро вошла в курс дел. Ежедневное, в течение полутора месяцев, ознакомление с доставляемыми из офиса «Цесаря» материалами пошло на пользу. Однако новая госпожа президент удивила сотрудников центрального офиса не только своей осведомленностью, но и тем, что прибыла с собственной командой. «Людям Бачуриной», расставленным в ключевых местах, не понадобилось время на раскачку и ознакомление с обстановкой, они сразу же включились в работу. Приход в корпорацию этой команды оказался сюрпризом даже для Зотова и Гайнанова. Не так проста оказалась графинюшка, как казалась.

* * *

Машина Охотника неслась на север, в сторону Москвы. Шел снегопад, временами переходящий в настоящую метель. Быстро темнело, видимость не превышала десятка метров. В такую погоду люди предпочитают оставаться дома, а в дорогу отправляются лишь при крайней необходимости. Поэтому «жигуленок» Охотника мерял пустынную трассу один.

Свернув на обочину, Охотник притормозил и взглянул на часы. До связи оставалось меньше двух минут, а до развилки, где планировалось провести сеанс связи, еще около семи километров. Не успеть. Придется рискнуть и остановиться для разговора в неподходящем месте. Впрочем, чего боятся? Кто его станет пеленговать? Спутниковые телефоны сейчас не редкость. Единственное, что может насторожить, так это то, что при этом используется шифратор. К тому же не примитивный инверсор, а сложная «профессиональная» аппаратура. Для пущей безопасности осуществлялась не голосовая связь, а через клавиатуру подключенного ноутсебука с дополнительной кодировкой. Компьютер ускорял процесс шифрования и дешифровки, что делало возможным обмен фразами через не слишком большие промежутки времени.

В жизни Бачуриной и ее окружения произошли значительные перемены. А значит, для успешного осуществления акции требовалась дополнительная информация. Татьяна Николаевна продолжала безвылазно сидеть в своем особняке, но без знания распорядка дня объекта и его окружения, без сведений о системе безопасности надеяться на успех акции не приходилось. Об этом Охотник поставил заказчика в известность во время второго сеанса связи. Сегодня он должен был получить ответ.

Набрав сообщение, Охотник нажал кнопку передачи. На экране появилась надпись «ждите». Компьютеру потребовалось около четверти минуты, чтобы зашифровать и отправить три слова. Ответа пришлось ждать куда дольше. Наконец на экране появился коротенький текст: «Мы можем предпринять попытку проникновения в жилище объекта. Но после получения необходимой информации вы должны осуществить акцию не позже, чем через неделю. Задержка с исполнением будет расценена как провал задания. Сообщите о своем согласии или отказе».

Неделя на исполнение. И еще не известно, насколько полными будут полученные сведения. Это задание оказалось самым сложным из тех, что доводилось выполнять Охотнику. Но решение трудной задачи — разве это не удел настоящих мужчин. А риск… Риск лишь щекочет нервы, делает охоту более увлекательной.

Охотник согласился. Конечно же, согласился.

И опять в дорогу. Ночь, метель, а водитель стремился выжать все из мотора, не думая ни о правилах движения, ни о собственной безопасности. Требовалось как можно скорей покинуть район выхода на радиосвязь. И, кроме того, в его распоряжении имелось всего пять часов на то, чтобы преодолеть без малого триста километров и вернуться в Ровск. В иной день это не составило бы большого труда, но сегодня… Охотник жал и жал на педаль газа. Двигатель ревел. Колеса бешено вращались, «жигуленок» с трудом протискивал себя сквозь разыгравшуюся пургу. Ничего, ближе к Ровску погода улучшится. Если, конечно верить синоптикам.

* * *

Татьяна Николаевна вернулась с заседания Правления озабоченной. Корпорация, несмотря на все усилия, продолжала балансировать на самом краю пропасти. Один неверный шаг, и все рухнет в тартарары. А ведь совсем недавно казалось, что кризис миновал. Но победить претендентов на кресло президента еще не означало решить все проблемы корпорации.

— Пригласите ко мне Яна Эдуардовича, — распорядилась Бачурина, поднимаясь в домашний кабинет.

Графиня предпочитала руководить корпорацией из своего особняка, поэтому все правое крыло первого этажа было отведено под ее личный офис. Здесь она принимала посетителей, проводила заседания Правления.

С каждым днем Татьяна Николаевна все больше использовала службу безопасности не для физической защиты своей особы, а для решения возникающих перед корпорацией проблем. Организация, специализирующаяся на охране, постепенно приобретала черты разведывательной службы. Бачурина поручала Тормису прощупать позиции того или иного госчиновника, следить за конкурентами, лоббировать интересы «Цесаря» в министерствах. Потихоньку стали подбираться и к депутатам Государственной Думы — участок работы, совершенно запущенный после смерти Великого.

В ожидании руководителя разведки Бачурина углубилась в изучение черновых набросков статьи, которую намечалось поместить в очередном номере журнала «Профиль». В следующем году планировалось начать настоящее информационное наступление, чтобы создать у широкой публики образ «Цесаря» как респектабельной и преуспевающей компании. Немалую роль в этом уделялось и формированию имиджа самой Бачуриной. Для этого, в общем-то, и служила статья в «Профиле».

— Я не помешал? — Ян Эдуардович вошел в кабинет без стука. Раз секретарь его не остановила, значит хозяйка кабинета предупреждена и не имеет ничего против беседы с Тормисом.

— Вот, читаю заметки статьи. Тут все больше о моих предках. Оказывается, прапрадед участвовал в переговорах, предшествующих заключению Порт-смутского договора.

— Это после русско-японской?

— Да, мирный договор подписал с российской стороны Кассиди, предок Олега Кассиди.

— Кто это?

— Олег Кассиди? Знаменитый модельер, создававший платья для самой Жаклин Кеннеди.

— Эмигрант, наверное?

— Еще первой волны. Американец русского происхождения. Сейчас ему… даже затрудняюсь сказать, сколько. Всегда мечтала встретиться. Это известнейший в мире моды человек. А ведь я тоже хотела сделать карьеру модельера. Я тут сделала пометку, чтобы журналист как-то обыграл это обстоятельство.

— Но вы пригласили меня не для обсуждения статьи.

— Верно. Ян Эдуардович, мы никак не можем преодолеть трудностей с получением кредита. Придется самой ехать в Москву. Но прежде, чем я отправлюсь к Баланову, оцени, насколько велики шансы на успех. Гайнанов говорит, Петр Алексеевич уже подкатывался к Баланову и вроде все решил. Почему же сейчас возникли трудности? Покопайся в архиве. Нет ли там чего по линии службы безопасности. далее продолжение речи. Гуковский — тебе что-нибудь говорит эта фамилия?

— Модест Семенович?

— Баланов в этом вопросе целиком полагается на Гуковского.

— Гайнанов уже делал попытку договориться с Модестом. Кончилось все заурядным пьянством.

— Значит, повторим попытку. Организуй мне встречу с Модестом. И узнай о нем побольше.

* * *

За окном плавно падали крупные хлопья снега, а столбик термометра упорно полз вниз. Погода — как с рождественской открытки. Может, хоть в этот раз на Новый год будет снег и мороз, а не дождь и слякоть. Следующий год обещает быть особенным. Совсем не таким, как предыдущие.

Люба Ходосеева вспомнила недавнее собрание в «Цесаре», на которое ее пригласили вместе с мужем. Женя сидел насупленный, но когда к ним подошли Бачурина и Самойлов — оживился, и постарался произвести на московского гостя впечатление. Он это умеет, когда захочет. Говорят, Самойлов один из богатейших людей России и делает успешную политическую карьеру. По меньшей мере, так потом утверждал муж, довольный новым знакомством. На Ходосееву этот банкир-политик произвел впечатление умением держаться и галантностью. Когда Любу представили ему, он поцеловал ей руку и, обернувшись к губернатору Мостовому, произнес:

— Не знаю, как со всем остальным в Ровске, но в красивых женщинах вы не должны ощущать недостатка.

Комплимент, на вкус знатока, мог показаться тяжеловатым. Да и предназначался не только Ходосеевой, но и стоящей рядом Бачуриной. Но Люба не была избалована вниманием мужчин и потому при словах банкира вспыхнула от удовольствия. Роль светской женщины ей нравилась с каждым днем все больше.

— Люба! Тебя к телефону, — раздался голос мужа из комнаты.

Евгений Михайлович теперь большую часть вечеров проводил дома. Хотя работал не меньше, а больше. После встречи с Самойловым Ходосеев стал подумывать о дальнейшей карьере. Тем более, что он стороной услышал, будто на следующий год Мостовой собирается перебраться в столицу, то ли в правительство, то ли в администрацию президента. И если постараться, очень можно рассчитывать на освободившееся кресло губернатора. В этом свете даже Бачурина перестала казаться ему монстром.

Люба прошла в зал и подняла трубку. Звонила Свиридова.

— Ты давно Борю видела?

— Вчера.

— А Талисманова?

— Третьего дня.

— Значит, не знаешь, куда они запропастились?

— А зачем они тебе понадобились?

— Обещали помочь с компьютерной версткой буклета и сквозь землю провалились. Хоть бы один догадался оставить телефон программиста. Ну скажи, разве можно мужикам верить? — Не прощаясь, Маша повесила трубку.

— Что гренадерша от тебя хотела? — поинтересовался Евгений Михайлович, не питавший симпатий к Свиридовой.

— Буклет ей надо закончить. Программиста не может найти.

— А когда у вас открытие? — спросил Ходосеев, в последнее время ставший проявлять интерес к делам жены.

— Через месяц.

— Так чего беспокоиться?

— Через неделю с нами должна встретиться Татьяна Николаевна. Мы хотели показать ей хотя бы оригинал-макеты печатной продукции. К тому же мы собираемся выпустить набор открыток, посвященных Фонду Великого.

— Ну-ну, — пробурчал Ходосеев то ли осуждающе, то ли одобряюще — не поймешь. Затем ему пришла в голову какая-то мысль, и он вскинул голову: — А Бачурина будет присутствовать на открытии?

— Не знаю. Возможно, нет. Татьяна Николаевна еще недостаточно хорошо себя чувствует.

— Так-так, — Евгений Петрович забарабанил ручкой по столу. — Вы еще не решили с помещением для коллекции? А почему бы вам временно не использовать муниципальную галерею?

— Я посоветуюсь…

— «Посоветуюсь»… Ты ведь директор Фонда! Привыкай к этому.

Ходосеев стал обдумывать, как обернуть открытие Фонда Великого с пользой для себя. Раз Бачурина не появится, значит, председательствовать будет Любка. Ну и он сам, как мэр, будет присутствовать. Тем более, что мероприятие состоится в муниципальной галерее. В общем, надо дать задание пресс-секретарю, чтобы прикинул, как можно развить эту тему в новостях.

Любовь Андреевна тоже погрузилась в размышления. Она думала о том, что изменениям в своей судьбе обязана двум людям: Маше и Борису.

* * *

— Где ты пропадал? — поинтересовалась Ходосеева у Бори при встрече. — Ведь должен был помочь Маше с буклетом.

— Совсем из головы вылетело! — стукнул Борис ладонью о лоб. — А чтобы подобного больше не случилось, запиши номер моего пейджера. И разреши сделать тебе маленький подарок.

Мужчина протянул элегантный браслет из какого-то серебристо-матового материала.

— Симпатичная вещичка, — женщина с интересом принялась рассматривать безделушку.

— Главное ее достоинство скрыто от глаз, — голосом заговорщика сообщил Борис.

— И что это за достоинство?

— Если нажать на вот эту выпуклость — откроется доступ к такому же пейджеру, как у меня.

— Но это, наверное, стоит кучу денег?! Я не могу принять такой подарок.

— Боже мой! От кого я это слышу? Кто говорит о деньгах? Жена мэра? Директор Фонда Великого? Разве это деньги? Деньги — это когда их столько, сколько, например, у Бачуриной. И, кроме того, я приобрел эту безделушку на рождественской распродаже, со значительной скидкой. А ежемесячную плату тебе придется вносить самой.

— Спасибо. Я видела нечто подобное — пейджер в виде браслета — в сериале о Коломбо.

— Кто это еще такая?

— Такой, — улыбнувшись, поправила Люба. — Это не женщина, а мужчина. Лейтенант полиции Коломбо. Ты что, ни разу не смотрел этот сериал?

— Я редко смотрю телевизор.

— Верно твоя сестра говорит — тебя интересуют только картины. Да, кстати, актер, играющий Коломбо, рисует.

— Могу себе представить его картины!

25

* * *

— Татьяна Николаевна, к вам посетитель.

За день эта фраза, пожалуй, прозвучала раз тридцать. Даже в выходные находились дела, требующие безотлагательного решения. Основной поток посетителей секретари заворачивали к помощникам Бачуриной. Но наиболее важных персон, принимала хозяйка дома. Ирина, выполняющая роль секретаря-референта, обычно сообщала по селектору фамилию и цель визита. Сейчас она не назвала имени. Значит, посетитель был особый.

Таня посмотрела на экран монитора. В приемной рядом с Ирой стоял пожилой мужчина восточной внешности.

— Простите, как доложить графине? — осведомилась Ирина, поправляя очки, которые недавно стала носить. Не из-за плохого зрения, а для поддержания имиджа.

— Джафаров, — четко выговаривая буквы, произнес посетитель.

— Я это поняла, — вежливо улыбалась Иринка. — Как доложить по имени-отчеству и о цели визита?

— Юсуп Джафарович Джафаров. Я старый компаньон Петра Алексеевича.

Нынешний кабинет Бачуриной имел два входа. Один — через приемную, другой — через комнату отдыха. Вторая дверь отворилась, и в комнату вошел Тормис.

— Принять мне его? — спросила Бачурина, указывая на монитор. Она испытывала перед посетителем невольный страх.

— Обязательно. Надо узнать, с чем он пришел.

— Мне страшно, — призналась Татьяна Николаевна. — Даже его имя почему-то ассоциируется у меня со смертью.

— Не стоит опасаться, я буду за дверью. И, кроме того, сейчас сюда подойдет Сергей Шешель. Да еще Иринка в приемной.

— Джафаров, скорей всего, захочет поговорить со мной наедине.

— Так ведь Сергей глухой. Так и скажите Юсупу.

— Хорошо. Будь наготове. У меня недобрые предчувствия.

— Все будет о'кей. — Прежде чем покинуть кабинет, Ян Эдуардович положил на стол книжку и пояснил. — Это деталь к вашему психологическому портрету.

Татьяна молча кивнула.

— Ирина Викторовна, пригласите Юсупа Джафаровича, — проговорила Бачурина в селектор.

Джафаров оглядел кабинет, когда-то принадлежавший Великому. Здесь мало что изменилось. Вот только за столом сидел не осанистый Петр Алексеевич, а хрупкая женщина, почти девочка. И на столе среди папок и бумаг лежала книга, в яркой обложке. Джеки Коллинз. Его дочь недавно читала этот роман. Бачурина учится жизни по женским романам? Посетителю стоило труда не улыбнуться.

Юсуп поклонился хозяйке кабинета, уселся в предложенное кресло и вкрадчиво начал:

— Я понимаю, что вы сейчас переживаете смерть мужа. А проблема, с которой я пришел, довольно щекотливая и малоприятная. Дело в том, что мы с вашим мужем совместно вели некоторые дела…

— Как я понимаю, после Петра Алексеевича остались какие-то неоплаченные долги?

— Совершенно верно.

— И какую сумму вам должны?

— Я не хотел бы обсуждать этот вопрос в присутствии посторонних. Повторяю: дело щекотливое.

— Не беспокойтесь, Сергей глухой. Последствия контузии, полученной в Чечне.

Юсуп обернулся и посмотрел на стоящего за его спиной телохранителя. Здоровяк, глядя сверху вниз, улыбнулся, демонстрируя дружелюбие.

— Он действительно глухой?

— Зачем мне вас обманывать? После смерти мужа следовало принять некоторые предосторожности, и я пригласила на службу Сергея. Он глухой, но с реакцией у него все в порядке.

— А он не может читать по губам?

— Может. Но вы сидите к нему спиной. А я не собираюсь произносить ничего компрометирующего.

— Что ж, так тому и быть. Так вот, ваш муж должен людям, которых я представляю, некоторую сумму.

— Сколько?

— Пять миллионов. Наличными.

— Сумма внушительная, — осторожно произнесла Бачурина. — Сколько это в долларах?

— Я и говорю о долларах. Пять миллионов долларов.

— Вы в своем уме?

— Вполне.

— И у вас есть подтверждающие документы?

— Вот копии гарантийных обязательств, — Юсупов протянул через стол папку с документами.

Бачурина быстро пробежала глазами текст, отпечатанный на русском и английском языках.

— Что за товар должен был поставить мой муж? — прочитав текст, спросила Татьяна Николаевна.

— Если вам это не известно, то я не вправе открыть суть нашей сделки. По крайней мере, сейчас. У меня нет на то полномочий.

— Недельный срок… Это следует обдумать. Я могу оставить у себя копии?

— Конечно. Как же иначе?

— Все это так неожиданно… Смерть мужа, беспокойства о его бизнесе… Теперь вы с этим колоссальным долгом.

Бачурина прошла к бару, налила себе коньяку. Пригубила. Вернулась в кресло, грея бокал в ладонях.

— Вообще-то я не пью крепких напитков, но в такой день… — пояснила Таня, будто оправдываясь. Затем вспомнила, что не предложила выпить гостю. — Может, и вы что-нибудь желаете? Коньяк? Виски? Может, кофе? Извините, что не предложила сразу — голова идет кругом.

Бачурина вновь подошла к бару, некоторое время перебирала бутылки. Затем остановилась на одной.

— Это азербайджанский коньяк. Изготовлен по какой-то особой рецептуре. Кто-то подарил его Петру Алексеевичу, Великому коньяк нравился.

— Спасибо за благоприятный отзыв о коньяке. Это был мой подарок.

— Тогда тем более вам нельзя отказываться, — Таня протянула гостю бокал. — Извините, но я несколько минут поразмышляю, прежде чем принять какое-то решение.

