— Нет, нет… Это самообман. Ты просто сам себя не знаешь… То, что нам приходится столько трудиться над молитвой — это только по неискренности.
— Неужто у меня так мало искренности? — не поверил Митька.
— Почти не бывает. У нас очень мало настоящей искренности. Все игра. Все самообман. Маска искренности. Поверь мне, когда человек начинает это понимать, он просто плачет слезами над самим собой.
Митька не понял, но покивал головой на всякий случай. Это была привычная неискренность.
— Увы, это так, — сказал Волшебник. — Если бы мы себя до конца знали — и магия была бы не нужна. Просили бы Бога — и получали.
— А можно же и так. Без этой смой искренности. Просить, просить… и получишь.
— Это можно… — сказал Волшебник. — Конечно, можно вот так, без конца повторять и повторять. Просите — и дастся вам. В каком-то смысле это даже самая лучшая техника… Самая надежная и универсальная.
— Но?… — спросил Митька. В словах Волшебника чувствовалось "но".
— Но это требует много сил. Я не говорю, что эти силы зря пропадают. Молитва идет на пользу, конечно. Главное — она согласует твои желания с Божественной волей. А в Боге совмещается несовместимое. Но волшебство проще. Ты же, когда хочешь выйти их дома, не молишься, чтобы шнурки сами завязались, а просто — берешь, и завязываешь, так ведь? Вот и я — когда мне нужно совершить чудо — то, что в обычном мире считается чудом — я просто говорю — и не сомневаюсь. Это, наверное, не столь полезно, как молитва, но гораздо практичней. В моем мире.
Митька вздохнул.
— А у меня не получается так.
— Получится. Научишься. Тебя пока увлекла молитва — и хорошо, молись. Хотя на самом деле молитва для нас важна только как оружие против бесов. Незаменимое. А творить чудеса можно и без молитвы — просто своей верой. Это и есть волшебство.
Митька опять вздохнул и покачал головой.
— А где ее взять — такую веру?… А зачем Господу, чтобы мы много молились? Почему Он так захотел? Мог бы просто давать сразу или почти сразу. Как помолишься.
— Да Он и дает иногда.
— А почему не всегда?
— Хочешь понять по-настоящему?
— Конечно.
— Мне думается, потому, что все наши прошения — это немножечко конституция.
— Не понял. В каком смысле?
— Когда мы получаем то, что просим, у нас становится меньше нужды в Боге.
— Ну, и что? Потом другого захотим. Если желания правда такие противоречивые, то это никогда не кончится…
— Почему не кончится? Неужели Бог не может дать нам все, что нам нужно. Но если мы получим все, что нужно, то будем совсем счастливы. И уже не о чем будет просить.
— Ну, и хорошо. И будем счастливы.
— Хорошо. Я к этому и стремлюсь.
— Так что ж плохого?
— Ничего плохого. Просто Бог отходит, когда у Него просят конституцию. Вспомни феерию. Король ушел, так? Пришли враги. А без Бога трудно молиться. Бог же дает молитву молящемуся. Потому через молитву трудно идти.
Опять у них с Монахом выходило одно и то же.
— А что же плохого-то? — повторил Митька. — Почему тогда Монах — не волшебник?
— Не могу объяснить за него. Я понимаю только, что если человек получает слишком быстро, сразу, то это не совсем хорошо.
— Почему?
— Мне думается, если это случится слишком рано, без особого труда, то человек остановится в развитии слишком рано. Много ли надо для счастья маленькому ребенку? В каком-то смысле, очень много. Родители при всем желании не могут удовлетворить все его запросы. А Бог, конечно, может. Но если дать ребенку все, что ему заблагорассудится, то он никогда не повзрослеет.
— Почему?
— Нет потенциала развития. Некуда развиваться. Все уже и так есть. Полное довольство. Хорошо, что Бог не дал мне все сразу. Сейчас я понимаю, что это — хорошо. А раньше обижался…
Что развиваться — надо, это Митька и сам чувствовал… Но все равно было что-то неясно.
— Ну, и пусть останется маленьким, — сказал Митька. — Вы же сами говорили: надо вернуться в детство.
— Этот монах — в прельщении, — сказала Мама. — И тебя сбивает с толку. Мечтать о всемогуществе — это разве дело монаха? Мы должны каяться в грехах перед Богом, а не выпрашивать чудеса.
— Так он и не выпрашивает, — сказал Митька. — Это я выпрашиваю.
Монах перекрестился.
— Господи, сохрани меня от прелести. Твоя Мама, конечно, права.
— В чем права?
— Что надо каяться, а не выпрашивать чудеса.
— А мне надо чудеса, — сказал Митька.
— Тебе надо не чудеса, а уверенность, что чудо — в принципе — возможно. Любое чудо. Что угодно. Что в принципе — все возможно. Для тебя. Это важно.
— Не знаю. Наверное, — сказал Митька, и вспомнил Волшебника. — Только не знаю, зачем.
— Для духа. Человеку нужно всемогущество, чтобы быть полноценным. Без всемогущества нет настоящей свободы.
— А нам нужна настоящая свобода? — спросил Митька. — А зачем?
— Не знаю, — сказал Монах. — Я думаю, это у нас от Бога — потребность в настоящей свободе. Когда благодать отходит — пропадает стремление к свободе. К настоящей.
— А что такое — настоящая свобода? Чем отличается от ненастоящей?