— Бьешь всех, наверное?
Саша кивнул.
— А твой папа знаешь что сказал? "Зря я научил его бою."
Саша махнул рукой.
— Знаю я все это. "В реальном бою силы не бывают равными." Только это все — теория. Красивые слова. Я понимаю, что такое реальный бой. Только зачем мне реальный бой? Я не кровожадный. Я люблю, чтобы было красиво. Уменье красиво биться — это престижно. Это положение в обществе. Это кусок хлеба с маслом. Плюс почет и уважение. Вот и все.
Кое-что насчет Сашки многоопытный Митька понял, ощутил еще при первом серьезном разговоре: Сашка был крутым, и к волшебству он был явно неспособен. Он давно уже чувствовал себя взрослым. И высокомерно отверг свое собственное детство, не понимая, что становится банальным, как и все взрослые. Почти все, кроме тех немногих, которые как раз и привлекали Митьку, и на кого ему хотелось быть похожим. Митька боялся банальности, а Сашка не боялся… ну и пусть. Флаг в руку, как говорится, сердцу не прикажешь.
Но что-то оставалось непонятным. Было ясно, что Сашка совершил что-то необратимое… как Антон в детстве. Но что?
Митька долго размышлял над Сашкиными словами, но понял лишь главное: Сашу так и не увлекла идея побеждать врагов силой Божественного Духа; ему хотелось добиться чего-то в жизни самому, своими силами. Тем более, что ринг, как и цирк, далеко от Бога. Всемогущество — слишком тяжелая артиллерия для ринга.
— Послушай, — сказал Монах. — Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь.
— Какую?
— О покаянии. Бог стал человеком и умер на Кресте — для чего? Для того, чтобы дать тебе ВСЕ, абсолютно все.
— Я это, кажется, понял. А при чем тут покаяние?
— Бог дал тебе ВСЕ, а ты не хочешь брать.
— Почему — не хочу? Хочу.
— Если бы ты хотел, ты бы оставил все остальное и только об одном бы думал. Это же ВСЕ, понимаешь?
— Кажется, понимаю, — повторил Митька.
— Понимаешь — а не делаешь, вот что ужасно. Он дает нам Себя Самого, а мы заняты другими делами. Понимаем, а мысли наши заняты не молитвой, а суетой. Хотя ведь понимем, что лучше Него никто наши дела не устроит. Понимаем?
— Понимаем, — сказал Митька, хотя пока не понимал. — Значит, "помилуй мя, грешного", за то, что я думаю не о Тебе? Что невнимательно молюсь?
Митька чувствовал, что совсем запутался. Он не знал, за кем пойти. Он стал много думать и мало молиться. Он сильно поумнел за последнее время, общаясь со своими взрослыми друзьями. Но это были лебедь, рак и щука.
љ"Если ты будешь Его учеником, тебе придется понести Крест," сказал Волшебник, и это звучало ужасно. И Монах этого не опровергал, только обнадеживал Воскресением. Антон вроде был заодно с Монахом. Но на самом деле — отвлекал в сторону от молитвы. Может, не хотел, но отвлекал. К интересному, жизненному… Но тут тоже чувствовался скрытый конфликт. Слишком тяжелая артиллерия… И разговоры с Монахом — парадокс! — тоже отвлекали от молитвы. Митька устал от антиномий. У Волшебника все было проще. "Переезжай ко мне — у меня все проще!"
С другой стороны, так и так придется умирать.
Но все-таки не на Кресте. Опять-таки, взять отца Глеба. Он веселый, жизнерадостный. Митька был еще в детсадике, когда к ним в группу в первый раз пришел отец Глеб. Сначала он что-то там сказал о Боге, а потом долго играл с ними. Митька полюбил отца Глеба и потом на службах для него было утешением слушать его красивый голос и наблюдать за исполненными важности действиями. Но с Крестом отец Глеб никак не ассоциировался. Он что, не ученик Распятого? Тоже ученик. Так что Волшебник что-то тут не то говорит.
Но в воскресение на службе Митька услышал: "…возми крест твой и иди за Мною." Начало Митька за своими мыслями прослушал. Пришлось попросить Маму:
— Мам! Найди мне сегодняшнее Евангелие.
Последнее время Мама стала напряженно относиться к Митькиному увлечению молитвой, и это распространялось на все церковное вообще. Мама подозревала, что Митька впал в прелесть и искала способов его остановить.
— А что ты хочешь? — спросила она.
— А я невнимательно слушал в храме. А хочу знать.
— А-а… — Мама разыскала нужное место.
"Если хочешь совершенным быть, продай имение свое, раздай нищим, и возьми крест свой, и следуй за Мной," — прочитал Митька.
Вот оно что. Это, значит, о монашестве. Отец Глеб-то не монах. Все ясно, или почти все.
— А немонаху необязательно все время молиться? — спросил Митька Маму.
— Конечно, необязательно, — сказала Мама.
— Всем обязательно, — сказал Монах. — Раздавать имение не обязательно, а молиться всем обязательно. Это общий крест. "Возьмите иго Мое не себя"… — это о молитве.
— Все время молиться?
— Все время молиться. Просто христиане об этом забыли. Из-за этого и все проблемы в христианстве… и вообще в жизни человеческой.
— А отец Глеб? Вот он не монах, и не молится.
— А почему ты решил, что он не молится?
Митька пожал плечами. Если бы отец Глеб сам все время молился, наверное, он бы не запрещал Митьке молиться.
— Кажется, — сказал Митька.
— Кажется? — переспросил Монах задумчиво.
Митька объяснил.
— Да он тебе не запрещал молиться. Просто посоветовал не волновать маму. Что именно он тебе сказал?
— "Подвига сверх силы не бери."
— А что, Иисусова молитва для тебя сверх силы?
— Не знаю, — сказа Митька честно. — Вначале казалось не так уж трудно. А теперь — не знаю.
Последние дни молиться Митьке и правда стало по-настоящему тяжело. Митька словно чувствовал, что все вокруг него становится каким-то зыбким, словно готово обрушиться. Митьке бы тут поднапрячься, держаться бы из последних сил за молитву. Но внимательная молитва у него перестала получаться: стоило начать, как тут же в голову приходили умные мысли, требующие внимания. Антиномии. А держаться за слова — Митьке было тяжко. Не хватало уверенности, что это — действенно. Что внимательная молитва действует — Митька уже убедился. А помыслы о бесполезности молитвы невнимательной теперь брали над ним верх. А молиться несмотря на то, что молитва кажется бесполезной — это уже совмещать несовместимое. Это трудно Митьке было.
И все обрушилось.
Началось с приятного события: наконец вернулся с юга Юрка. Немедленно, тем же вечером, Юрка приехал к Митьке домой, что случалось нечасто: Митька с Юркой предпочитали встречаться на Заречном, потому что у Юрки уже был инцидент с Серым. О том, что Серый разбит наголову, Юрка не знал, но примчался, наплевав на опасность.
— Митька! Что с тобой?!