— Это ваше святое право.

В отличие от хозяйки кабинета, Юсуп Джафарович выпил коньяк одним глотком.

— Бар в вашем распоряжении.

— Благодарю. Может быть, позже.

Юсуп наблюдал за Бачуриной, сидящей напротив него по другую сторону стола. Он ожидал увидеть растерянную, убитую горем молодую женщину, с которой будет невозможно вести деловой разговор. Но, похоже, сложности, возникшие с установлением своей власти над корпорацией, беспокоят вдову больше, чем кончина мужа. Все-таки Бачурина вышла за Великого не по любви, а ради денег. А ведь какой любящей женой казалась…

Через некоторое время Джафаров почувствовал, что выпитое действует на него как-то необычно. В желудке ощущался некоторый дискомфорт. Голова была затуманена больше, чем можно было ожидать от глотка коньяка.

— А если я несколько повременю с выплатой долга? Какие проценты будут начислены?

— Ради вас — минимальные, — ответил Юсуп, больше прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, чем к собеседнице.

— Что ж, обсудим наши дела, — произнесла Бачурина, подавая Шешелю знак, чтобы тот оставил кабинет.

— Мне уйти? — слишком громко, как обычно говорят глухие люди, спросил телохранитель.

— Подожди в приемной, — повторила Таня приказание.

— Прониклись ко мне доверием? — поинтересовался Юсуп.

— Просто предстоящий разговор, не требует свидетелей. Даже глухих. Что же касается собственной безопасности, — я позаботилась о ней.

— Каким же образом? — усмехнулся Джафаров. — В ящике вашего стола лежит пистолет?

— Пистолет имеется, — заверила Бачурина. — Верней сказать, автомат. С таким, знаете, стволом, в который легко входит мой большой палец. Я в этих вещах плохо разбираюсь и не могу сказать, что за штука управляет им, но с того момента, как вы вошли в кабинет, дуло автомата смотрит прямо вам в живот.

— Интересно. Очень интересно, — пробормотал гость, не зная, как реагировать на подобное признание.

— Автомат достался мне в наследство от мужа. А кресло, в котором вы сидите, оборудовано уже по моему предложению. И я не советовала бы вам делать резких движений. В сидение вмонтировано специальное устройство, и стоит мне заподозрить вас в плохих намерениях…

— Все это интересно. Но, может, достаточно меня пугать?

— Что ж, давайте обсудим ваше требование.

— Давайте, — кивнул Юсуп.

— Прежде хотелось бы узнать, что за товар должен был поставить мой муж.

— Я не могу раскрыть секрет.

— Можете. Как только правильно поймете причину своего недомогания.

— Что вы хотите этим сказать? — побледнел Юсуп. Возможность отравление обеспокоила его больше, чем басни о каких-то устройствах в мебели.

— Вы только не волнуйтесь. И не делайте резких движений. Иначе я не смогу вам ничем помочь.

— В чем помочь?

— В ваш коньяк был подмешан яд. Сейчас вы ощущаете тошноту, ваше тело немеет, а рассудок мутится.

По мере того, как Бачурина перечисляла симптомы, Джафаров ощущал, как яд все больше проникает в клетки его тела. Почему-то вновь попалась на глаза яркая книжица, лежащая на столе. «Леди-Босс». Кажется, роман посвящен дочке какого-то американского мафиозного босса. Эдакий вариант женского «Крестного отца». Может, начитавшись подобного чтива, вдова решила обратится к методам мафии? Джафарову совсем некстати вспомнился покойный Боксер…

— Если мы с вами придем к взаимопониманию, можете рассчитывать на противоядие, — продолжала Бачурина.

— Это бред какой-то! Вы начитались глупых книжек!.. Вы не посмели бы!..

— Разве? Неужели вы считаете, что титул графини — это просто ничего не значащая приставка к имени? В роду Бачуриных было немало храбрых воинов, безрассудных авантюристов, лукавых царедворцев. Цареубийцы тоже случались. Яд, который я вам дала, — семейный секрет. Умрете — и ни одна экспертиза не сможет доказать, что это отравление.

— Вы не понимаете, какие люди стоят за этим! Моя смерть не сойдет вам с рук.

— Вам-то какая разница? Вы ведь к этому моменту будете мертвы. Кроме того, почему вы решили, что я не знаю, кто за вами стоит? Сегодня вы сделали два телефонных звонка. Человек, с которым шел разговор, посоветовал надавить на меня.

— Раз вам это известно — вы должны понимать, что упоминаемый человек не оставит мою смерть безнаказанной.

— Пять миллионов — достаточная сумма, чтобы списать смерть любого. Не так ли? Кроме того, вы всего лишь посредник, передаточное звено. Возможно, мне удастся найти более удачную кандидатуру на эту роль. О вас забудут, как о производственной издержке.

— Что вы от меня хотите?

— Во-первых, подробный, без утайки, рассказ о сделке, которую вы заключили с Великим.

— Боюсь, вам не понравится правда.

— Поторопитесь, наше время ограничено. Через полчаса противоядие может оказаться уже бесполезным.

— А где гарантия того, что вы не блефуете?

— Мне нет нужды отягощать душу грехами, которых можно избежать. И, кроме того, выгодней сохранить вам жизнь.

— Хочется в это верить, — произнес Джафаров. К этому моменту он был стопроцентно убежден, что Бачурина действительно подсыпала ему яд.

Вытирая носовым платком выступивший на лбу пот, Юсуп начал свой рассказ. Великий действительно оказался вовлеченным в торговлю наркотиков. Правда, лишь косвенно. Он получал большие суммы наличных от покупателя, а продавцу перечислял уже безналичные средства после подтверждения получения товара. Догадывался ли Великий, в какого рода сделках он принимает участие, Юсуп не знал. Но банкир наверняка понимал, что вовлечен в противозаконную деятельность.

— Имена. Назовите имена, — потребовала Татьяна Николаевна.

Джафаров не стал упорствовать и выдал людей, участвовавших в наркобизнесе. Своя жизнь дороже.

— Это они приказали вам организовать на меня покушение?

— Что? Какое покушение?

— Детали, которые вы обсуждали с Боксером. И не подпрыгивайте так на сидении. Разве я не предупреждала, что вам следует избегать резких движений?

— Что вы плели о покушении? — просипел мужчина, продолжая ерзать в кресле.

— Вы заставляете повторяться. Я говорю о предложении, которое вы сделали Боксеру. И о попытке, которую тот предпринял.

— Так это вы его? — теперь Юсуп испугался по-настоящему. Он уже не верил в благополучный для себя исход.

— Успокойтесь, я не намерена сводить с вами счеты. По крайней мере, до тех пор, пока вы будете мне полезны. А сейчас расскажите: чьим посредником вы выступали? Тех людей, о которых уже говорили?

Поглядывая на часы, Джафаров начал торопливо говорить, сбивчиво и малосвязно.

Когда он умолк, Татьяна Николаевна протянула пакетик с порошком:

— Примите. Сейчас вас отвезут обратно. Полежите, отдохните. Обязательно выпейте молока. К вечеру симптомы отравления бесследно исчезнут. А завтра приезжайте ко мне: еще раз обсудим наше дело. И вот еще что… На вашем месте я не стала бы никому рассказывать о том, что здесь произошло.

Джафаров тяжело поднялся с кресла, развернулся к двери, собираясь уходить.

— Когда он достиг, дверей Татьяна Николаевна предупредила:

— Вам не стоит больше встречаться с Гайнановым. Я знаю, что Андрей Дмитриевич неподкупен и верен мне — потому никаких подозрений с моей стороны. Просто предстоит много работы и не надо отвлекать его по пустякам.

«Продал, сука», — со злостью подумал Юсуп, но в следующее мгновение изменил свое мнение. Хозяйка дома попросила:

— О том, что мне известно о ваших встречах, Гайнанову знать не обязательно.

На устах молодой женщины играла обворожительная улыбка. Однако у Юсупа по спине пробежал неприятный холодок: «Можно считать, что парень покойник. Однако мы недооценивали эту дочь змеи. Впредь с ней следует быть поосторожней».

— Ира, будь добра, — распорядилась Татьяна Николаевна, — попроси кого-нибудь проводить Юсупа Джафаровича к машине.

Джафаров изо всех сил старался сохранять достойный вид. Казалось, его организм полностью разладился.

— Андрей Дмитриевич, проходите в кабинет, — услышал Юсуп голос Бачуриной и тут только заметил Гайнанова. Новоиспеченный вице-президент стоял в углу комнаты, удивленно уставившись на Джафарова.

Обернувшись, для прощального кивка, Юсуп обратил внимание на то, как Бачурина на глазах у остальных подчиненных берет своего заместителя под локоть и мило улыбается. Она явно не скупилась на знаки расположения к Гайнанову. Несомненно, все истолкуют это как знак особых отношений.

«Ох змея! Эта и покойному Петру Алексеевичу даст вперед сто очков. А был ли ее порошок действительно противоядием? Можно ли верить бесстыдной гяурке?» — подумал Джафаров, поклявшись впредь быть с Бачуриной осторожней и никогда больше не принимать из ее рук ни еды, ни питья.

— Где у вас туалет? — спросил он у сопровождающего. — Видно, съел что-то несвежее. Мутит.

— Сюда, пожалуйста, — показал молодой человек. Рядом с представительным Юсупом он казался почти мальчиком.

«Паше говорить о сегодняшнем инциденте не стоит, — продолжал размышлять Джафаров, запершись в одной из кабинок. — Он не поймет, почему я остался жив, решит, что Бачурина перевербовала… Но ведь действительно: у нас с ней появилась общая тайна, мы почти сообщники».

— Вот стерва! — вырвалось у Юсупа не столько от злости, сколько от восхищения.

* * *

Не успел Джафаров выйти на улицу, как двое сотрудников технического отдела повторили весь его путь по дому — каждый коридор, каждую комнату, включая кабинет Бачуриной. С помощью специальной аппаратуры они искали «жучки», которые мог оставить посетитель. Это было распоряжение Тормиса. Особенно тщательно исследовали кабинку туалета, где Юсуп надолго задержался и оставался практически без всякого надзора. Затем, по дому еще раз прошелся начальник техотдела службы безопасности. Все было чисто.

* * *

— Что это за посетитель вышел от тебя? — поинтересовался Гайнанов. — На нем лица не было.

— Некий Юсуп Джафаров. Имел с Петром совместные дела, — ответила Таня. — Ты его не знаешь?

— Не припомню. Должно быть, не самый крупный компаньон.

— Да, — кивнула Бачурина, усаживаясь в кресло. — Обыкновенный посредник. Пришел с каким-то разговором, да все юлил вокруг да около. Не мог собраться с духом. А потом ему и вовсе стало плохо. Обещал подойти завтра. Ты наведи о нем справки: что за человечек? Если стоящий — направь ко мне. А нет — пусть Казарин с Зотовым занимаются.

— Слишком о многих мне приходится наводить справки. Скоро придется создать собственный штат информаторов.

— Может быть, может быть… Только давай обсудим эту проблему завтра. Ладно. Побудь пока здесь, а я схожу… «попудрю носик.»

Войдя в комнату отдыха и плотно прикрыв за собой дверь, Бачурина первым делом поинтересовалась у находящегося здесь Тормиса:

— Разговор записывался? Или ты догадался отключить запись?

Ян отрицательно покачал головой, подумав, что девочка быстро учится.

— Аппаратура не смогла ничего записать. У Юсупа с собой, по-видимому, имелся генератор «белого шума».

— Что это такое?

— Специальный прибор, делающий невозможным прослушивание, а в некоторых случаях и запись, — пояснил Тормис. — Иногда их называют скремблерами.

— Юсупа не обыскивали?

— У нас в коридорах металлодетекторы. Считаю, этого достаточно.

— А если бы у него была с собой мина?

— Кажется, кто-то еще недавно обвинял меня в излишней мнительности…

— Пять миллионов — достаточная сумма, чтобы отправить на тот свет любого человека.

— Вы уже это говорили. Что касается взрывчатки — Джафаров не лучшая кандидатура в камикадзе.

— Разве не бывает часовых или радиоуправляемых мин? Смертнику не обязательно знать, что он служит всего лишь средством доставки.

— Вы правы. О такой возможности я как-то докладывал Гришину. Но потом — как-то выпало из головы. Сегодня же закупим анализаторы.

— Завтра, — поправила Бачурина.

— Да нет, уже сегодня.

— Вот черт! Всегда так… Куда время летит? Никуда не уходи. Нам еще надо многое обсудить. Только выпровожу Гайнанова.

— Андрей, ты единственный человек, которому я могу доверять, — обратилась Таня к Гайнанову, возвращаясь в кабинет.

— Я польщен. Но такое вступление подразумевает, что вслед за ним последует просьба.

— Ты прав: я хочу, чтобы ты вошел в доверие к Зотову.

— К Зотову? У тебя появились сомнения?

— Думаю, что Аркадий Константинович желал бы занять более ответственный пост в нашей корпорации. Должности моего консультанта и члена правления его вряд ли устроят. Не забывай, что он считает меня всего лишь смазливой женщиной, почти девочкой. Должна признать, он отчасти прав, я действительно не готова к крупной игре и я всего лишь женщина. Мне не хватает знаний, выдержки, силы воли. Поэтому я ищу опору в тебе и Аркадии Константиновиче. Все остальные — лишь исполнители. Ты работаешь в корпорации уже не первый год. А вот Аркадий… Он умен. Очень умен. Обладает связями, деловой хваткой. Сейчас он самый мощный мой союзник. Но у Зотова интересы не только в Ровске, и ограничиваются они далеко не одной корпорацией «Цесарь». Поэтому полагаться на него мы можем только с оглядкой. Я хочу, чтобы ты за ним присматривал.

— Почему ты не обратишься с этой просьбой к свой службе безопасности?

— Здесь нужны не мускулы или умение стрелять, а голова. И, кроме того, разве не в твоем ведении находится служба информации? Так кому я должна поручить это щекотливое дело? Да и нет у меня больше людей, которым можно полностью довериться.

— Что я должен предпринять?

— Ты не навязывайся к Зотову с дружбой. Просто внуши, что считаешь его достойным места если не официального главы корпорации, то по меньшей мере «серого кардинала». Дай понять, что ему уготована роль Ришелье при Людовике ХIII. Роль слабого безвольного короля-марионетки, естественно, отводится мне.

— Это имеет какой-то смысл?

— Имеет, — заверила Бачурина. — Может, женщины и лишены способности мыслить логично, но Господь не обделил их коварством и женским чутьем. Пусть Зотов следит за Казариным и остальными. А ты понаблюдаешь за Зотовым.

— А кто присмотрит за мной?

— Я сама, — Бачурина подошла вплотную к мужчине и положила ему руки на плечи.

— Но будешь ли ты по-прежнему доверять мне? — сдавленным голосом произнес Гайнанов. Кровь ударила ему в голову.

— Буду. До тех пор, пока не обманешь, — Бачурина посмотрела референту в глаза. — Мне нужен кто-то, на чье плечо я могла бы опереться. А сейчас иди. Я хотела бы, чтобы ты остался… Но совершенно нет сил. Жду не дождусь, когда смогу упасть в кровать.

— Ты слишком много работаешь.

«Куда больше, чем ты предполагаешь», — подумала Бачурина. Она поцеловала Гайнанова, будто клюнула в губы, и отстранилась:

— Иди.

* * *

Еще никогда в жизни Джафаров не чувствовал себя так мерзко, как сегодня. Но по мере удаления от особняка Бачуриной Юсуп успокаивался. Неделя. Только неделя — и проблема с графинюшкой будет решена. Мужчина усмехнулся. Жизнь штука куда более сложная и опасная, чем в романах. И Татьяне Николаевне придется иметь дело с реальным киллером, а не с одним из ходульных персонажей Коллинз.

Джафаров уставился в окно, размышляя над донесением хозяевам.

— Э, ты что — дорогу забыл? — внезапно воскликнул он, заметив, что водитель везет его не в том направлении.

Шофер притормозил, обернулся, и под огромной кепкой-аэродромом Юсуп увидел незнакомого парня.

— Поговорить надо, — произнес незнакомец — и треснул Джафарова дубинкой. Разговор получился короткий.

* * *

— Вы меня начинаете пугать, — произнес Тормис, когда Бачурина вновь появилась в комнате отдыха.

Таня упала на диван, вытянула ноги, попросила:

— Приготовьте, пожалуйста, чай. Если не затруднит.

— Может, кофе?

— Хотелось бы. Но вы ведь знаете, мне нельзя.

— А чай?

— Я его пью с молоком. Но себе вы можете приготовить кофе.

— Кстати о напитках. Что вы подсыпали в коньяк Юсупову?

— К сожалению, на этот раз не оказалось подходящего яда. Поэтому пришлось довольствоваться вполне безобидным лекарством. Правда, его нельзя принимать вместе с алкоголем. Но ничего, переживет. Заодно почистит желудок. Вы слышали наш разговор?

— Не все, но достаточно для того, чтобы у вас возникло желание меня убрать.

— Не говорите чушь. По вашему, я за пару месяцев превратилась в «Крестного отца»?

— Вы делаете семимильные шаги в этом направлении.

— Кто бы мог подумать, — погрузившись в свои мысли и не слыша реплики Тормиса, проговорила Таня.

— Вы о наркотиках или о заказчике убийства?

— Обе новости стоят одна другой. И неизвестно, какая важней.

— Они взаимосвязаны.

— И как нам теперь поступать? — спросила Бачурина, зная что готового ответа у Тормиса быть не может.

— Возможно, придется прибегнуть к крайним средствам.

— Это обезопасит меня от угрозы покушения?

— По меньшей мере со стороны одного врага.

— Не знаю, не знаю… Устранив одного врага, мы можем нажить сразу нескольких. И весьма могущественных.

— Но и оставить угрозу без ответа — тоже нельзя.

— Правда. А тут еще эти пять миллионов… Придется отдавать. Только где взять эти миллионы? И как отдавать: безналичкой или «черным налом»?

