— По идее — да. Обязательная. Для всех, кто принял крещение в Православии.
— Интересно, — сказал Митька. — А про то, что горы переставлять — это Вы пошутили, или всерьез?
— Почему «пошутил»? Всерьез.
— Так я ж не святой. Это святые горы могут переставлять.
— Ну и что. Ты же Богу молишься. Бог же святой.
— Не понял.
— Что — не понял? Сила молитвы не в твоем достоинстве. Сила молитвы в Имени Всесильного Бога. Ты же Его Имя призываешь. Тут дело не в том, святой ты или не святой.
— А в чем?
— Угодно или неугодно Богу то, что ты просишь. И грешник может горы переставлять… если это угодно Богу.
— А-а… — сказал Митька.
Вот тебе раз. А если тебе нужно, а Богу неугодно — тогда что?… Ложись и помирай? У Волшебника как-то проще выходило.
Выяснилось, что Митькины родители знакомы с семейством дяди Антона.
— А-а, — сказала Мама с неприязнью, — это тот офицер, который мечтает перебить всех неверных.
Митька удивился такой интерпретации. Что-то он не замечал в Антоне таких намерений.
Папе тоже крайне не понравилось мамино заявление, и они заспорили прямо при Митьке, что случалось не так часто.
Из обрывков информации Митька уяснил для себя, что некогда дядя Антон проводил при храме занятия рукопашного боя, которые могли посещать только те, кто исповедался и причащался. Это привело к какому-то конфликту, и усилиями отца Глеба, маминого духовника, благочинного, занятия при храме были запрещены. Похоже, Папа то ли занимался у Антона, то ли собирался начать, но не успел. Может быть, отсюда пошла папина нелюбовь к маминому наставнику.
Так или иначе, единогласия в начальстве по поводу дяди Антона не было, так что не было и неодолимых препятствий к общению.
Серый подошел к Митьке на улице и мрачно предупредил:
— Скажи своему Волшебнику, что у него могут быть проблемы.
Митька удивился.
— Веллер угодил в больницу, — объяснил Серый. — Его родители написали заявление.
Митька знал насчет Веллера. Вроде ничего серьезного там не было.
Но вот нарушение омерты действительно было новостью. Митька встревожился и еще больше удивился. Мама Веллера была знаменитостью.
— Вот уж не ожидал от вас!
— Чего — от нас! — огрызнулся Серый. — Я говорю тебе — родители.
— А откуда родители узнали про Волшебника?
— От верблюда. Веллер раскололся.
— Я боюсь, что у Вас из-за меня могут быть неприятности, — сказал Митька Волшебнику.
— Не бойся. Неприятностей у меня быть не может — я же совершенно не при чем. Но ты, конечно, зря солгал. Ссылаться на меня было совершенно лишним! Они и так были напуганы. Ты только запутал дело.
Митька сокрушенно покрутил головой.
— Сам не знаю, что меня дернуло.
— Не что, а кто. Совершенно ясно, кто тебя дернул. Даже и не сомневайся. Ты впал в азарт войны и забыл о белой магии.
Монах пощелкал языком и покачал головой.
— Это был грех, Митька. Ну, как же так? Вместо того, чтобы прославить Имя Господне, ты прославил своего Волшебника.
Митька сокрушенно кивал головой.
— Ты ведь не можешь не видеть связи между молитвой и тем, что с тобой произошло?
— Вижу, — сказал Митька. — Все вижу. Я круглый дурак.
— Не дрожи, — сказал дядя Антон. — Ничего Сашке не грозит. Я уверен, что тот парень пока скрывает, что их там было — четверо против одного. Когда это выяснится, все будет выглядеть совсем по-другому. В конце концов, рассуждая по-человечески, правда на нашей стороне.
— По-человечески, на нашей. А по закону?
— А неважно, что там по закону. Мы же живем в царстве-государстве. Тут у нас Правда всегда будет выше закона. Мой жизненный опыт подсказывает, что ни до чего серьезного дело не дойдет, но… в случае чего мы возьмем, и подадим прошение Царю. Государь выше закона. И рассудит по правде. Так что — не бойся.
Митька успокоился, но решил со своей стороны блюсти омерту изо всех сил, рассудив, что с его стороны было бы крайней неблагодарностью выдавать братьев.
В утешение дядя Антон дал Митьке почитать рукопись.
— Это — главный труд моей жизни, — сказал он то ли шутя, то ли всерьез. — Только уговор: никому не давать. Совершенно секретно.
Митька отнесся к его словам как к заповеди. Придя домой, он заперся в своей комнате, помолился положенных 20 минут, и только тогда развязал толстенную папку.
"Миссия мастера Ли" — так гласил титульный лист.
Повторяя молитву, Митька стал читать все подряд, но скоро завяз. Это была серьезная монография о жизни какого-то мученика, манчжура по национальности, который принял Православие и был растерзан какими-то повстанцами. Митька вспомнил странную икону, которую видел у дяди Антона над столом. Узкоглазый человек в длинных китайских одеждах в простирает к небу руки, в которых держит мученический крест. Написана икона, видно, каким-то китайцем — поза и складки одежды заставляют вспомнить каких-нибудь полулегендарных китайских единоборцев или полководцев, вроде Сунь Цзы. Теперь Митьке стало казаться, что мастер Ли изображен не коленопреклоненным, а в какой-то низкой боевой стойке.
Много места дядя Антон посвятил обсуждению факта, представлявшего трудность при обсуждении вопроса о канонизации мученика: уже после принятия крещения Ли несколько раз проявил себя как выдающийся боец. В частности, что во время "боксерского восстания", мастер Ли оказал погромщикам решительное и кровопролитное сопротивление, спасая членов своего клана и прихожан местного храма, искавших защиты в доме маститого единоборца. Антон подробно разбирал различные жизнеописания мученика, в которых этот факт либо замалчивался, либо подавался в упрощенном виде.
"Между тем, известный Фу Гуань Вэнь, обратившися к христианству после (или, точнее сказать, в результате) боксерского восстания, свидетельствовал, что его душу не столь глубоко глубоко поразило терпение и изумительное самоотвержение тех, кто ради Имени Христа подвергался мучительным пыткам, распарыванию живота и сжиганию заживо, сколько необъяснимое, таинственное «искусство» мастера Ли. По словам Вэня, если бы ему случилось когда-либо лично перенести подобные муки, он, конечно, смог бы увидеть сверхъестественное действие благодати в подвиге страдальцев. Но, будучи мастером рукопашного боя, он ясно увидел, что эффективность приемов мастера Ли невозможно было объяснить иначе как тем, что Сама Судьба была на его стороне. В глазах прочих боксеров, не достигших уровня Вэня, победы мастера Ли выглядили как цепочка случайностей, не свидетельствовавших об особенном мастерстве. Притом Ли не гнушался применять приемы "грязного ушу". Самого же Вэня именно краткое «общение» с Ли во время схватки поразило настолько, что он из ярого поклонника своих национальных традиций постепенно стал ревнителем Православия. Потом Вэнь не раз высказывал убеждение, что Ли сохранил ему жизнь лишь по милосердию, особым изволением Божиим, потому что менее всего можно было ожидать милосердия во время кровавой схватки не на жизнь, а на смерть. Это яркий пример той "миссии мастера Ли", о которой и заговорил Хэ, первый жизнеописатель мученика, лично хорошо знавший Вэня."
Тут Митька сразу бросился в конец рукописи, где, судя по оглавлению, содержалось описание приемов борьбы, открытых мастером Ли.