— М… Не знаком. Читал что-то такое, — у Митьки всплыл в голове какой-то антонов рассказ. Там, правда, был не мальчик уже… и не в песочнице…
— Тут лучше рассуждать конкретно. Ответ разный в разных случаях.
— А общий есть? На все случаи.
— Общий ответ: человек страдает за грехи. За свои грехи и за грехи своих благодетелей.
— За благодетелей?
— Конечно. В первую очередь — за родителей. Они же — родили. Дали тело. Какая вещь в этой жизни ценнее тела? Только — душа. Потому кто ближе родителей? Никто. Еще кто учит духовному. Духовные родители. За их грехи человек тоже страдает сильно — если они грешники. И вообще за грехи своих благодетелей. Потому от кого что берешь — молись за этого человека. Чтобы Христос понес за тебя его грехи.
— А Христос за что пострадал? Он не грешит.
— За нас. Человек может страдать еще за тех, кого он любит. Но это — только добровольно.
— А за благодетелей — невольно?
— Да, это закон.
— Тогда лучше ни у кого ничего не брать, — сказал Митька.
— Лишнего — не бери. А за необходимое — молись за них, чтобы Христос Себе взял их грехи. С тебя чтобы снял.
Митька покивал головой и вдруг повторил свой детский вопрос:
— Зачем вообще Бог допускает грехи? Может не допускать…
— Ради свободы, — сказал Монах.
Это был простой, обычный ответ, который Митька слышал не раз. Но сегодня что-то произошло.
У Митьки вдруг упала с глаз пелена.
— Ради НАСТОЯЩЕЙ свободы?!. - проговорил он.
До Митьки вдруг дошло, что если бы Бог не давал нам Своего ВСЕмогущества, то Он никогда не допустил бы греха! Зачем Благому допускат грех, кроме как ради НАСТОЯЩЕЙ свободы?! Вот где нашлось ДОКАЗАТЕЛЬСТВО. Вот где нашлась ГАРАНТИЯ! Если бы кто-то не получил просимого, сколько ни проси, то он и НЕ МОГ бы согрешить. Потому что Бог допускает возможность греха только — только! — ради НАСТОЯЩЕЙ свободы. Ради всемогущества. Чтобы человек мог ВСЕ. Вообще все, в принципе. Даже отказаться от настоящей свободы! То, что Бог допустил грех — это доказывало, что Он дает человеку настоящую своброду. Доказательство от противного, как я и обещал. Но Митькин ум этого не умел этого назвать, а только ощущал. Зато ощущал гораздо больше, чем сказано.
Монах видел, что Митьку осенило, но что осенило — этого он понять не мог. Он молился за Митьку и ждал.
— А как же тогда остальные? — сказал наконец Митька.
— Кто? — осторожно переспросил Монах.
— Те, кто не молится? Они-то за что страдают? Мы — за то, что мало молимся. А они — вообще без вины?
Монах покивал головой.
— За нас, — сказал он скорбно. — За то, что мы не молимся. За них не молимся… и вообще. Не молимся.
— Все — за меня?! — ужаснулся Митька.
— Да нет. Все, о ком ты знаешь. Все, кому сострадаешь. Они — на твоей совести. А другие — нет…
Митька был ошарашен тем, что он вдруг получил ответ на ВСЕ свои вопросы. А что дальше тогда делать? Чем жить? Ясное дело — молиться. Но Митька был взволнован — и не молился. Он — думал. И скоро ясность исчезла.
Не доехав до дома, Митька опять вернулся на Заречный. К Монаху. Надеясь снова пережить то, что пережил.
— Я же не благодетель. Для них. Чего они за меня страдают? Где справедливость?
— Они страдают не за тебя. А за свои собственные грехи.
— А я при чем? Вы же сами только что сказали: за нас. За Вас и за меня.
— Ты спрашивал, для чего Бог допускает грешить немолящимся. Тем, кто все равно не пользуется ДАРОМ молитвы. Допускает. Не вынуждает же. И мы тоже — мы не виноваты, что они грешат. Мы виноваты, что — допускаем это. Не молимся. Если бы мы за них молились, Господь не допускал бы их грешить.
— А! Да, — сказал Митька. И поехал опять к себе на Туневку. Но опять вернулся с полдороги.
— Подожди, брат! — сказал Монах. — Не суетись. Ты в этом не разберешься за один вечер. Спокойно езжай домой — и молись. Эти вопросы будут возвращаться снова и снова — молись, и все будет проясняться. Бог не оставит тебя в недоумении. Я же не учитель — нет смысла снова и снова возвращаться ко мне!
— Подождите, — взмолился Митька. — Ответьте еще раз! Для чего грех — это я понял.
— Нет-нет. Не понял. Не грех, а возможность греха. И не для чего, а почему.
— Да. Да. Я просто неточно говорю.
— Говори точно — это важно. Тогда все само прояснится. Через молитву. Точность слова — важна.
— Подождите. Для чего страдания? Ну, согрешили. Бог же может и так простить — для чего же страдания? Вы говорили — за грех. Но Бог же может и допустить грех — но так, чтобы не страдать. Может же? В Нем же совмещается несовместимое.
— Может. Совмещается.
— Тогда — для чего?! — недоумевал Митька. — Страдания же. Больно же. Зачем?
— А в тех случаях, когда Богу угодно и так простить, без страданий, то для чего запрещать? В таких случаях Он и не запрещает. Это и не грех тогда, — ответил Монах.
— А что же такое грех? Когда же это Ему не угодно простить?
— Когда отказываются от благодати. От настоящей свободы. От Него, Бога, в Котором все совмещается.
— А! Да, — и Митька пошел. Но тут же повернулся опять.
— Тогда получается, если это действительно грех, то Ему точно, наверняка неугодно простить! А как же тогда исповедь? И вообще — Бог же прощает? Прощает же?
— Конечно.
— Так неугодно же. Без страданий. Вот, Он простил — зачем же тогда Он запрещал, если заранее знал, что простит?