— Хотите вернуть эти деньги?

— А что остается? Вы не хуже меня знаете, что, эти деньги в покое нас не оставят. И в конце концов доберутся.

Ян смотрел на молодую женщину и пытался вспомнить, какой она была в их первую встречу. Бачурина осталась неотразимой красавицей. Она и сейчас по-прежнему полна обаяния. По крайней мере, умеет произвести впечатление. Особенно на тех, кому хочет понравиться. Но бессонные ночи и полные тревог дни, наполнившие вдовью жизнь, безвозвратно унесли свежесть и беззаботность, которые раньше делали ее такой очаровательной. Усталость положила вокруг глаз желтые тени, которые приходится прятать под макияжем. В уголках рта появились глубокие морщины, придающие лицу властное и иногда даже жестокое выражение.

Прежняя милая, жизнерадостная, немного наивная девочка умерла вместе с Петром Великим, и Тормис стал свидетелем рождения нового человека, жесткого и циничного. Но это было необходимое превращение. Без него Тане не сохранить ни богатства, ни даже жизни. Такова цена.

Бачурина устало смотрела перед собой. Тусклый взгляд, скорбно опущенные уголки плотно сжатых губ.

— Вот ваш чай, графиня.

Ян протянул Тане фарфоровую чашку, поставил на столик молочник и сахарницу. Себе налил кофе, настолько крепкий и ароматный, что клубящийся над кружкой пар казался осязаемо вязким.

— Спасибо. Надеюсь, я не подала вам дурного примера и вы ничего не подсыпали в чай?

— Вы и мне не доверяете?

— Доверяю. В силу необходимости.

— Как Гайнанову?

— Вы сами разрушили веру в него.

— У меня возникло ощущение, что он претендует на какие-то особо доверительные отношения с вами.

— Просто рассчитывает занять пустующее место в моей постели, — ответила Таня, держа в руках чашку и о чем-то задумавшись.

Ответ не шокировал Тормиса. Он только поинтересовался:

— Вы таким образом собираетесь обеспечить себе его верность?

— При необходимости, можно попробовать и такой способ. Хотя я не уверена в его эффективности.

— Так что мы будем делать?

— Давайте обсудим это завтра. Я сегодня чертовски устала. И, если не трудно, подайте книгу. Хочу хотя бы взглянуть, что я «читаю».

* * *

Очнувшись, Джафаров дернулся в неосознанном желании бежать, но, увидев направленный на него пистолет, затих. Да и куда бежать? Судя по всему, он находился в каком-то подвале. И похититель наверняка действовал не в одиночку.

— Меня интересует, что ты рассказал Бачуриной и что не рассказал. Особенно о том парне, которого вы наняли для ее ликвидации.

— О Боксере? — спросил Джафаров, стараясь выиграть время и прощупать собеседника.

— Нет, — улыбнулся незнакомец. — О другом. Для которого ты должен был добыть сведения.

Похититель был слишком осведомлен. А Юсуп — слишком измучен событиями нынешнего дня, чтобы оказать сопротивление. Его уверенность в собственной силе дала трещину еще в кабинете Бачуриной. А теперь Джафаров раскололся полностью. Тем более что пока он спал, ему ввели в вену наркотик, подавляющий волю. Но не слишком сильную дозу, чтобы пациент не понес полную околесицу.

26

* * *

Кумов, Шаховской и Бакс выпили на троих без малого четыре бутылки водки. Честно говоря, Бакс даже не пригубил, хотя и на его долю налили стопочку. Сейчас бультерьер заглядывал в лицо хозяина и время от времени тяжко вздыхал. Барин наконец-то соизволил обратить внимание на своего зубастого друга:

— Ну, что ты раз-з-вз-дыхался? Намекаешь, что пора на улицу?

— Пожалуй, и нам не помешает проветриться, — проговорил Шанхай, бросив взгляд на темень за окном. — Мороз быстро приведет в чувство.

— Точно! — подхватил Шаховской. — А потом можно и девочкам позвонить!

Бакс зацокотал когтями в коридор и вернулся в комнату с поводком в зубах. Умная скотинка всячески стремилась поторопить своего хозяина. Наконец мужчины оделись в полушубки и вышли из квартиры. Пес, перепрыгивая через ступеньки, белым мячом скатился вниз, увлекая за собой Барина. Кумов едва поспевал за ними. Выскочив из подъезда, Бакс прямиком рванул к ближайшему дереву и замер, задрав заднюю ногу… Бусинки глаз зверюги в этот момент уменьшились до размера острия иголки, пасть распахнулась в широчайшей улыбке. Уф-ф!! Шаховской с пониманием смотрел на питомца. Когда-то и ему доводилось ходить на оправку по строгому расписанию.

— Прогуляемся немного? — предложил Шанхай.

— Пошли, — согласился Барин. — Заодно купим ликера и шампанского. Надо же чем-то девочек угощать.

— Дались тебе эти девочки…

— Дались, не дались, а сегодня дадутся… — Шаховской засмеялся собственному каламбуру, а затем ехидно поинтересовался: — Что это ты вдруг такой праведный сделался?

— Просто сегодня нет настроения.

— На это дело всегда должно быть настроение. Я ведь тебе предлагаю не фифочек из института благородных девиц, а профессионалок. С ними не приходится задумываться о том, как себя подать, что сказать. Не надо вы-выкореживаться.

— Кочевряжиться.

— Коче… В общем, ты меня понимаешь. С ними просто. Но, если не желаешь, пожалуйста. Хозяин-барин. А я вот не против. Может, мне это, сейчас как воздух нужно… женская ласка.

Мужчины шли по заснеженной улице, освещенной редкими фонарями. Бакс семенил впереди, изредка оглядываясь на хозяина.

— Гляди, это не о тебе с нашей Танькой? — Шаховской указал на стену, где мелом было выведено «А+Т=Л».

— А где она? Я ее уже дня три не видел, — откликнулся Шанхай.

— А вот мы ей позвоним…

Проехал ярко освещенный трамвай, ведомый усталым водителем, торопящимся в парк. Откуда-то, скорей всего из ближайшего переулка, доносилось чье-то нестройное пение и пьяные выкрики.

Из-за угла вышли двое мужчин. Шаховской с Кумовым, хоть и были далеко не трезвыми, но сохраняли какое-то подобие благочинности; эти же двое давно, перешагнули черту, отделяющую человека от обезьяны. Правда с комплексом льва. Залились огненной водой выше ватерлинии. Пьяная волна вынесла доморощенных флибустьеров на Лермонтовский проспект, как раз напротив недавно открытой турецкой шашлычной.

— Ты, гляди — воскликнул один. — По-чучмекски что-то написано!

— У, падлюки, понаехали, наживаются на наших бедах! — второму мало было слов, душа требовала дела, а потому он схватил с земли большой кусок льда и запустил в витрину.

Лед разлетелся на мелкие кусочки, стекло задрожало, но удар выдержало.

— Да не снегом надо, хорошим кирпичом!

Оба борца с социальной несправедливостью бросились на поиски оружия пролетариата.

Увы, поиски оказались бесплодными. В бессильной ярости один из героев закричал истошным голосом в белесое зимнее небо:

— Чурки!!!

— Попрятались, сволочи, — морально поддержал товарища второй. — Ни одного не видно.

Шаховской, Кумов и Бакс, стоя на противоположной стороне дороги, наблюдали за этой сценой.

— Как ты думаешь, Шанхай, — задумчиво проговорил Барин, — если мой папа родился в Казахстане, я могу считаться чуркой?

— Ну, не знаю, — ответил Кумов, пытаясь отгадать, куда клонит приятель. — Это уж как ты сам ощущаешь. А вот меня часто принимают за азиата.

— Чурки!!! — вновь заорал на другой стороне улицы пьяный.

— Эй! — окликнул его Шаховской. — Чего надрываешься?

— Оно тебя?.. — огрызнулся хулиган.

— Ты, кажется, чурок звал. Вот я и хочу спросить, что тебе надо.

— Храбрый, да? Конечно! С клыкастой жирной крысой на поводке… Был бы ты без собаки…

— Во, дурак! — рассмеялся Барин. — Стал бы я на вас Бакса натравливать?! Вы ж не мытые, еще укусит кого и заразится. Сейчас я Бакса отведу, а потом вернусь и по-мужски поговорим.

— Вернешься, как же! Видали мы таких крутых: за угол завернешь и наутек бросишься.

— Не брошусь, — заверил Шаховской противника и обратился к Кумову: — Шанхай, посторожи их, пока я домой смотаюсь.

— Давай, — согласился Кумов.

— Я недолго. Туда и обратно.

Едва Барин с Баксом скрылись за поворотом, парочка стала наступать на Кумова.

— Ты тоже такой храбрый?

— Ребята, давайте подождем, когда он вернется, а потом уже… станем разбираться, кто из нас храбрей, — спокойным голосом проговорил Шанхай, наблюдая, как они обходят его с двух сторон.

— Как же, — так он тебе и вернется! — расхохотался один.

— Может, и тебя отпустить? Чтобы сбегал за приятелем?! — вторил ему другой.

Первый, подобравшийся к Шанхаю поближе, замахнулся… и взлетел в воздух. Перекувырнувшись через голову и описав ногами широкую дугу, он грузно шлепнулся на тротуар. Приземлился мужик крайне неумело, всей спиной. Удар выбил воздух из легких, и герой, распластавшись на льду, широко раскрытым ртом пытался вдохнуть, напоминая при этом выброшенную на сушу рыбу. А Кумов тем временем занялся вторым…

Шаховской еще издали заметил, что Шанхай стоит один. Забияк поблизости не было видно. Барин замедлил бег, остановился, чтобы отдышаться, и лишь через добрых полторы минуты вновь продолжил путь.

— Отпустил? — отрывисто бросил он, подойдя к приятелю. // Обиделся.

Кумов отрицательно покачал головой и взглядом показал себе за спину.

— Ну, дерево, — не понял Шаховской.

— Ты на ветки посмотри, — пояснил Шанхай.

Барин взглянул вверх и восторженно заорал на всю улицу:

— Вот вы где, голубки!!! Соколы мои ненаглядные!

«Соколы», тесно прижавшись к стволу, сидели почти у самой верхушки дерева.

— Это ты их туда загнал? Ну даешь! — Шаховской подскочил к дереву и принялся трясти его. — Груши, груши, вы созрели?!

Однако, как ни старался Барин, раскачать толстый ствол ему не удалось. Тогда он предложил:

— А давай снежками с них шапки сбивать! Кто первый сшибет!

— Думаю, не стоит…

— Это почему же?!

— Вон, «воронок» сюда мчится, — Шанхай указал в конец улицы, где из темноты приближался синий мигающий огонек.

— Эх, жалость! Только развлекаться начали.

Приятели поспешили скрыться в ближайшей подворотне, оставив «груши» висеть на дереве.

С прогулки Кумов вернулся озабоченным. Надпись на стене, которую заметил Шаховской, на самом деле служила вызовом на связь.

Шанхай совсем не случайно повлек приятеля на прогулку в этот час и именно по этой улице. А вот то, что и Барин заметил знак, — было уже случайностью. Заметил, но не понял. В отличие от Кумова.

* * *

— Что это у тебя за прелестная вещичка? — поинтересовалась Свиридова, увидев на руке Любы новый браслет.

— Это пейджер. Удобней носить на руке в виде браслета, чем в сумочке, — Ходосеева подняла руку, чтобы подруга могла получше рассмотреть обновку.

— Разреши? — не удержалась Маша. — Действительно удобно. И сколько такая штучка стоит?

Простой вопрос смутил Любу. Она не знала, ни сколько стоит такой пейджер, ни где его приобрел Борис. Замешательство Ходосеевой не ускользнуло от наметанного глаза художницы.

— Все понятно — подарок, — произнесла Свиридова, возвращая браслет. — Как я понимаю, от Бориса?

— Я не хотела бы, чтобы об этом было всем известно, — честно призналась Ходосеева.

— Не беспокойся — я не сплетница. И не ханжа. Твоему козлу-мужу давно следовало наставить рога. Поразвесистей. И Борька, как объект для любовной интрижки, ничем не хуже других. Я удивилась, если бы такой мужик, как он, не завел в длительной командировке романчик.

— Он не похож на обычного ловеласа, — возразила Люба.

— Хо-хо! У тебя, конечно, большой опыт общения с провинциальными Казановами.

— Я не об этом. Иногда действительно кажется, что Борис испытывает ко мне какие-то чувства. И временами пытается ухаживать. А затем вдруг, будто чего-то испугавшись, отдаляется. Знаешь, он даже ни разу не попытался меня поцеловать.

— Вот это действительно сюрприз! Я-то думала, ваши отношения давно перешли границы платонических… Борька не похож на робкого парнишку. Может, он голубой? Хотя нет, не похож. Дьявол разберет этих интеллектуалов… А ты, Любаня, сама прояви инициативу. А обстановочку подходящую я создам.

— Что ты?! — испугалась Ходосеева. — Я не могу. Мне просто приятно общение с Борисом. Я и не думала…

— «Не думала». Хочешь сохранить верность своему Ходосееву? Эх, бабы, сами не знают, чего хотят, — Свиридова ввернула матерную поговорку, отчего еще больше смутила Любу. — Ты гляди: покраснела! Двадцать лет замужем, а все краснеет… Хрен с тобой, поступай, как знаешь. Как говорил Платон, Солон или какой-то другой древнегреческий умник: как ни поступишь, все равно пожалеешь. Ты за своими любовными переживаниями не забыла, что завтра встреча с Бачуриной?

* * *

Последний месяц Татьяна Николаевна разговаривала по телефону с дядей Константином едва ли не через день. А в некоторые недели — ежедневно. У них даже выработался определенный график, но в этот раз Никовани позвонил вне всех расписаний. Среди ночи. И после разговора с дядей Бачурина срочно вызвала Кузнецова.

— Макс, я срочно должна покинуть дом, но так, чтобы об этом знали ты и я. Это очень важно.

— Невозможно. Двоих-троих человек придется поставить в известность. Но их молчание я вам гарантирую.

— Хорошо. Собирайся. Повезешь меня в город. Сам, без сопровождающих.

Месяц назад Кузнецов усомнился бы в разумности подобного приказа и обязательно поставил в известность Тормиса. Но сейчас он не стал этого делать. Бачурина доказала, что многому научилась, и ее действия всегда направлены на достижение определенной цели. Хотя иногда и кажутся с точки зрения мужчин нелогичными и опрометчивыми. Если Татьяна Николаевна приказывает, значит, в этом есть необходимость.

Поэтому Макс не воспротивился тому, что, приехав на место, Бачурина пересела в поджидавший ее автомобиль, оставив Макса дожидаться в «девятке» и беспокоиться.

Но все обошлось. Хлопнула дверца. Татьяна Николаевна подошла к «девятке» и уселась рядом с Кузнецовым. Макс поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в кобуру.

— Так надо было, — проговорила Бачурина, будто оправдываясь перед телохранителем.

* * *

Утром Татьяна в первую очередь вызвала Тормиса. Но не в рабочий кабинет, а в спальню.

— В городе находится еще один убийца, — сообщила она пораженному начальнику службы безопасности.

— Мне об этом ничего не известно, — признался Ян, гадая, откуда к Бачуриной могли поступить подобные сведения.

— Самодеятельность Боксера была лишь прикрытием для настоящего киллера. Сегодня вы должны получить вещественные доказательства — два противотанковых ружья. Одно предназначалось для человека Боксера, а второе — неизвестному наемнику.

— Человек Боксера — Бекас, — догадался Ян. — Они собирались обстрелять особняк? Но зачем? Ведь прицельная стрельба невозможна.

— Им известны местонахождение моего кабинета и распорядок дня. А боеприпасы, которыми они намеревались воспользоваться, были заряжены отравляющим веществом. Достаточно, чтобы снаряд разорвался в помещении, в котором я находилась.

— Но откуда вам это известно? Ведь Юсуп ни о чем подобном не говорил.

— Конечно, стал бы он раскрывать все свои карты.

— Хорошо бы с ним еще раз поговорить. Жаль, что ночью он покинул Ровск.

— Джафаров сообщил нам достаточно.

— Надо переместить ваш кабинет в другую комнату, — спохватился Тормис.

— Я распорядилась, чтобы подготовили мой бывший кабинет. А тем временем в кабинете мужа вместо стекол установят пуленепробиваемый пластик и кевларовые жалюзи.

— Сами догадались?

— Конечно, нет. Макс подсказал. Он еще посоветовал установить на соседнем здании дополнительные щиты, замаскировав их под рекламу. Таким образом помещение будет полностью защищено от снайпера.

— Разумно, — согласился Тормис.

— Мы вчера допустили непростительную ошибку, — вновь заговорила Бачурина.

Ян насторожился.

— Джафаров мог быть использован в качестве смертника, — продолжила Татьяна Николаевна.

— Мы учли эту ошибку. Уже приняли меры.

— До сих пор нам везло. Надо бы и самим подсуетиться, а не ограничиваться ожиданием неприятностей. Имя заказчика известно, с него и следует начать поиск убийцы.

— А если устранить Пашу? — забросил пробный шар Тормис. — Возможно, смерть заказчика остановит киллера.

— Вряд ли. Паша — лишь известный нам враг, с его смертью ничего не изменится. Только остальные станут осторожней. К тому же я еще не готова отдать подобный приказ. Да и для этого потребовалось бы время, а его-то у нас и нет. Давайте обсудим, что мне может угрожать. О снайперах мы позаботились. Из особняка я не выезжаю.

— Закладку мин тоже можно исключить.

— Остаются посетители. А случайные люди ко мне не ходят.

— Гайнанов?

— Может быть. Все зависит от того, как Джафаров воспринял мои слова об Андрее Дмитриевиче. И поделится ли он своими сомнениями с хозяевами… Нет, Гайнанов отпадает. К нему имеет подход Юсуп, а не киллер.

— Все равно, мы не должны исключать вашего зама.

— Возможно, возможно. Но пока не стоит устанавливать за Андреем слежку. Это насторожит наших «друзей».

