— Милиция — добрая. А мафия — злая, — указал Митька.
— Милиция для своих добрая, — разъяснил Серый. — Для тех, кто ее законы уважает. А для тех, кто живет по понятиям, мафия добрая. Всякая власть для своих добрая. Вот ты — станешь меня слушаться, будешь своим — буду и я для тебя добрый.
Слушаться Серого Митька все равно не хотел.
— Нет, Серый! Все равно есть разница. Мафий много, они все между собой воюют. А Царь — один. Это для человека гораздо удобнее. Если я тебя стану слушаться, на меня тот же Чака все равно может наехать.
— Если ты меня станешь слушаться, я Чаку за тебя ушибу, — протянул Серый, сплюнув в пенную струю за кормой.
— Ты все равно не самый крутой в стране, — сказал Митька. — Царь все рано тебя круче.
— Я и не претендую, — спокойно ответил Серый. — Я тебе как раз это и объясняю. Царь — просто самый крутой атаман в этом лесу.
Митька покачал головой.
— Ты — дисседент, Серый. Не говори твои мысли кому попало.
Они помолчали, задумавшись каждый о своем.
— Есть разница, Серый, — повторил Митька. — Царь — он Помазанник. Его Бог благословил править. Он один такой. А остальные атаманы — самозванцы, ты уж прости меня, атаман.
Серый великодушно кивнул.
— Тут я не спорю. Помазанник — это круто. Ну, а меня зато народ избрал — это тоже неплохо.
— Кто тебя избрал, Серый? — нахмурился Митька. — Какой народ?
— Мои люди — все за меня, — сказал Серый. — А за Царя вряд ли все. Так ведь.
— Его люди все за него, — возразил Митька, — и их гораздо больше, чем твоих, Серый.
— Вот и нету разницы. Просто ты решил прогибаться перед тем, кто сильнее всех. А я тебе базарю — о свободе.
— О какой свободе, Серый? Ты же хочешь, чтобы я тебя слушался. Какая же это свобода?
— А тебе всяко придется кого-то слушаться, Митек. Меня или другого атамана. Ты ведь сам-то — не атаман по натуре.
Это была правда. Митька не был атаманом по натуре. Атаманы — народ крутой. А Митька не хотел быть крутым. Хотя свободу — любил. Как быть свободным — и не быть атаманом — это был вопрос. Как совместить несовместимое? Не для того ли Митька искал Волшебника?
— Ну, так о какой свободе ты базаришь, Серый? — напомнил Митька. — Какая мне свобода, если я — не атаман. По натуре.
— О реальной. Тебе есть резон прогибаться перед тем, кто ближе к тебе. Со мной ты всегда запросто сможешь побазарить, убедить меня, что тебе надо. А до Царя тебе ни в жисть не достать, в натуре. Твоя свобода — это быть ближе к атаману.
И тут выходила правда у Серого! А Серый продолжал.
— Вот и выбирай, перед кем прогибаться — перед тем, кто ближе, или перед тем, кто сильнее! Вот и вся разница.
— Есть еще разница. Царь — Помазанник, — напомнил Митька.
Так они спорили долго и откровенно, и Митьке даже показалось, что они — подружились. Но, вопреки ожиданиям, задушевный разговор никак не повлиял на политику Серого в отношении Митьки по возвращении в родной город. Это было обидно и непонятно. Получалось, что у Серого тоже вроде того, что дружба — дружбой, а служба — службой. А это Митьке всегда претило.
Ближе к ночи Митька вдруг вспомнил, что Волшебник так ни слова и не сказал ему о таинственном ночном посетителе. Почему-то эта мысль была пугающей. Ночь приближалась, и Митьку стал охватывать страх. Он лег в постель и попросил Маму не выключать свет.
— Что еще за глупости?
— Боюсь. Очень страшный сон.
— Ну, расскажи, что тебе приснилось.
— Злой волшебник.
— Вот не увлекайся волшебниками. Это все глупости. Помолись, и спи.
И Мама все-таки выключила свет. Тогда Митька, скорчившись под одеялом, стал мысленно звать Волшебника.
— Защити меня, приди ко мне…
Он не заметил, как уснул. Во сне ему явился Волшебник и сказал:
— Ты звал меня.
— Да. Я боюсь этого, черного.
— Прости, я совсем забыл про него сказать. Это, можно сказать, мелкий хулиган. Не думай про него, он больше не придет.
— Это хорошо.
— Вообще, если будут проблемы, ты можешь звать меня, как сегодня. Если ты — мой ученик, я обязан тебя защищать. А ты, похоже, решил стать моим учеником.
— Конечно, хочу!
— Но я все же советовал бы в случае опасности призывать Бога, как ты это сделал в прошлую ночь. Это надежнее и, кстати, привычнее. Ты же православный. Сам я в опасности именно Бога призываю.
— Бога?
— Именно Бога. Вот тебе мой совет: никогда не увлекайся волшебными предметами и словами. Особенно остерегайся имен. Используя чье-либо имя, ты оказываешься в долгу. И это в любом случае нехорошо.љ
— А если Бога призываю?
— А у Бога мы так и так в долгу. Потому лучше призывай Бога. Но меня призывать я, конечно, тебе не запрещаю.
— А как же ограниченность? — сказал Митька, окончательно успокоившись.
— Что — ограниченность?
— Помните, Вы сказали, что во всемогуществе есть своя ограниченность.