— Я хочу вернуться к вопросу о снайперах. Что помешало покушению?

— Это мне неизвестно, — невозмутимо ответила Бачурина.

Возвращаясь в свой офис, Тормис размышлял: откуда она получила свои сведения?

Уже на лестнице Ян вспомнил, что ему незачем спускаться на первый этаж и выходить на улицу. Теперь между особняком и зданием, в котором размещалось охранное агентство, был сооружен переход. Да и вообще, в жилище Бачуриной были произведены значительные переделки. В помещения, прежде занятые картинами и музейными экспонатами, переместились библиотека, столовая, гостиная. А освободившиеся площади на первом этаже отводились под офис президента. Скоро через парадную дверь потоком повалят посетители, курьеры, служащие корпорации, сотрудники личного аппарата Бачуриной. Макс с ног сбился, пытаясь преобразовать систему охраны в связи с новыми обстоятельствами. Нельзя было сказать, что он или Тормис радовались подобной реконструкции, но альтернативой являлись ежедневные поездки Бачуриной в центральный офис. От чего она отказалась.

* * *

— Я убью Бориса. Клянусь! — возмущалась Свиридова. — С ним невозможно иметь дело.

— Что случилось? — поинтересовалась Ходосеева, заходя в квартиру подруги.

— Этот потенциальный Дон-Жуан, — так Свиридова стала в последнее время называть Борю, — обещал подвезти нас к особняку Бачуриной и прихватить по пути отпечатанные образцы буклета. До встречи с Татьяной Николаевной осталось меньше сорока минут, а до сих пор нет ни Бориса, ни образцов.

— Он звонил мне с утра и сказал, что его срочно вызвали в Петербург. А образцы он передал Талисманову. Тот привезет буклет и отвезет нас на Богоявленскую.

— Борис уехал? Надолго?

— Не больше, чем на неделю. В Ровске у него еще дела, обязательно вернется.

— Что за дела?

— Этого я не знаю.

— Вот, голубушка, еще один пример того, что на мужиков полагаться нельзя. Давай готовиться к выходу. Возможно, нам придется добираться на такси и без образцов. Талисманов еще более ненадежный товарищ, чем твой Борька.

Как и предрекала Свиридова, Талисманов задержался. Но художник догадался позвонить и предупредить, что образец все еще не готов и его подвезут прямо на Богоявленскую. Буквально через двадцать минут.

— Что я говорила?! — торжествовала Свиридова. — Придется дело передать в надежные женские руки.

Маша тут же позвонила куда-то, вызвала какую-то Иришу и, продиктовав адрес рекламного агентства, в котором изготавливался оригинал-макет буклета, попросила позаботиться о выполнении заказа. Люба удивлялась предприимчивости Свиридовой: без году неделя в городе, а обзавелась множеством знакомств. Сама Ходосеева не была способна на подобное и завидовала подруге. Как и Борису, также обладавшему способностью устанавливать связи с нужными людьми. Люба удивлялась, почему место директора Фонда предложено не этим двоим, а ей. Только потому, что она жена мэра?

— А Борька точно уехал? — Свиридова посмотрела на подругу так, будто подозревала ее в обмане. — А ну, дай-ка браслетик, попробую высвистеть твоего дружка. Может, он просто загулял. И сходи, завари кофейку. Приятно выпить перед выходом горячего.

* * *

Охотник затаился. В этот день везению Бачуриной должен прийти конец. Но и умирающая змея способна ужалить, и поэтому он предпочел не рисковать и держаться подальше от места осуществления акции. Все, что от него требовалось, он выполнил, остальное сделают «добровольные» помощники. А Охотник залег на конспиративной квартире, никуда не выходил и все время проводил за телевизором, положив рядом с собой радиоприемник, настроенный на милицейскую волну. О результате акции он узнает одновременно с ментами. Жаль, что в новостях сообщат об этом лишь вечером, а то и на следующий день. Однажды Охотник работал в Америке, в Нью-Йорке. Ему понравилась эта страна. Хотя бы тем, что новости там распространяются значительно быстрей. И Охотник смог увидеть на экране «ящика» труп своей жертвы уже через пять минут после совершения акции. Впрочем, то было совсем простое дело — жертва практически не предпринимала мер безопасности. Единственная сложность заключалась в том, чтобы «снять» ее в людном месте. Это было показательное убийство, демонстрация силы.

Охотник взглянул на часы. Пора бы стражам порядка и забеспокоиться. А на милицейской волне — тишь и покой. Заняты какими-то пустяками: кражами да драками. Что ж, подождем еще.

* * *

У себя дома Татьяна Бачурина казалась совсем иной, чем в актовом зале «Цесаря»: более женственной, домашней. Не было того ощущения силы и властности, которое исходило от нее во время голосования акционеров. Татьяна Николаевна была младше Ходосеевой. Ее молодость и красоту не смогла победить даже болезнь. Но стоило хозяйке дома заговорить, как Люба ощутила, что духовно собеседница более зрелая личность. Речь скорей шла о взгляде на жизнь, способности управлять обстоятельствами, а не плыть по воле случая — что, собственно, и определяет зрелость человека. В этом отношении Бачурина была взрослой, а Ходосеева, пожалуй, — еще подросток. И количество прожитых лет не имело никакого значения.

И все же Любе было легко и приятно общаться с Бачуриной. Вскоре женщины перешли на «ты».

А вот Свиридова, всегда такая бойкая и не лезущая за словом в карман, держалась скованно и напряженно, будто пребывание в обществе Татьяны Николаевны действовало на нее угнетающе.

Обсудив деловые вопросы и перейдя к болтовне о пустяках, Ходосеева случайно взглянула на одну из фотографий, стоящих на столе. Этот снимок был знаком ей по газетам: Бачурина улыбается Гайнанову в одном из парижских кафе. Только это цветное фото было, куда лучшего качества. Мелькнуло воспоминание о слухах по поводу отношений вдовы Великого с молодым замом покойного, но тут же угасло. Не Любе, неспособной разобраться в своих отношениях с Борисом, осуждать молодую женщину за увлечение. Однако глаза невольно вернулись к фото. Ходосеева едва не воскликнула, обратив внимание на деталь, которая отличала эту фотографию от тех, что были помещены в газетах.

Когда две подруги вышли из дома Бачуриной на холодный воздух, Свиридова спросила с усмешкой:

— Что это ты, голубушка встрепенулась, когда увидела на столе фото Бачуриной?

— Ты заметила?

— Конечно. Мне этот снимок тоже знаком.

Ходосеева помолчала, раздумывая, говорить или нет подруге, но затем схватила Свиридову за локоть и взволнованно прошептала:

— Там третья фигура. Мужчина за спинами Бачуриной и Гайнанова. В газетах его лица нельзя было различить из-за журнала, которым он прикрылся.

— Ну-ну, — нетерпеливо проговорила Свиридова, учуявшая нечто интересное и неожиданное.

— На фото видно лицо третьего.

— Не томи!

— Мне показалось, что это Борис.

Люба ожидала, что подруга рассмеется, заявит, что ей везде мерещится потенциальный любовник. Но Свиридова прищурилась, что-то обдумывая, и проговорила тихо, будто поняв нечто недоступное Ходосеевой:

— Борис в Париже?.. Занятно.

* * *

Татьяна получила удовольствие от беседы с Ходосеевой и Свиридовой. Она с радостью поговорила бы еще, и не только о делах Фонда, но проклятый график… Пришлось попрощаться с посетительницами. Следующим в кабинет вошел новый управляющий банком — бывший директор авторынка, принадлежащего «Цесарю». Затем Ира доложила о приезде Гайнанова, которого не было в списке посетителей.

— Андрюша, как ты думаешь, чем можно достать Гуковского?

— Это в смысле получения кредита? На этот вопрос, кроме Петра Алексеевича, мог ответить разве что Гришин. Я как-то спросил Великого, чем тот заинтересовал Модеста, но Петр Алексеевич отрезал: «Тебе это не интересно».

— Значит, у него имелось что-то интересное для старика? Деньги?

— Не думаю. Разве что речь бы шла о гигантских суммах.

— Компромат? Ну там, вино, девочки, возможно, какие-то извращения.

— Этим Гуковского не проймешь. О его оргиях пол-Москвы знает.

— Тогда чем же Великий приманил Гуковского?

— В его сейфах, как я понимаю, ничего, связанного с Гуковским, не обнаружили?

— Ничего, кроме того, о чем я тебе говорила.

— О девочках… Должно быть еще что-то. И не обязательно компромат. А если компромат, не обязательно на Гуковского. Если не возражаешь, я прикажу Сироте заняться этим вплотную.

— Давай лучше отложим до моего возвращения из Москвы! В таких делах требуется предельная осторожность. Не дай Бог, Сирота облажается и о наших изысканиях узнает Модест. Все мои усилия накроются.

— Таня! От тебя ли я это слышу?

— Андрюша, ты, наверное, забыл, что мое сиятельство родилось в коммунальной квартире?

— Честно говоря, иногда мне кажется, что ты появилась на свет среди порфиры и золота.

— Спасибо за комплимент, но давай вернемся к теме. Гуковского пока оставим в покое. Я попробую посмотреть, что имеется в архиве Петра Алексеевича. Этим и ограничимся.

* * *

Милицейское радио так и не взорвалось сообщениями о несчастном случае на Богоявленской. Это был провал.

Другой на месте Охотника продолжал бы ждать, успокаивая себя тем, что охрана Бачуриной утаила на время ее смерть. Но наемник был убежден: умри Татьяна Николаевна, через минуту на ногах была бы вся милиция города. Можно было позвонить на Богоявленскую, в Фонд Великого, на квартиру Ходосеевой или к Свиридовой. Но зачем? Чтобы дать противнику еще одну ниточку, за которую можно ухватиться? Нет, надо линять. Ни о чем не жалея и ни с кем не прощаясь, даже не предупредив помощника. Пусть сам соображает, не маленький. Ну, а если акция все же оказалась успешной, хотя надежды на это осталось мало, ничего страшного — Охотник узнает об этом позже.

* * *

Тормис позвонил в приемную Бачуриной и спросил есть ли у графини посетитель.

— Татьяна Николаевна обедает, — сообщила секретарь.

Пришлось дожидаться окончания трапезы. Но когда он вошел в приемную, Ирина сообщила, что у Бачуриной приехавший из Испании дворецкий Павел.

— Когда она освободится, скажите, что я буду ожидать в комнате отдыха. И положите на время в свой сейф эту коробочку.

— Хорошо, Ян Эдуардович, — Ира не удивилась просьбе Тормиса. Такая уж должность: все видеть, все слышать, ничему не удивляться и обо всем увиденном-услышаном хранить молчание.

Тормис налил себе коньяку, выбрав лучший из имеющихся в баре, и устроился в кожаном кресле. Нужно было расслабиться. Сегодня удалось предотвратить наиболее серьезную из всех попытку покушения. Но шеф службы безопасности не ощущал ликования, — лишь усталость и какое-то внутреннее напряжение. Может, от того, что операция еще далека от завершения, а от самого Тормиса сейчас ничего не зависит. Своими указаниями он может лишь внести путаницу в действия подчиненных.

В голове вертелось, как заевшая пластинка, бабелевское: «Море было спокойно, как женщина после смерти». До смертоубийства, слава Богу, дело не дошло, а на море съездить бы неплохо. Но вряд ли в ближайшее время получится.

— Что отмечаем? — в комнату вошла Бачурина. — Не рановато ли? Помнится, вы поучали Макса, что телохранитель не должен употреблять горячительных напитков.

— Исключения только подтверждают правила. С чем прибыл Павел? Вы ведь беседовали с дворецким?

— Он ездил ликвидировать мою собственность в Испании и Англии. Приходится расставаться с недвижимостью, нужны свободные средства. И заезжал к моему дяде. Увы, старик болен. А вы с чем пожаловали? Прощупали Гуковского?

— Он отказывается от встречи с вами.

— Это еще больше укрепляет меня в желании поговорить с ним. Организуйте это свидание. На улице, на банкете — где угодно.

— Попробую…

— Это все, за чем вы пришли?

— Конечно, нет. Во-первых, по всей видимости, удалось выйти на союзника Паши.

— Кто это?

Прежде, чем назвать имя, Тормис предупредил, что твердой уверенности у него нет. Лишь факт встречи и нескольких телефонных разговоров, на которых и строилось предположение.

— Но это еще не все. Удалось выйти на след киллера, о котором вы говорили. И предупредить очередную попытку покушения.

— Опять? И вы не поспешили доложить мне об этом? Действительно, покушения превращаются в заурядное событие… Что на этот раз — бомба, снайпер, яд?

— Яд. Вернее — ядовитый газ.

— И каким образом хотели меня отравить? Через повара или одного из посетителей?

— Это был посетитель-смертник.

— Кто?

— Любовь Ходосеева.

— Что?! — меньше всего Татьяна ожидала услышать имя жены мэра. — Но ведь я сегодня с ней разговаривала!

— Прежде, чем я расскажу о деталях, можно попросить вас об одном одолжении?

— О каком?

— Некоторое время хранить молчание. Я хочу вам кое-что продемонстрировать. А для этого требуется, чтобы вы молчали.

— Договорились.

— Тогда подождите минутку.

Тормис вернулся в комнату с коробочкой, оставленной им в сейфе секретаря.

— Я скажу вам, когда можно говорить, — предупредил Ян.

Как только мужчина открыл крышку, брови Бачуриной поползли вверх. Она увидела обычный браслет, не слишком дорогой, но довольно симпатичный. Такое украшение женщина способна купить из прихоти, чтобы затем носить каких-нибудь две-три недели.

Ян Эдуардович извлек браслет из коробки, и стало видно, что внутри расположен какой-то механизм.

— Смотрите сюда и произнесите что-нибудь, — попросил Тормис.

— Что?

Едва раздался голос Бачуриной, как послышался отчетливый щелчок. Механизм сработал. От неожиданности Татьяна Николаевна отпрянула в сторону.

— Мы удалили отравляющее вещество, — успокоил Ян. — Как вы заметили, это довольно сложное устройство, запрограммированное на ваш голос. После того, как вы заговорите, должен взорваться крошечный заряд взрывчатки, освобождающий отравляющее вещество и распыляющий его по комнате.

— Этот браслет я видела на руке Ходосеевой.

— Вы видели его двойник. Наш агент накануне подменил браслет. Мы предполагали, что в нем спрятано подслушивающее устройство, но, к счастью, вовремя заметили сходство с миниатюрной миной.

— Этот газ убил бы и Ходосееву?

— Всех, кто находился бы в этот момент в комнате.

— Вам известно, кто подсунул ей этот браслет?

— Подарок некого Бориса Леонидовича Корчинского.

— Он и есть киллер?

— По всей видимости. И знаете, что самое удивительное в этой истории? Изображение потенциального убийцы вы держите у себя на столе.

Не ожидая пояснений Тормиса, Бачурина прошла в кабинет и принялась просматривать фотографии, во множестве установленные на ее рабочем столе. Великий, дядя Никовани… Она в компании различных людей… С Самойловым, Царедворцевым…

— Вот он, — проговорил Ян, указывая на снимок, сделанный уличным парижским фотографом. — У меня есть основания предполагать, что неизвестный за вашей спиной — Борис Корчинский. Под этой фамилией он известен в Ровске.

— Где он сам? — хрипло спросила Бачурина, рассматривая фотографию.

— Киллеру удалось скрыться, — признался Тормис. — Исчез, едва почувствовав интерес к своей особе.

— И как вы вышли на него?

— После того, как вы передали нам некоторые данные, — при этих словах Тормис взглянул на женщину, но та оставалась стоять с невозмутимым видом, — мы принялись разрабатывать все возможные сценарии покушения. А также тех с кем вы встречаетесь, и их окружение. Таким образом, в поле зрения попал Корчинский. Ходосееву познакомила с Борисом школьная подруга, представив как двоюродного брата. При проверке выяснилось, что у этой женщины действительно имеется кузен, работающий в одном из петербургских музеев электриком. Электриком, а не научным сотрудником. Мелочь, но мы за нее зацепились. К счастью, в окружении Ходосеевой оказался свой человек. Теперь у нас имеются отпечатки пальцев и описание внешности киллера. А также его фото. Сегодня я вылетаю в Москву, и вскоре мы узнаем настоящую фамилию наемника.

— Я бы с удовольствием чего-нибудь выпила. Жаль, нельзя… Что делать с остальными посетителями? У меня в списке еще четверо.

— Ира получила указание томить их в приемной до тех пор, пока мы не убедимся в их полной безопасности.

— То-то Павел жаловался, что его долго продержали в передней. Но ведь Гайнанов прошел ко мне беспрепятственно…

— Андрей Дмитриевич находится под постоянным наблюдением.

— И все же я отменю сегодняшний прием. Что-то я себя неважно чувствую.

Тормис кивнул, понимая. На месте Бачуриной он тоже чувствовал бы себя не лучшим образом.

27

* * *

Приближалось Рождество. Вновь Москва сияла праздничными огнями. Правда, в декабре отмечают Рождество по западным канонам, не по православному календарю. Но это не играло никакой роли. В конце концов, Тормис родился в Эстонии, считающейся лютеранской страной.

К тому же Ян давно заметил, что большинство его знакомых готовы праздновать дважды — и по новому, и по старому стилю. А заодно отметить по китайскому календарю, не забывая и праздник Навруз. Был бы повод. Тем более в такие морозы, которые, кажется, продержатся всю зиму! Так что крякнем, а недельки через две повторим.

Жаль только, что Тормис приехал в столицу не праздновать, а работать.

Ян провел в Москве три дня, а на четвертый позвонил Вале Старостину, теперь уже Валентину Олеговичу, своему и Гришина бывшему сослуживцу, успевшему стать генералом.

«Мерседес» остановился у одного из зданий в районе «Детского мира», но несколько в стороне от дома номер 2, бывшего страхового общества «Россия». Из подъезда, на котором не было никаких табличек, вышел мужчина в куртке, без головного убора, наклонился, чтобы заглянуть в автомобиль, и, убедившись, что за рулем находится именно тот, кого он ожидал увидеть, открыл дверцу.

— Привет, частник.

— Здравия желаю, ваше превосходительство!

— Ты гляди! Ян шутит! Или так принято здороваться у ее сиятельства? Кстати, как тебе работается у Бачуриной?

— Все равно не поверишь.

— Неужели не нравится?

— Наоборот. Работа меня вполне устраивает.

— Не может быть! — искренне удивился Старостин.

— Я же говорил, что не поверишь.

— Зачем тогда я понадобился? Я ведь думал — ты пришел проситься обратно.

— Надо проверить по вашим архивам пальчики.

Пассажир посмотрел на Тормиса, но ничего не ответил.

— Ты меня знаешь, — успокоил Ян. — Я по пустякам не беспокою.

— Кто такой?

— Наемный убийца.

— Тогда это не по нашему ведомству.

— Это ликвидатор высочайшего класса. И очень возможно, что прошел подготовку у нас или у военных.

— Хорошо, проверю. Но ты мне будешь обязан.

— Ты проверь. И возможно — это ты будешь должен.

— Но в любом случае тебе сперва придется подбросить меня на Калинина. Адрес ты знаешь.

— Ладно, поработаю немного таксистом. А что ты без шапки? В такой мороз.

— Это для тебя, чухонца, двадцать градусов — мороз. А нам, сибирякам, не привыкать.

* * *

Черный «Мерседес» въехал во двор одного из элитных домов в центре Москвы. Когда машина остановилась, водитель, взглянув сквозь переднее стекло на здание, увидел, что в квартире его шефа горит свет.

— Вы кого-то ждали сегодня? — обернулся шофер к сидящему на заднем сидении хозяину.

— Что? — пассажир, углубившийся в какие-то свои мысли, не понял вопроса. Он даже не заметил, как автомобиль прибыл к месту назначения.

— У вас в квартире горит свет, — пояснил водитель, исполнявший по совместительству и обязанности телохранителя.

— Должно быть, Мария забыла погасить, — рассеянно ответил шеф.

Марией звали экономку, поддерживавшую чистоту и порядок в доме, готовившую пищу и взявшую на себя другие заботы о хозяине и его быте. В квартире у нее имелась собственная комнатка, но Мария по вечерам предпочитала возвращаться в собственный дом, к сыну, невестке и внукам. Благо жила неподалеку.

— Может, вызвать подкрепление? — предложил водитель.

— Подкрепление? Зачем?

— Ну, на всякий случай…

Шеф засмеялся:

— Разве наемный убийца стал бы зажигать в комнатах свет?

— Давайте, хотя бы провожу вас до двери.

— Не стоит.

Водитель, однако, подождал, пока хозяин закроет за собой двери лифта, и лишь тогда машина тронулась.

А шеф меньше всего думал о возможных опасностях. Он вспоминал девицу, с которой недавно провел время. Девка оказалась сообразительной, быстро поняла, чего от нее хотят. Хотя поначалу и струсила, когда привезли в темный заброшенный дом. И уж совсем испугалась, когда из темноты вышел завернутый в плащ неизвестный. Этим испугом мужчина насладился не меньше, чем последовавшей затем оргией.

Вставляя ключ в замочную скважину, шеф на мгновение замешкался, размышляя, кто же может находиться с той стороны двери. Но затем решительно повернул ключ. Чего ему бояться? В этой жизни он уже отбоялся свое. А что ждет в следующей, никому не ведомо. Из глубины квартиры донеслось:

— Вот и дедушка.

В прихожей хозяина встречала экономка.

— Модест Семенович, слава Богу, а мы за вас волнуемся. Настенька приехала.

Гуковский уже и сам понял, что из Нью-Йорка прилетела дочь, которую он не видел целый год. А внука, родившегося в Америке, видел лишь на фотографиях.

— Что ж ты, Настюха, не предупредила?! Я бы встретил, — прокричал Модест Семенович, снимая пальто. Из комнат вышла молодая женщина с младенцем на руках.

— Женю неожиданно вызвали в Москву. Меня он послал вперед. В Шереметьево нас встретили коллеги Жени, из МИДа, они и подвезли. Не возражаешь, если я немного поживу у тебя?

— Какой разговор?! Это ведь твоя квартира. Все равно я здесь не часто бываю. А приедет Евгений, могу и вовсе перебраться на дачу. Кстати, когда он прилетает?

— Не знаю. Он сделал остановку в Вене. А как дальше ему и самому неизвестно.

Зять Гуковского работал в одной из организаций под эгидой ООН, но Модест Семенович, хотя никогда и не разговаривал об этом с Настей, знал, что Евгений является сотрудником службы внешней разведки. Наверняка и дочка осведомлена о его подлинной профессии, но всем знакомым и даже отцу говорила, что муж служит в МИДе.

— Дай-ка мне этого бутуза, — протянул Гуковский руки к внуку.

— Сперва умойся, — отодвинулась дочка. — От тебя разит винищем. Что — седина в бороду, бес в ребро?

Последнюю реплику доця произнесла не без ехидства.

— Да это мы отмечали день рождения коллеги, — принялся оправдываться Гуковский. — Выпили по рюмочке.

— Большие, видно, были рюмочки… Иди, иди — умывайся. Заодно и помаду смоешь.

— Подумаешь — помада! — отмахнулся Модест Семенович. — Пили на брудершафт, ну и что? Или целоваться можно только молодым?

— Смотри, в твоем возрасте следует беречь здоровье.

— Помню, помню. Сердце, давление… Мария об этом постоянно твердит. Что за манера у женщин — вечно поучать. Может, ты думаешь: я за молоденькими бегаю? Сама ведь говоришь — возраст не тот.

Гуковский ворча удалился в ванну, мучительно вспоминая, нет ли в квартире чего-нибудь компрометирующего. Вроде не должно быть, сюда он ни разу не привозил девок. Да и пьяным старался не попадаться на глаза Марии. Отсыпался на даче. На всякий случай следует предупредить обслугу в загородном доме, пусть наведут порядок. Не ровен час, Настя захочет наведаться.

* * *

Старостин позвонил на следующее утро и попросил заехать к нему домой.

— Заодно и на службу меня подбросишь.

Тормис подъехал к знакомому дому уже через полчаса, хотя в другой день на это ушло куда больше времени. Но сегодня движение на улицах было на удивление слабым. Посигналив, Ян заметил Валю, выходящего из подъезда.

— Чего расшумелся? — буркнул вместо приветствия генерал. На этот раз он был в шапке.

«Мерседес» проехал мимо троллейбусной остановки, где столпились ожидающие, завистливо посмотревшие вслед лимузину.

Ян обратил внимание на красные припухшие глаза Старостина.

— Не выспался?

— Вчера по твоей милости до половины третьего проторчал на службе.

— Есть какой-то результат? — поинтересовался Тормис.

— Пальчики, которые ты передал, принадлежат человеку, погибшему в Чечне. Ты ничего не напутал? — хмуро ответил пассажир.

Тормис полез во внутренний карман и достал распечатанный на принтере портрет:

— Не похож на твоего покойника?

Генерал еще больше нахмурился, вздохнул:

— И где ты взялся на мою голову…

— А что такое?

— Начальству не понравится, когда оно узнает, что покойничек жив.

— Настолько серьезный специалист?

— Судя по послужному списку — очень. Не имею права даже намекнуть о содержании его личного досье. Скажу только, что мне не легко было получить к нему доступ. И то, что я получил, было далеко не полной версией. А теперь рассказывай, как к тебе попали эти пальчики. И тем более фото.

Тормис вкратце поведал предысторию вопроса, большую часть рассказа посвятив последней неделе. А узнать удалось немало: детективы «Цесаря» вышли на помощника киллера, а через того на диспетчера, через которого делались заказы.

— Дальше продвинуться не удалось. Номер сотового телефона, по которому выходили на связь с киллером, принадлежит одной бизнес-дамочке. Как я понимаю, она и не подозревает, что ее аппарат после несанкционированного усовершенствования способен поддерживать связь по нескольким линиям. Как мини-АТС. Для вызова киллера требуется набрать дополнительный номер. Киллер прогуливается в определенное время в определенном месте с «двойником» телефона дамочки, подсоединенным к компактному компьютеру, на который и следует передать закодированное сообщение. Метод не оригинальный, но действенный.

— Если не знать о факте этих переговоров и не иметь описания объекта, — вставил собеседник. — Почему же ты не попробовал перехватить Охотника?

— Почему не пробовал? Напротив офиса и сейчас сидят мои люди с пеленгующей аппаратурой.

— Ну да. Ты же у нас спец по этим делам. Но почему обратился ко мне?

— Потому, что и без досье догадался, что имею дело с настоящим профессионалом. И могу выиграть, лишь заручившись твоей помощью. Сил моего детективного агентства для этого недостаточно.

— Правильно мыслишь. Но ни о каком сотрудничестве речь идти не может. Ты передаешь все имеющиеся материалы — и забуваешь о том, что когда-либо держал их в руках. Могу лишь пообещать, что, когда операция будет завершена, мы поставим тебя в известность.

— Спасибо, но так не пойдет.

— Можешь предложить что-то иное?

— Могу. Вам придется действовать в контакте с моими людьми. убрать абзац

— Тормис пояснил, почему считает такое сотрудничество эффективным и почему генералу следует согласиться с предложением.

Когда он закончил, приятель горестно вздохнул:

— С тобой трудно разговаривать, Ян. Я предвидел, что у тебя найдется, чем прижать нас к стенке и настоять на своем. Но начальство мне не поверило.

— Передай начальству то, что я тебе только что сообщил, — сразу поверят.

— Знаешь, что будет написано на твоей могиле?

— Знаю. Но это произойдет не скоро. А вот Охотника мы должны ликвидировать в ближайшие часы. От силы — трое суток.

* * *

Редактор перечитал первую страницу рукописи, взглянул на сидящего напротив автора:

— Сюжет построен довольно интересно. Хотя и не продуман до конца.

Вновь молчание.

— Честное слово, не знаю, что делать с вашим творением, — через добрых пять минут вздохнул редактор. — Мы ведь в первую очередь должны думать о коммерческой стороне дела. А исторические романы сейчас не очень идут. К тому же, в последнее время издано несколько подобных книг. В общем, оставьте рукопись и позвоните через месячишко. Но следующую книгу лучше пишите на современную тему. О каком-нибудь российском киллере. Сейчас о них даже сказочницы пишут.

Попрощавшись с автором, редактор еще раз взглянул на рукопись. Серость, как и ее создатель. Совершенно невзрачная личность. И внешне, и внутренне. Редактор помнил биографию этого, с позволения сказать, писателя. Не был, не участвовал, не привлекался. Нечем даже заинтриговать читателя: ни полковник милиции, ни отставной офицер КГБ, ни «авторитет» или хотя бы бывший осужденный. Не за что зацепиться. Единственный плюс: этому типу можно платить копейки. Впрочем, его книжонки больше одного издания не выдерживают. Кому же поручить читать эту бредятину? Ладно, это не горит.

* * *

Подбросив приятеля на Лубянку, Тормис неторопливо ехал московскими улицами, размышляя: не позвонить ли одной из своих знакомых. Этим вечером у него, кажется, выдастся несколько свободных часов. Со времени переезда в Ровск он практически не имел личной жизни. Работа, работа… Допустим, и сейчас есть пара-тройка вопросов, требующих немедленного рассмотрения. Но когда-то он поучал Бачурину, что глупо загонять себя подобно лошади, иногда полезно и расслабиться. Тем более, перед столь опасной охотой.

Зазвонил телефон. Тормис поднял трубку и удивился, услышав голос Бачуриной:

— Мне надо увидеться с вами, Ян Эдуардович.

— Завтра утром я вылетаю в Ровск.

— В этом нет необходимости. Подъезжайте к моему московскому дому.

Вот тебе и вечер с женщиной!

* * *

Выйдя из издательства, Вадим прошелся до ближайшей станции метро. Заскакивая на эскалатор, заметил, что подошва на одном ботинке отклеилась. Вот черт, не вовремя! Ботинки настолько изношены, что ремонтировать их не имеет смысла. Но и выбрасывать не хочется — привык. Однако делать нечего. Вадим заглянул в ближайший магазин и приобрел новую пару. Недорогие, но вполне пристойные. Старые выбросил в урну у входа в универсам. Теперь предстояло наиболее сложное — перевоплощение из Писателя в Охотника.

Так получилось, что, сидя в редакторском кабинете, он почувствовал, как завибрировал на запястье пейджер, спрятанный под манжет. Это означало вызов на связь. Но сперва следовало принять соответствующий облик и взять специальную аппаратуру, заехав на окраинную квартиру, где Охотник держал все необходимое.

Вечером того же дня у одного из зданий, переполненных офисами фирм и компаний, прогуливался моложавый мужчина в длинном черном плаще с дипломатом в руке. Время от времени он поглядывал на часы, по-видимому, кого-то поджидая. Не дождавшись, мужчина решительно зашагал к проспекту, где поймал такси.

Вернувшись на конспиративную квартиру, Охотник достал из дипломата ноутбук и подсоединенный к нему сотовый телефон. Портативный компьютер был одной из последних и самых дорогих моделей. (В отличие от допотопного «железа», на котором клепались Охотником детективные романчики). Ноутбук в дипломате записал переданное по радиосвязи послание. Теперь его следовало расшифровать. В качестве ключа к шифру он использовал различные детективы издательства, с которым сотрудничал. В том числе и свои собственные. Это была популярная серия и ее книги можно было купить на любом лотке. А иронию, заключенную в использовании именно этой серии, понимал только Охотник.

Введя в компьютер кодовые слова из очередной книжки-ключа, Охотник задействовал дешифрующую программу. Через некоторое время он узнал условия своего нового задания.

Сообщение содержало также файлы — дополнения к досье жертвы. Охотник принялся за чтение, делая пометки. Любая акция разделяется на несколько этапов. Активная часть обычно длится всего несколько секунд, но ей предшествует многодневная подготовка, включающая изучение всех аспектов предстоящего дела — от личности жертвы до выбора оружия и разработки вариантов отхода.

Вадим усмехнулся: в своих книгах он никогда не описывал методику ликвидации, а лишь пытался передать внутренний мир снайпера или подрывника. Правда, без особого успеха — размышления и философские углубления никак не получались. Даже на бумаге Охотник предпочитал действие.

В писательстве он не преуспел. Ну не дал Бог таланта. Бумагомарательство было хобби. Может же он иметь хоть какие-то слабости?! И, кроме того, это была хорошая легенда. Странноватый писака-неудачник, увлеченный лишь чтением и сочинением «нетленок» и не преуспевший в своем творчестве. Таких графоманов, мечтающих о славе Бальзака, пруд пруди. Соседи давно перестали обращать внимание на замкнутого нелюдимого чудака, вечно погруженного в свои мысли и не имеющего ни друзей, ни родственников. Главное — не скандалит, не пьет, баб не водит. Сидит тихонечко в собственной комнате. Или шастает по библиотекам в поисках материалов для своих книг. Даже длительные отлучки соседа-писаки ни у кого не вызывали подозрений. Старушки, судача на лавочке перед подъездом, говорили: «Горе-писака опять в поход подался. Турист!» О том, что сосед — бывший офицер спецназа, имеющий награды за Афганистан и Чечню, не знал никто. Как не подозревали и о подлинной профессии тихони.

Вчитываясь в очередной абзац, охотник внезапно остановился и принялся читать документ заново. Прочитав пару электронных страниц, он нахмурился. Что-то здесь не так. Полученные файлы стилистически отличались от других полученных от того же заказчика сведений. Другой на месте Охотника не заметил бы разницы, но Вадим работал со словом и сумел отличить тонкую фальшь, спрятанную за короткими предложениями шифровки. Будто кто-то пытался подделаться под стиль заказчика, скармливая при этом ложные данные. А может, заказчик решил избавиться от киллера, которому никак не удается ликвидировать мишень? Это совсем не исключено. Обычно от исполнителей пытаются избавиться, и Вадиму просто везло, что никто не сумел разобраться в придуманной им системе предосторожностей. А то бы только и видели Вадима Охотникова. Давно бы сгнил на какой-нибудь свалке. Еще после первой ликвидации.

Охотник хотел подойти к окну, чтобы бросить взгляд во двор, но пересилил желание. На соседних крышах могли расположиться снайперы.

Он быстро принялся готовиться к уходу, приняв необходимые меры предосторожности. План был разработан давно: если его выследили и попытаются взять прямо в квартире, штурмующих ожидают несколько неприятных сюрпризов.

Переодевшись и наложив грим, Охотник прошел в кладовку, отодвинул полку и, потянув на себя вделанные в стену скобы, вытащил заранее вырезанный кусок стены. Пришлось поднапрячься, чтобы преодолеть силу трения и сопротивление обоев с той стороны. Зато теперь перед ним красовалось аккуратное круглое отверстие, запасной ход, о существовании которого владельцы соседней квартиры даже не подозревали. Приготовив бесшумный пистолет, Вадим полез в отверстие, прислушиваясь. К счастью, соседей, супругов-пенсионеров, дома не оказалось. Охотник спрятал ненужный пистолет и прошел к зеркалу, чтобы еще раз оценить свою новую внешность. Получилось неплохо. Ему следовало идти в артисты, а не в писатели.

* * *

Киллер еще расшифровывал полученное сообщение, а дом уже окружили люди из антитеррористического подразделения ФСБ. Тормису предоставили возможность наблюдать за ходом операции из окон квартиры, расположенной в соседнем здании. Владельцы квартиры были в срочном порядке вызваны на Лубянку и теперь томились в приемной, в то время как один из оперов в спешном порядке шуровал досье в поисках подходящего повода для вызова.

Заканчивались последние приготовления к штурму, когда произошло нечто, заставившее изменить все планы.

Из соседнего подъезда, опираясь на палочку, вышла старушка с кошелкой и направилась к троллейбусной остановке.

По рации (он был снабжен ею, как и остальные участники захвата) Тормис услышал, как наблюдатель спрашивает у привлеченных к акции понятых:

— Вы знаете эту бабушку?

Ответа не было слышно, но спустя минуту в наушниках снова послышался голос наблюдателя:

— Внимание! Бабушка не опознана. Повторяю: объект с палочкой не опознан.

Еще через полминуты вокруг старухи стало стягиваться невидимое постороннему взгляду кольцо. Бабка, будто почуяв неладное, прибавила шаг, явно стараясь успеть в приближающийся автобус. Навстречу ей устремились двое крепких парней. При виде решительных молодцев старая карга стремительным движением метнула руку в кошелку, но оступилась, пошатнулась — и рухнула в грязный снег. Подскочивший парень пинком отбросил кошелку в сторону и лишь затем склонился над упавшей, чтобы убедиться в том, в чем уже был уверен, — в смерти старухи.

— Объект мертв, — доложил оперативник.

В трех шагах от неподвижного тела лежал автомат «Узи», выпавший из раскрытой кошелки.

— Кто стрелял?! — раздался рык руководителя операции.

К соседним домам, где мог скрываться снайпер, уже бежали группы сотрудников ФСБ.

* * *

Тормис подошел к убитому, склонился над телом. Снял с головы вязанную женскую шапку с приклеенными седыми локонами. Провел по стынущей щеке Охотника пальцем, на котором остались следы грима. Всмотрелся в заострившиеся черты лица.

— Это он, — обернулся Ян к стоящему рядом Старостину. — Опять ушел. Теперь уже навсегда.

— Кто его мог ликвидировать? — с подозрением посмотрел на приятеля генерал.

— Уж наверно — не я, — отрезал Тормис. — Мне он был нужен живым. Чтобы узнать имя заказчика.

К Яну Эдуардовичу приблизился, конвоируемый чекистом, сотрудник службы безопасности «Цесаря».

— Мы записали все радиосигналы в этом районе и прогнали через компьютер. Посторонних передач нет. Переговоры членов группы захвата, два «сотовика», движение которых мы отследили, рация «Скорой помощи». Все остальное — в этом же роде.

— Произведите проверку и анализ всех переговоров без исключения, — распорядился Тормис. — Включая сотрудников ФСБ. Если работала группа, они должны были поддерживать связь.

— Ты знаешь, что подслушивать противозаконно? — ухмыльнулся Старостин. — Значит, я подозреваю тебя, а ты — меня?

— Не могу сказать, что тебя конкретно… Но ход мысли правильный.

— А если тебе не удастся вычленить «чужаков»?

— Значит, действовал одиночка. Ликвидатор экстра-класса.

— Способный к тому же перехватывать и расшифровывать закрытые каналы спецслужб. Они наверняка слушали наши переговоры, — добавил генерал.

28

* * *

Теперь, когда Охотник был мертв, настало время нанести удар по заказчикам. Но действовать следовало тонко. Ян был уверен, что чекисты внимательно следят за деятельностью его подразделения, считая Тормиса и Бачурину организаторами ликвидации Охотника.

Честно говоря, Ян сомневался в непричастности Татьяны Николаевны. Для профессионала, подобного ему, не составило труда высчитать, что в Ровске параллельно с его подразделением действовала еще одна хорошо законспирированная группа, возглавляемая умным и дерзким руководителем. Смерть Боксера и Бекаса Ян Эдуардович относил за счет именно этой группы. Неизвестно, отдавала ли сама Бачурина приказ на устранение уголовного авторитета, но обе ликвидации были явно в ее интересах. Не потеряла ли графиня голову, попробовав вкус крови? Тормису было важно выяснить это.

Татьяна Николаевна сидела за письменным столом, закутавшись в теплую шаль, и что-то писала. При появлении Яна вопросительно подняла голову.

— Охотник мертв, — сообщил Тормис, пристально глядя на женщину.

Бачурина лишь бесстрастно кивнула, будто ожидая именно такого исхода.

— Я предвидела, что без перестрелки не обойдется, — спокойно произнесла Татьяна. — Может, это и к лучшему. Теперь хотя бы буду знать, что убийца мужа понес заслуженное наказание.

Она вновь принялась подправлять что-то карандашом. Ян сел в кресло напротив, взглянул через стол и увидел эскизы платьев. Изображения красавиц в бальных туалетах, подобные тем, что рисуют школьницы, удивили его не меньше, чем спокойствие, с которым женщина встретила известие о смерти своего потенциального убийцы. И только теперь он заметил, что в глазах Бачуриной вместо обычной в последнее время ледяной решительности одна лишь усталость.

— Перестрелки не было, — после некоторой паузы сказал Ян Эдуардович.

Таня вновь кивнула, механически продолжая ретушировать пышную прическу красавицы. Затем, словно что-то осознав остановилась и подняла глаза:

— Что вы сказали?

— Перестрелки не было. Охотника застрелил снайпер.

— Как это произошло? — Она вновь была собранной и энергичной.

Тормис в общих чертах описал ход операции.

— И к какому выводу вы пришли?

После секундного раздумья — стоит ли что-либо говорить, он задал встречный вопрос, прозвучавший отчасти как утверждение:

— В Ровске у вас был человек. Где он сейчас?

— Думаете, это я дала указание на ликвидацию Охотника?

— Вы не ответили, — настаивал Ян.

— Он выполняет мое поручение. Здесь, в Москве. Но оно не связано с убийством киллера, — заверила Бачурина.

— Хочется этому верить. Потому, что если это не так, этого человека да и вас тоже ожидают крупные неприятности от которых не смогут защитить ни миллионы, ни телохранители. ФСБ теперь вплотную займется поисками убийцы киллера, и мы с вами в числе первых подозреваемых. Если уж я вышел на вашего человека в Ровске, то они и подавно. Тем более, что Шанхай их давний знакомый.

— Как вы сказали — Шанхай?

— Это прозвище человека, который работал… и работает на вас.

— Я его знала как Авакума.

— Авакум, — улыбнулся Ян. — Алексей Васильевич Кумов. Под этим именем Шанхай появился в Ровске.

— И давно вы знали об Авакуме?

— Парадоксально, но сперва мы приняли его за Охотника, — признался Тормис. — Искусствовед Борис стал вызывать у нас подозрения значительно позже.

— Извините, Ян Эдуардович, но давайте проанализируем прошедшие события несколько позже. Сейчас меня больше интересует, кто ликвидировал Охотника. Если не я и не ваши люди, то кто? ФСБ?

— Может, и они. Но не сотрудники группы захвата. Вероятно кто-то из чекистских начальников узнал о предстоящем аресте и решил избавиться от Охотника, чтобы навсегда уничтожить следы его деятельности в качестве офицера спецназа. Но скорее всего киллера подстрелили заказчики.

Бачурина покачала головой:

— Заказчики отпадают. Мы с вами знаем, что силовые акции исходили от Паши. Его неизвестный союзник только поставлял информацию и интриговал, так сказать, на «политическом» уровне. А у Паши не хватит умения устранить человека прямо под носом у ФСБ. Если бы это был Паша, исполнители уже отдыхали бы в Лефортово. Это кто-то другой. Неизвестная нам и очень серьезная фигура. Я не понимаю его игры. И это очень беспокоит.

— Скорей всего неизвестный ликвидатор — из ФСБ или ГРУ.

— Может быть… Но нам следует просчитать и другие варианты. Что-то тут не состыковывается. Но это потом… Давайте решать: что делать с Пашой. Мне кажется, смерть Охотника вынуждает нас действовать немедленно. Пока слухи об убийстве не разошлись по Москве.

— Что ж, мы можем провернуть комбинацию уже этим вечером, — после паузы согласился Ян Эдуардович.

* * *

На подготовку потребовалось несколько часов, хотя все предварительные мероприятия выполнили еще накануне.

Бачурина сидела в кресле, подложив под спину подушки, и наблюдала, как двигаются по кругу стрелки напольных часов. В комнате быстро темнело, на город опускалась ночь. Таня пододвинула к себе телефонный аппарат, стоявший на столике рядом с креслом. Они с Тормисом заранее условились о времени, когда следует позвонить Паше. Оставалось всего полторы минуты. Татьяна Николаевна подняла трубку и набрала номер.

— Господин Пасхоев? Я хотела бы поговорить с вами о деле, не терпящим отлагательств.

— Кто это? — удивленно спросил Паша. Этот номер знали только его друзья.

— Вы потеряли на известной вам операции большую сумму наличными, — продолжала Бачурина.

— О чем вы говорите? — Пасхоев никак не мог взять в толк, о чем толкует женщина? — О каких наличных?

— Это деньги, которые вы доверили Юсупу.

— Я вас слушаю, — теперь Паша сообразил, кто звонит и о чем идет речь. Его голос сразу стал предупредительно-вежливым.

— Я решила обсудить проблему без посредников.

— И что вы предлагаете? — поинтересовался Паша.

— Я передам вам деньги в обмен на гарантии безопасности.

— О каких гарантиях идет речь?

— Гарантиях, что на меня больше не будет покушений.

— Какие покушения?! При чем тут я?

— Мне известно содержание переговоров вашего эмиссара с Боксером, а также то, какая подготовительная работа была проведена.

— О чем вы говорите? Я вас не понимаю…

— Не беспокойтесь, Паша, нас никто не подслушивает. Линия защищена. И я не настолько наивна, чтобы самой записывать этот разговор.

В трубке послышался какой-то невнятный звук, после чего надолго воцарилась тишина.

— И давно вам известно о Боксере и Юсупе? — наконец спросил Пасхоев.

— С самого начала.

Паша хмыкнул.

— А когда вы узнали о наших с Великим совместных проектах?

— Скажем, тоже достаточно давно.

— Почему же звоните только сейчас?

— Вам известна причина.

— Разве?

— Вы просто не обратили на нее внимание. Как и любой мужчина.

— О чем все же идет речь?

— Я жду ребенка. Раньше, когда речь шла лишь о моей безопасности, я могла рисковать. Теперь мне следует беспокоиться не только о себе.

— И поэтому вы решили вернуть деньги?

— Ребенок, которого я ношу, от Великого, и у меня нет возможности вновь забеременеть от него.

Паша задумался. Вот уж действительно: женщин невозможно понять. Но с другой стороны, она по-своему права. Что-то ему доносили о проблемах Бачуриной с беременностью, только он не обратил тогда на эту информацию внимание. Выходит, напрасно не обратил.

— Я перезвоню вам позже. Мне следует подумать.

— Хорошо, — согласилась Бачурина. — Надеюсь, вы достаточно благоразумны, чтобы отказаться от новых попыток глупостей. И не думайте слишком долго, не то я могу заподозрить очередной капкан. Скажите «да» или «нет». А детали обсудим позже.

— Я вам перезвоню, — повторил Пасхоев.

— Сегодня же, — с нажимом сказала Татьяна Николаевна.

— Хорошо — сегодня, — сдался Паша.

* * *

Предложение было настолько привлекательно, что Паша согласился бы на него без особых раздумий. Жаль, конечно, что речь шла только о возвращении долга, а не о долгосрочном сотрудничестве, как с Великим. Но возвращаемая сумма все же достаточно велика, чтобы ее можно было просто списать. С другой стороны, даже возвращая эти миллионы, Татьяна попадала в расставленную ловушку, подставляясь для последующего шантажа. Нет, что ни говори, а волос у женщин длиннее ума.

Однако Пасхоев действовал не один. Следовало посоветоваться с компаньоном. Паша вновь взялся за трубку:

— Алло. Есть разговор.

— Срочный? Тогда подожди, я пройду к себе в кабинет. Что там у тебя?

— Звонила Бачурина. убрать абзац— Паша передал содержание разговора с графиней. убрать абзац

— Думаю, нам следует согласиться.

— Что-то тут не чисто, — высказал сомнение собеседник. — У меня такое предчувствие, что она готовит какую-то пакость.

— Какую?

— Не знаю. Но я на ее месте просто так не спустил бы тебе с рук попытку покушения.

— Ты тоже причастен к этому делу. Впрочем, она женщина, а для мести требуется мужская крепость.

— И все же этот звонок меня беспокоит. Особенно ее осведомленность о твоей причастности к… Сам знаешь, к чему.

— А как тебе тот факт, что она знала о переговорах с Боксером?

— Не могу в это поверить. Все это время знала и ни словом не обмолвилась? Не в ее стиле.

— Я сам об этом подумал. Ты ведь характеризовал ее как довольно бесхитростную особу.

— Рядом с ней стоит некий Зотов. И еще — Самойлов. Думаю, это их интрига.

— И что нам делать?

— Ответ нужно дать сегодня.

— Ладно. Подъезжай часа через два в мой офис. Такую вечеринку испортил… Да, прежде, чем отправишься ко мне, проверь, не завелись ли у тебя «клопы».

— Распоряжусь.

Попрощавшись с собеседником, Паша набрал новый номер и договорился со специалистом-электронщиком, чтобы тот завтра с утра проверил его квартиру.

* * *

Завтра и даже через час Пасхоеву будет уже поздно отдавать распоряжения. Тормис, записав в течение обусловленного часа все звонки Паши, распорядился снять оборудование, установленное рядом с его домом. В этот промежуток времени, не считая переговоров с Бачуриной, было сделано всего два звонка. Первый расшифровать не удалось. Да этого и не требовалось. Главное — кому звонил Паша. А это они узнали.

Едва перехватив сигнал, Тормис поспешил связаться с Бачуриной, произнеся лишь одно слово: «Архитектор».

* * *

Тормис появился в кабинете Бачуриной через час.

— Слава Богу, — вздохнула Таня. — Я уж волноваться начала.

— Я проследил, чтобы не осталось следов подключения, — пояснил Ян.

— Что Паша?

— Все еще дома. Но у подъезда уже ожидает машина.

— Архитектор тоже пока не выезжал. Может, они не собираются встречаться?

— Разговор был слишком коротким. Они бы не успели обсудить все возникшие вопросы.

— А если мы ошибаемся?

— Вы никак не хотите поверить, что Архитектор враг.

— Он был другом Великого.

— Но вам ведь известно, что Архитектор задействовал все свои связи, чтобы помешать получению кредита. Кроме того, известно, что Архитектор играл на понижение акций «Химпрома». Он инспирировал появление в печати публикаций, предрекающих скорый крах этого треста. Дружеским шагом это не назовешь.

— Возможно, он хотел уменьшить залоговую ценность акций, — предположила Таня.

— Публикации появились до того, как вы обратились к нему с предложением о залоге. Мне кажется, Архитектор заинтересован в крахе «Цесаря». Если покопаемся, наверняка найдем этому объяснение.

— Это бизнес. А покушения — уже чистой воды уголовщина.

— Покушения тоже часть бизнеса. Архитектор мог испытывать к вам симпатию, но интересы дела прежде всего. И он не стал возражать, когда Паша нанял киллера.

— Это только предположение.

— Зато сами покушения и смерть вашего мужа — не предположение.

— Призываете к мести?

— Нет, предостерегаю от заблуждений.

— Скоро все решится, — примирительно проговорила Таня, придвигая к себе телефон.

— Кому вы хотите позвонить?

— Сейчас узнаете… Артур Христофорович, доброе утро! — Бачурина звонила Оганесову-Архитектору.

— Таня! Ты в Москве? — удивление Оганесова казалось искренним. Даже, пожалуй, чрезмерным.

— Я приехала проконсультироваться и долго не задержусь, — Бачурина намеренно не стала уточнять сроки.

— Проконсультироваться?

— У меня будет ребенок. Разве вы не слышали?

— Ребенок?

— Я забеременела перед самой смертью Великого.

— Бедный Петр… Он так хотел наследника. Как твое самочувствие?

— Наши провинциальные светила советуют побольше отдыхать, не волноваться, отойти от дел. Даже настаивают на том, чтобы я легла на сохранение.

— Да-да, конечно… В первую очередь следует позаботиться о плоде. Остальное как-то образуется.

— Хотелось бы, чтобы московские специалисты рекомендовали какие-то средства, позволяющие вести более активный образ жизни. Год, или даже больше, быть взаперти… Это выше моих сил. Я привыкла совсем к другому стилю жизни.

— Ах, молодость, молодость. А вот для меня, старика, нет ничего лучше, чем сидеть в своем кабинете. Ну да ладно. Как твои дела? Я имею в виду корпорацию.

— Положение еще нельзя назвать благополучным. Но если не возникнут новые трудности, — выкарабкаемся. Конечно, «Цесарю» уже не обладать тем могуществом, что при Петре Алексеевиче, но со временем надеюсь передать сыну вполне преуспевающую компанию.

Последнее предложение ей не следовало говорить. Слишком уж отдает плохой мелодрамой. Увлеклась. Но раз вырвалось, ничего не поделаешь. Но, кажется, Оганесов не заметил неискренности.

— Так уж и сын? — захихикал Архитектор. — А если дочь?

— Великий хотел сына, наследника. И я на это надеюсь.

— Завидую я вам, Таня, — все с тем, же смешком проговорил Артур Христофорович. — Планируете на двадцать лет вперед. В наше время большинство не загадывает даже на завтра, живет одним днем.

Бачурина не могла взять в толк: принял Архитектор все, что она говорит, за чистую монету, или он хитрее, чем она думала.

— Женский склад ума отличается от мужского, — выдала графиня очередную банальность, стараясь, чтобы она прозвучала с оттенком оправдания и чуточку обиды.

— Вы решили, что я над вами смеюсь? Пардон, Татьяна Николаевна. Я говорил искренне. Я действительно завидую. Вашей молодости и вашему оптимизму.

— Чему завидовать? — вздохнула Таня. — Происходящее вокруг никак не способствует оптимистическому взгляду на жизнь.

— М-да… До меня доходили некоторые слухи. Удалось выявить организаторов покушения?

Бачурина поняла: уловка удалась. Он по-прежнему считает ее беспомощной недалекой девочкой, которую можно не слишком опасаться. Иначе не задал бы вопрос прямо, в лоб.

— Какого покушения?

— Я слышал, в вас кто-то стрелял. Или что-то в этом роде…

— Разве? А до меня доходили слухи, будто это я истребляю конкурентов. Народ болтает черт знает что.

— Не хотите говорить об этом по телефону? — догадался Оганесов.

— Мне докладывал мой телохранитель об одном инциденте, но говорить о чем-либо конкретно — еще просто рано. И я надеюсь избежать новых тревог.

— Каким же образом? — поинтересовался Артур Христофорович.

— Ваша линия защищена? — в ответ спросила Бачурина.

— Если хотите сообщить что-либо конфиденциальное, то лучше не доверять и защищенным линиям.

— Я надеюсь устранить все причины, которые могли бы послужить поводом для новых покушений.

— Э… — растерялся Артур Христофорович. — Каким же это образом?

Бачурина немного затянула паузу, наслаждаясь эффектом, а затем продолжила невинным голосом:

— Конечно, вы не одобрите мой шаг. Это похоже на отступление. Но безопасность для меня сейчас важней всего.

— О каком отступлении ты говоришь?

— От меня требуют выплаты крупной суммы. Я решила уступить.

Бачуриной показалось, что на том конце провода вздохнули с облегчением.

— Напрасно думаете, что я буду вас осуждать. Если нет другого выхода, приходится уступать. Мне кажется, вы приняли разумное решение.

Этим Архитектор невольно выдал себя. Он одобрил решение Бачуриной, фактически не зная, на чем оно основывалось. Не похоже на обычно осторожного и рассудительного Оганесова. Артур Христофорович, решил не усложнять себе жизнь и, не мудрствуя лукаво, поддержал выгодное для себя решение Бачуриной. Недооценил графиню.

Разыгрывая из себя простушку и расставляя Архитектору ловушку, Таня испытала неведомое ранее удовольствие. Она могла бы заявить Оганесову, что ей известно о его происках. Могла бы кричать, оскорблять, наговорить кучу ненужных слов, как это делают миллионы мужчин и женщин. Но она предпочла вежливый и доверительный тон. Особую пикантность ситуации придавало то, что Артур Христофорович играл с Таней в ту же игру. Что ж, недаром говорится: как аукнется, так и откликнется.

— Артур Христофорович, — прощаясь, попросила Бачурина, — я ищу людей, которым можно было бы поручить управление компанией. На случай, если мне придется на время отойти от дел. Вы понимаете, что я подразумеваю… Нет ли у вас подходящих кандидатур?

— А как же Зотов? — Гайнанова Оганесов не упомянул, и Бачурина сразу это отметила.

— В одиночку он не потянет. Кроме того, он юрист, а не предприниматель.

— Я подумаю. Задачу вы мне задаете не из легких, — сказал Оганесов. — Люди, которым можно доверять, сейчас редкость. Но я постараюсь подобрать двух-трех кандидатов. Но советую никого не брать на должность без испытательного срока.

— Само собой. Итак, жду вашего звонка.

— Я постараюсь не заставлять тебя ждать.

— Заранее благодарю вас, — Бачурина положила трубку и с чувством произнесла: — Мерзавец!

Лицо Тормиса на протяжении всего телефонного разговора сохраняло осуждающе-скучающее выражение. «Мир скверен, наполнен подлецами и тупицами, но в этом нет ничего нового», — вот, что можно было прочитать на нем.

— И зачем понадобился весь этот спектакль? — поинтересовался Ян.

— Не могла отказать себе в удовольствии поиграть в кошки-мышки.

— То, что мы делаем — не игра, — не удержался от замечания Тормис.

Возможно, Ян Эдуардович добавил бы еще несколько поучительных фраз, но тут доложили, что Оганесов покинул дом и направился в сторону офиса.

— Сейчас туда примчится Пасхоев, — предрекла Бачурина.

И действительно, буквально через минуту пришло сообщение о выезде Паши.

— Подождем, пока они встретятся, — ни к кому не обращаясь проговорила Татьяна и, спохватившись, спросила: — Посылка готова?

* * *

— Разговаривал по телефону с Бачуриной.

Эта фраза, произнесенная ровным спокойным тоном, заставила Пашу замереть. Грузное тело повисло над креслом, чтобы затем обрушиться на мягкое сидение.

— Зачем это тебе понадобилось? — недовольно проговорил Пасхоев.

— Она сама позвонила.

— Сама? И о чем говорила?

— Жаловалась на трудности. Просила помощи.

Паша расплылся в улыбке:

— У тебя? И как — пообещал помочь?

— Ее, кажется, здорово испугали эти покушения.

— Еще бы!

— Тогда надо ставить в этой истории точку. Твои деньги мы вернули.

— Бачурина вернула деньги, это верно. Но когда мы решили убрать Великого, я уже знал, что деньги потеряны. Мы ведь ставили совсем иные цели.

— И мы их достигнем. Только другими путями. И не беспокойся, свою долю ты получишь.

— Откупиться хочешь? И о какой доле идет речь? Доле чего?

— Паша, ты совсем не умеешь слушать. Я ведь сказал, что Бачурина просит помочь. Наши люди войдут в состав правления «Цесаря». Можно считать, мы добились, чего хотели.

— Э нет, дружок. Так не делается. Тебе хорошо — Бачурина не знает о твоем участии в покушениях, ты, Артурчик, можешь строить из себя чистенького. И радоваться, что ТВОИ люди управляют «Цесарем». А я измазан в дерьме по самые уши. И где гарантия, что Бачурина, сегодня отдав деньги, завтра не захочет получить мою голову?

«А что, это решило бы все проблемы», — подумал Оганесов. Артур Христофорович в последнее время не раз укорял себя за то, что связался с Пашой. В конце концов, его услуги в деле с Великим так и не понадобились. Все решилось само собой. И с Бачуриной можно было бы договориться. Не посылать в Ровск Охотника, а поехать самому. Как Самойлов и Царедворцев. В конце концов, он давний приятель Петра. Кого удивило бы, что он пришел вдове на помощь? Маленькая ошибка в самом начале потянула за собой все остальные. Связался с уголовником и тем самым ограничил себя в маневре. Но ведь никто не мог предугадать авиационной катастрофы. Осенью казалось, что иного пути избавиться от Великого нет. Вот если бы Бачурина убрала Пашу… Но, кажется, на это рассчитывать не приходится. Она предпочла худой мир.

— Чего тебе опасаться? — примирительно проговорил Оганесов. — Помнишь, как ты говорил: «Она всего лишь женщина. Ей не хватает мужской крепости».

— А я хочу напомнить твои слова: на месте Бачуриной, ты не спустил бы мне покушений. Я поразмыслил и решил, что ты прав.

— Но ведь никто не пострадал. Ну пытались, но ничего ведь не получилось.

— А Великий?

— Что Великий?

— Он мертв!

— Великий погиб в результате поломки двигателя самолета. Мы не имеем к этому никакого отношения.

— Да? Кое-кто может решить иначе.

— На что ты намекаешь?

— На маленькую статейку в одной лондонской газетенке. Ты ведь по-английски читаешь? Полюбуйся! — Паша протянул факс с копией статьи. — Выводы комиссии компании «Роллс-Ройс». Предполагается, что «Гольфстрим» погиб в результате диверсии. Усекаешь, куда может ниточка потянуться?

— Откуда у тебя эта статья?

— От верблюда! Около часа назад, буквально сразу после моего разговора с тобой, мне переслал ее племянник. Не только у тебя родственники за границами живут. Племяннику случайно попала на глаза фамилия Великого, вот он и решил, что мне будет интересно узнать эту сплетню. Вот его записка, — Пасхоев протянул второй листок с несколькими строчками.

— Почему племянник решил, что тебе интересен Великий? — в Оганесове вновь проснулась подозрительность. От благодушия не осталось и следа.

— Что тут удивительного? — отмахнулся Паша. — О моей вражде с Великим знает даже Бачурина. Потому и вычислила меня так легко. Но не забывай, мы повязаны одной веревочкой. И если что, я потяну тебя за собой.

— Угрожаешь?

Мужчины скрестили взгляды в молчаливом противоборстве. Они презирали друг друга: Оганесов Пашу — за примитивность мышления, а тот Артура Христофоровича — за налет гнилой интеллигентности, мягкотелость.

Оганесов первым отвел взгляд. Пасхоев ухмыльнулся. Но Артур Христофорович не посчитал себя проигравшим. Просто он был гибче. И все эти «гляделки» — детская игра, а не состязание воли.

— Давай оставим препирательства и перейдем к обсуждению наших действий на ближайшее время, — заявил Оганесов. — Мы ведь деловые люди, а не пацаны.

Но обсуждению помешал сигнал от секретарши.

— Что там такое, Нина? — раздраженно спросил Артур Христофорович.

— Вам посылка.

— Разве нельзя с этим подождать?

— Это какая-то необычная посылка.

— Ну и что? Вскройте и посмотрите, что там. А меня по пустякам не беспокойте. — Оганесов вздохнул: — Вроде и неплохая секретарь, но иногда я удивляюсь ее беспомощности.

Пасхоев в своем кресле продолжал ухмыляться: Артурчик не может выдрессировать даже собственную секретаршу.

Раздался телефонный звонок. На этот раз беспокоил начальник охраны:

— Артур Христофорович, прошу простить, но посылка очень необычная.

— Вы ее открыли?

— Мы вскрыли ящик и обнаружили в нем два противотанковых ружья и записку.

— Противотанковые ружья?! — Артур Христофорович почувствовал, как на его лбу выступила испарина.

При восклицании Оганесова Паша даже привстал, подавшись всем своим массивным телом вперед. Протянув руку, он бесцеремонно переключил аппарат на громкую связь.

— Что за записка? — осипшим голосом спросил Артур.

— Тут только цифры. Пять миллионов.

Паша медленно поднялся. Застегнул пиджак, с трудом стянув полы на необъятном животе. Прежде чем уйти, произнес раздельно и внятно:

— Артурчик, ты дурак!

Оганесов продолжал сидеть с телефонной трубкой в руках. Он не слышал оскорбительных слов и даже не заметил ухода партнера.

* * *

— Я думаю, они поймут намек, — произнесла Бачурина, когда Тормис сообщил, что посылка передана адресату.

— Артур Христофорович — несомненно.

— Думаю, что и у Паши хватит на это ума. А нам, Ян Эдуардович, сейчас надо поразмышлять о визите к Гуковскому.

Бачурину прервал телефонный звонок.

— Алло, — Татьяна Николаевна несколько мгновений выслушивала торопливую сбивчивую речь звонившего, затем произнесла холодным тоном: — Я не понимаю, о чем вы говорите.

И повесила трубку.

— Кто это? — поинтересовался Тормис.

— Оганесов. Заверял, что не имеет к катастрофе «Гольфстрима» никакого отношения.

29

* * *

Когда-то службу по охране дачи несли сотрудники «девятки». Затем их сменили частные охранники, подавляющее число которых, кроме работы в кооперативах с неопределенной сферой деятельности, сохранили удостоверения различных уважаемых ведомств. Одним словом, Модест Семенович свою безопасность любителям не доверял. Следующим этапом стало создание собственной разведывательной службы. Но затем что-то произошло и та часть организации, которая отвечала за физическую охрану хозяина, как-то быстро захирела. На даче осталось всего шесть охранников, но это были уже случайные люди из спортивных клубов и патрульно-постовой службы милиции, не слишком искушенные в оперативных вопросах. Два личных телохранителя Гуковского все еще числились в ФСО, это полагалось ему по занимаемой должности. Но по существу это были обычные водители: подать машину к подъезду, отвезти шефа за город, смотаться за покупками — вот и весь круг обязанностей. Любой мало-мальски внимательный наблюдатель легко бы заметил, что Модест Семенович ведет себя так, будто ему нечего опасаться. Или напрашивается на неприятности, начхав на свою жизнь.

О мощной секретной службе, созданной Гуковским, мало кто знал. Она значительно усилилась в последние годы.

В этот вечер бодрствовал у пульта лишь один из охранников. Да и тот на контрольные мониторы поглядывал лишь изредка, так как все внимание сосредоточил на просмотре порнофильма. А чем еще прикажите заниматься, когда хозяин приехал в усмерть пьяный? Пусть спасибо скажет, что охранник не привел себе какую-нибудь потаскушку. Тем более что Гуковский не слишком заботился о поддержании дисциплины среди персонала загородного дома.

Второго охранника не было видно уже второй час. Он спал.

К воротам подъехала иномарка, за рулем которой находилась женщина. Картина, к которой охрана на воротах давно привыкла.

— Валек, ты помнишь, Модест что-нибудь о приезде девки говорил? — крикнул бодрствующий, но ответа от спящего так и не дождался. Тогда охранник взялся за трубку телефона.

— Хр. Гы..Му, — захрипело в трубке.

— Модест Семенович, к воротам подъехала женщина. Как распорядитесь?

— Женщина? Почему одна? Давай ее сюда.

В трубке раздались короткие гудки.

— Старый хрыч, — охранник смачно сплюнул. Наверное, он очень удивился бы, узнав, что разговаривал не с Гуковским, а с компьютером. Но охранник доверял своим ушам да и привык к подобным разговорам с пьяным шефом. И потому, согласно приказу, открыл ворота. Машины и личности приезжающих на дачу давно не проверяли.

* * *

— Цыпочка, откуда ты такая взялась? — спросил Модест, увидев перед собой неожиданную гостью.

Гуковский поморщил лоб, пытаясь вспомнить, назначал ли кому-либо сегодня свидание. Так ничего и не вспомнив, налил себе рюмку водки. На ковре у столика уже валялись две пустые бутылки.

— Мне кажется, я тебя где-то видел, — проговорил Гуковский. Странно, но он был не настолько пьян, как можно было подумать. Водка не брала старика.

Женщина сняла шляпку, поправила прическу.

— Постой, постой… Я что-то припоминаю… Татьяна Великая. Нет, Татьяна Бачурина, — Модест Семенович рассмеялся. — Помнится, я говорил твоему мужу… Впрочем, это неважно.

Вслед за женщиной появился еще один гость. Мужчина спортивного сложения, чье лицо скрывала черная маска.

— Ага, значит, речь идет не о любовном свидании, — пробурчал Гуковский. Казалось, он вовсе не испугался.

— Я просила вас о встрече, — вы отказали. Но мне в любом случае надо задать вам несколько вопросов, — объяснила Татьяна, усаживаясь в кресло напротив хозяина.

— И поэтому вы взяли с собой сопровождающего? Как я понимаю, для того, чтобы получить ответы. Девочка, я давно ничего не боюсь. Смертью меня не испугать, она давно уже рядом ходит. Пытки? Я привык к боли. Компромат? Все знают, что я люблю баб и водку. Так что ты зря тащила с собой этого мордоворота. Лучше налей себе водочки и поговорим о приятных вещах: любви, поэзии, о моде, наконец.

— Поговорим, — пообещала Бачурина. — Но сперва надо привести вас в человеческий вид.

Гостья кивнула своему сопровождающему, и тот шагнул вперед со шприцом в руке.

* * *

Гуковский приходил в себя долго и мучительно. Никогда, даже при самом тяжелом похмелье, не было так плохо. Его выворачивало наизнанку. И не только из-за препаратов, которыми его напичкали, но и от мысли, что он попался, как мальчишка. За свою жизнь старик не опасался. О чем жалеть? О нескольких месяцах, большую часть которых придется пролежать прикованным к постели? Но обидно, что помирать придется трезвым. Модест с отвращением ощущал, как улетучивается из организма алкоголь. За последние полтора года он, наверное, первый раз будет трезвым. Абсолютно трезвым.

Модест Семенович согнулся пополам над умывальником. Человек за его спиной с невозмутимым видом дожидался с полотенцем в руках. Наверное, в шприце имелся и какой-то наркотик. Слабость в теле, сухость во рту, с гадким привкусом, головокружение и депрессия — кажется, так действует барбамил.

Громила помог старику вернуться в комнату. Усаживаясь в кресло, Гуковский поискал взглядом бутылку, но обнаружил лишь чашку чая на столе. Пока хозяин отсутствовал, Бачурина приготовила напиток. Очень заботливо. Может, рассчитывает на благодарность?

— Давайте побыстрей кончать с этим. Противно оставаться в таком состоянии, — угрюмо проговорил Гуковский. — Вот уж, действительно, придумали мне пытку — трезвость.

— Вы недостаточное внимание уделяете охране, — проговорила Бачурина.

— Я что охранять? Это тело, которое через полгода или месяц прекратит земное существование?

— Документы. Досье.

— Добрались, значит? Теперь будете шантажировать?

— Не знаю. Может быть. А может, и нет. Ваши сексуальные пристрастия некоторым могут показаться… необычными. Но зачем понадобилась хранить видеозаписи всех ваших утех?

— Всех? Значит, вы видели и то, как мы развлекались с Великим? Или Гайнановым? Может, посмотрим на пару, а, Татьяна Николаевна? Видушка в комнате есть.

— Сперва взгляните на фотографии, — Бачурина швырнула на стол пачку снимков.

— А что я там не видел? Впрочем, если угодно, могу еще раз полюбоваться.

Взглянув на верхний снимок, Гуковский заметил, что на нем изображен не он, а другой мужчина, куда моложе. Модест все понял.

— Я ведь говорила, что вы плохо охраняете свои досье, — заметила Татьяна.

— Я совсем забыл о негативах, — угрюмо пробормотал Модест Семенович. — Дайте что-нибудь выпить. От вашего наркотика в голове туманится.

— Препарат не содержит наркотиков, — возразила Татьяна.

— Тем более. Надо поразмыслить, а без рюмки водки я не могу сосредоточиться.

Бачурина кивнула телохранителю, тот поставил перед Гуковским початую бутылку.

— Что Великий предложил вам в обмен на кредит?

— Вас интересует только это? — усмехнулся старик. — Ну, конечно, бизнес — в первую очередь. Крейсер. Авианесущий крейсер нового поколения, от участия в строительстве которого Петр отказывался в пользу Баланова в обмен на кредиты.

— Да, я что-то слышала об этом. Но посчитала проект неперспективным. Сейчас авианосцы один за другим продают на лом. А тут — сооружение нового.

— Не стану читать лекции по геополитике, скажу только — все проходит и все возвращается. А проект рассчитан на несколько лет. Корабль будет заложен лишь в следующем десятилетии, но думать о будущем нужно сейчас. Если за строительство двух эсминцев между финансовыми группами идет страшная драчка, представьте, что будет, когда речь пойдет о проекте в пару миллиардов. И обратите внимание, я говорю о головном корабле серии. А Романов сумел отвоевать для себя поставку большей части электронного оборудования. Это огромный куш. Вот мы и предложили поделиться журавлем в небе в обмен на синицу.

— И почему вы отказались от проекта?

— А кто сказал, что мы отказались? Великий сам решил сменить партнеров. А мы, узнав, что его ожидают крупные неприятности, решили отвалить в сторону. Нам лишние скандалы ни к чему.

— Вы говорите о Паше и Оганесове?

— Вы и о них знаете?

— Недавно узнала. Что заставило этих двоих объединиться?

— То, что сделало Пашу и Великого врагами: наркобизнес. Петр первоначально финансировал Пашу, прокручивал его деньги через свой банк. А когда стал на ноги — отказался от подобных услуг. Решил больше не мараться.

— Петр знал, что это деньги от продажи наркотиков?

— Может, знал, может — нет. Какая разница — наркотики, торговля оружием. Великий просто не пожелал знать, что он финансирует и какие деньги отмывает.

— И поэтому они с Пашой стали врагами. Из-за отказа сотрудничать, — поняла Бачурина. — Да еще пять миллионов, которые Петя присвоил.

— Пять миллионов? Может, и присвоил, — согласился Модест. — А может, и забыл о них. Там ведь колоссальные суммы по многу раз перебрасывались со счетов на счета. Легко и сбиться.

— Оганесов тоже был вовлечен в эту операцию?

— Само собой. Он-то и был инициатором. Посоветовал Великому субсидировать Пашу. Но при этом всегда утверждал, что терпеть не может уголовника. Впрочем, так оно и есть на самом деле. Эти двое ненавидят друг друга.

— Я думала, Оганесов хотел перехватить акции «Химволокна».

— И это тоже. Прибавьте, что Архитектор был не против продолжения бизнеса с Пашой, а Великий ему этого никогда не позволил бы. Кроме того, Петр Алексеевич стал слишком сильно давить на Архитектора. Загнал в угол. Из партнера едва не сделал подчиненным. Вот Артур и решил избавиться от этой зависимости.

— Оганесов утверждает, что не имел касательства к авиакатастрофе.

— Утверждает? Впрочем, его не сложно запугать. Но я тоже этого не утверждаю. Паша нанял хорошего специалиста, но не смог обеспечить его надежной информацией и необходимым оборудованием. И после пары неудач им помогли решить проблему с Великим.

— Кто — вы?

— Нет, не я. Для меня авиакатастрофа тоже стала сюрпризом. Я лишь потом стал доискиваться до причины. И обнаружил, что исполнитель — тот самый, которого нанял Паша. Но вот заказчик — другой. Хотя Охотник и был убежден, что работает на прежних нанимателей.

— Кто этот заказчик?

— Я сказал достаточно. Теперь сами поработайте. И боюсь, открытие вас не порадует.

— Вы знали о готовящемся покушении, продолжали встречаться с Петром Алексеевичем и даже не намекнули ему об опасности?

— Это бизнес. И пусть это не прозвучит оправданием, но один раз я отвел от него опасность, отказавшись от обеда в «Праге», где его уже ждали. Да и вы моя должница. Помните мину на пути к даче Оганесова?

— Почему вы это сделали? — удивилась Бачурина.

Гуковский пожал плечами:

— Хотелось дать Петру шанс. В конце концов, вся эта возня с кредитами меня не слишком волновала. Все равно я не доживу до практического воплощения проекта в жизнь. А вот наблюдать за развернувшейся борьбой — было увлекательно. Что касается вас — считайте, что я помог из сентиментальных соображений.

— Значит, вы не хотите назвать имя заказчика?

— Покушений? Так вы и сами знаете.

— Я хочу знать, кто убил Петра, — твердо проговорила Бачурина.

— Я не советовал бы вам копать слишком глубоко, — очень серьезно ответил Гуковский. — Кредиты и заказы при всем их размахе — только видимая часть айсберга. Подлинной причиной гибели Великого стал совсем незначительный, на первый взгляд, проект, за которым скрыты очень большие интересы.

— Что за проект?

— Я сказал уже достаточно. И еще раз повторяю: вы должны остановится. Когда я сам разобрался что к чему — самому стало страшно.

— Что ж, спасибо и за то, что решились рассказать. Позвоните на вахту и попросите пропустить машины. Я уезжаю. Снимки и негативы оставляю вам. Ваше досье, как и видеокассеты, на своем месте. Не забудьте, что я говорила вам об охране.

Бачурина встала с кресла и направилась к двери.

— Татьяна Николаевна, — остановил ее Гуковский. — Не ищите заказчика. Это ни к чему.

* * *

Когда они вышли из комнаты Гуковского, мужчина в маске поинтересовался у Бачуриной:

— Почему вы не попытались выяснить имя врага?

— Как? Он не боится ни смерти, ни боли. Это не бравада. Гуковский болен раком. Гниет заживо. Правда, о его болезни практически никто не знает. Я сама выяснила это буквально на днях. Приступив к более интенсивному допросу, мы его убили бы, но ничего не узнали.

— Рак… Если он не боится смерти, почему не застрелится?

— Кажется, он выбрал более приятный способ самоубийства: женщины и водка.

— Что это были за снимки? Мне показалось, что поначалу он не слишком испугался шантажа.

— На фотографиях был не Модест, а его зять. Негативы мы нашли в досье у самого Гуковского. Попади снимки к дочери Модеста, это разрушило бы ее семью. Старик этого не хотел. Знает, что скоро умрет и о дочери, кроме мужа, некому будет заботиться. Поэтому он ограничился тем, что приструнил зятя, сохранив все в тайне от дочери.

— У каждого есть своя фишка.

— Что?

— Слабое место.

— Вы поедете со мной? — поинтересовалась Татьяна Николаевна.

— Нет. Я покину дом, так же, как и добрался сюда. Не стоит, чтобы ваши люди знали о моем существовании.

Бачурина хотела сказать, что Тормис уже знает об Авакуме-Шанхае, но ограничилась замечанием:

— Они догадываются.

— Догадываться — не знать наверняка.

На прощание мужчина пожелал:

— Будьте осторожны. Вы разворошили большое осиное гнездо.

* * *

Оказавшись в машине, Бачурина откинулась на сидении:

— Быстрей бы оказаться дома. Так хочется принять душ и смыть всю эту грязь.

Макс устроился рядом с Татьяной Николаевной. Что означает этот визит на загородную дачу, обставленный с неимоверными предосторожностями? И зачем хозяйке понадобилось встречаться с Гуковским с глазу на глаз?

Машина тронулась с места. Проехала по заснеженной аллее, обсаженной вековыми тополями. За воротами усадьбы «Мерседес» дожидались джипы сопровождения. Замыкала колонну с большим отрывом «Мазда», в которой Бачурина приехала на дачу Гуковского. Сейчас за рулем находился один из телохранителей, Саша, пользовавшийся полным доверием Макса и Тормиса. Доверием в отношении не только надежности, но и профессионализма.

«Мерседес» мчал по направлению к Москве. Татьяна Николаевна прикрыла глаза и, казалось, дремала.

— За нами хвост, — сообщил телохранитель на переднем сидении. В его обязанность входило, среди прочего, поддержание радиосвязи с другими машинами.

— Давно заметили? — поинтересовался Макс.

— Минут пять. Нагло прет. Или на нервы действует, или не слишком опытный попался. Жмется к нам.

— Один?

— Да. Старенький «Опель». Но радиофицированный. Водитель ведет интенсивные переговоры.

— Значит, при въезде в город нас будут ожидать.

— Может, попробовать оторваться?

Бачурина, побеспокоенная разговором, приоткрыла глаза:

— Сохраняйте прежнюю скорость, — и вновь задремала.

— Действительно, какой смысл? — согласился с хозяйкой Макс. — Впереди ни перекрестков, ни развязок. Трасса прямая, как стрела.

И все же Кузнецова обеспокоило появление «хвоста».

Наглость не соответствовала манере поведения людей Гуковского. В отличие от личной охраны, в разведке у него работали профессионалы. Они так топорно действовать не стали бы. Тогда кто? Неужели Паша? На него похоже. Но уж слишком быстро отреагировал.

Телохранитель получил предупреждение, что навстречу движется несколько подозрительных машин. Он развернулся к Максу, чтобы доложить об осложнении обстановки. Однако ничего сказать не успел.

Идущий навстречу «КрАЗ», на который передовая машина не обратила внимания, пересек разделительную полосу и, ослепив фарами, перерезал дорогу «Мерседесу». Водитель машины Бачуриной, заметил лишь надвигающуюся на него громаду, но успел притормозить и, вывернув руль до предела, съехать в кювет. Таранный удар, нацеленный в середину салона, с той стороны, где сидела Татьяна Николаевна, обрушился на переднюю дверь. «Мерседес» опрокинулся. Если бы, как это советовал телохранитель, кавалькада попыталась оторваться от преследователей, столкновение стало бы роковым для всех пассажиров лимузина. При большей скорости на зимней дороге шофер не успел бы отреагировать на опасность.

Из «КрАЗа» и двух следовавших в отдалении за ним легковушек выскочили мужчины в черных масках, с помповыми ружьями и пистолетами в руках. Один из нападавших имел «Калашников» с подствольным гранатометом. Акция оказалась бы успешной и нападавшие добили бы пассажиров покореженной машины. Но на их беду, кроме двух автомобилей сопровождения, впереди и позади шли машины, осуществляющие радиоконтроль и контрнаблюдение. Рассыпавшись вдоль придорожной канавы, группа сопровождения открыла по нападавшим беглый огонь из автоматического оружия, заставив налетчиков частью залечь прямо на асфальте, частью откатиться к противоположной стороне дороги. Двое из бандитов, выпрыгнувших из «КрАЗа», были убиты на месте, одному удалось сбежать. Передовая машина охраны развернулась и, набрав скорость, промчалась по трассе, поливая из окон огнем двух автоматов и сбив двух или трех бандитов, оказавшихся на дороге. Это походило на настоящую бойню.

Еще раньше Саша на своей «Мазде» протаранил и сбросил в кювет «Опель» преследователей.

Нападение было отбито.

Несколько человек из охраны бросились к опрокинутому «Мерседесу». Помогли выбраться Максу, вытащили Бачурину. Лицо Татьяны Николаевны было залито кровью. Она не подавала признаков жизни.

* * *

Размышления Модеста Семеновича прервал телефонный звонок. Гуковский поднял голову. Аппарат вновь требовательно зазвонил.

Старик тяжело поднялся и поковылял к столику, на котором стоял телефон.

— Слушаю.

— Обстреляли машину Бачуриной.

— Кто стрелял?

Осведомитель не располагал точными данными, но предполагал, что нападавшие принадлежали к одной из криминальных группировок. Скорее всего — боевики Паши.

Модест, по непонятной для себя причине, все тянул время, не решаясь задать главный вопрос.

— Пока нет сведений — ранена Бачурина, убита или осталась невредимой. Имеются жертвы, но Татьяны Николаевны среди убитых нет. Одна машина охраны еще до нашего появления проследовала в Москву. Возможно, в ней и находится Бачурина. По мере поступления информации будем сообщать вам.

— Постарайтесь. Это очень важно.

Гуковский прошел к бару, взялся за початую бутылку… и отставил ее в сторону. Сейчас требовалась ясная голова.

Как ни странно, но при мысли о возможной гибели Бачуриной Модест Семенович ощутил не облегчение, как следовало бы, а некоторое сожаление.

30

* * *

Бачурина очнулась в спальне своего московского дома. Открыв глаза, увидела сидящего у постели Тормиса.

— Что случилось? — с трудом разжав губы, прошептала Татьяна. Она ничего не помнила.

— Все в порядке. Как вы себя чувствуете?

— Неважно. Почему у меня перевязана голова?

— Ничего страшного. Всего лишь несколько порезов.

Бачурина прикрыла глаза и с минуту лежала без движения. Затем вновь повторила:

— Что все-таки произошло?

— Нападение. К счастью, ваш водитель успел притормозить и принял удар на себя.

— Я вспомнила. Яркий свет… И мир перевернулся. Он жив?

— Кто, водитель? Жив. Но в тяжелом состоянии. Удар пришелся как раз по тому месту, где он сидел.

— А Макс?

— Отделался ушибами.

— Что-нибудь известно о нападавших? Это люди Гуковского?

— Татьяна Николаевна, — мягко ответил Ян. — Давайте оставим дела на более позднее время. Когда вы будете себя лучше чувствовать.

— Вы не правы, — она с трудом выговаривала слова. — Действовать следуют немедленно. Пока они не ожидают ответного удара.

— Это была специально нанятая бригада уголовников, — с неохотой уступая хозяйке, ответил Тормис. — А руководил ими другой ваш старый знакомый. Не Гуковский.

— Кто?

— Джафаров.

— Откуда это известно?

— Его тело нашли на месте преступления, — пояснил Тормис и добавил: — Кстати о Гуковском. Он звонил, справлялся о вашем здоровье.

— Даже так? Но оставим эту тему. Как убили Джафарова?

— Была перестрелка.

— Много убитых?

— С нашей стороны, как не удивительно, ни одного. Хотя есть раненые. Бандиты потеряли двоих, еще один умер по дороге в госпиталь. Несколько человек получили серьезные увечья и ранения. Все они в руках милиции. Прессе, по согласованию с милицией, объявлено о серьезной автомобильной аварии.

Бачурина долго обдумывала услышанное, затем спросила:

— А не могли труп Джафарова попросту подбросить?

— Исключено. Арестованные, так же, как и убитые боевики, оказались земляками Юсупа.

— Значит — Паша, — после новой паузы заключила Татьяна Николаевна.

— Мы поговорим об этом позже. А пока отдыхайте. Через несколько минут прибудет врач.

— Разве меня еще не осматривали?

— Осматривали. Травматологи. А сейчас приедет акушер. Рейн, когда мы сообщили о полученных вами травмах, настоял на этом. И рекомендовал отличного специалиста.

* * *

Врач явился в сопровождении целого штата ассистентов и с целой машиной аппаратуры. Это был уже немолодой человек в очках, с улыбчивым лицом и огромными усами. Но, несмотря на мягкую улыбку и наивные глаза, он оказался с характером и выставил за порог всех посторонних включая Тормиса. Лишь секретарю Ире разрешили тихонько сидеть в уголке. Осмотр длился больше часа. И с первых же минут улыбка слетела с лица профессора. Он выгнал и ассистентов, и Ирину, оставшись с больной наедине.

— Вот что, голубонька. Не хочу вас ни пугать, ни приободрять. Ничего непоправимого для вашего здоровья не произошло. Но мне сказали, что вы недавно потеряли мужа.

— Да. Но какое отношение это имеет к моему здоровью?

— Не буду ходить вокруг да около. Скажу прямо: если вы хотите сохранить плод, следует поберечь себя. У вас едва не случился выкидыш и угроза срыва беременности не миновала. Придется во всем отказать себе: никаких волнений, никаких переживаний, никаких резких движений и сильных эмоций. Не говоря уже о спиртных напитках, кофе или стимуляторах. Лекарства только те, которые назначу я. Приписываю вам строгий постельный режим, который придется выдержать, если вы желаете доносить ребенка.

Врач удалился, запретив кому-либо входить в спальню, чтобы дать Бачуриной возможность отдохнуть. Но Татьяна не сумела уснуть. В голову лезли тысячи мыслей. Грудь разрывали сотни желаний. А в сердце поселился ад.

Они отняли у нее мужа. И они хотели убить еще не родившегося ребенка. Бачурина не сможет простить этого.

А телефон, как назло, лежит совсем рядом. Не надо даже идти за ним в другой конец комнаты. Просто протяни руку и позвони. И все проблемы будут решены.

Таня взяла черную, как смертный грех, трубку и набрала номер.

— Паша. Воспользуйтесь браслетом, который я вам передала. И я хочу быть последним человеком, с которым он будет говорить.

Невидимый собеседник, тот самый, что посетил вместе с ней Гуковского, все понял. Подготовив акцию, он перезвонит и доложит Бачуриной. Эти несколько фраз стали приговором Паше. Приговором, не подлежащим ни апелляции, ни пересмотру.

Закончив разговор, Татьяна несколько мгновений продолжала держать трубку, прислушиваясь к гудкам. Затем приподнялась с постели, прошла к горящему камину и бросила в пламя телефон. Будто хотела, спалив этого бездушного свидетеля разговора, уничтожить само воспоминание о содеянном. Скрестив руки на груди, Таня смотрела, как плавится пластмасса. С громким, как выстрел, треском лопнул корпус…убрать абзацПламя колыхнулось, едва не коснувшись подола ночной рубашки Бачуриной… Распахнулись двери и в комнату ворвались два телохранителя, дежуривших по-соседству. Заметив, что с хозяйкой ничего не произошло, они остановились и, продолжая держать в руках оружие, принялись осматривать помещение в поисках источника звука.

— Все в порядке, — не оборачиваясь, произнесла Таня. — Попросите Яна Эдуардовича подняться ко мне.

Она слышала, как за телохранителями закрылась дверь.

«Все в порядке», — сказала она охранникам. Если бы это было так. Все далеко не в порядке. Раньше Бачурина думала, что ее судьба — это история Золушки. А обернулось так, что она превратилась в современное подобие Екатерины Медичи. Но такова жизнь.

Начальник службы безопасности не заставил себя ждать.

— Ян, если отдали приказ об установлении слежки за Пашой, — сейчас же отмените.

Тормис молча ожидал объяснений, но Бачурина только добавила:

— Не люблю людей, которые не понимают намеков.

Ян все понял.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• »