Я улыбнулась, чувствуя, словно наполовину схожу с ума. Полотенце упало с его талии, оставив его голышом. Его хватка ослабла, и я начала гладить его. Полными желания глазами, Уэс наблюдал за мной. Он чуть сжал мои пальцы. Затем приоткрыл рот и резко выдохнул. Я не могла отвести от него взгляд, даже если бы постаралась.
Уэс постоянно контролировал каждое мгновение своей жизни, но в такие моменты он не мог передо мной устоять, и я любила каждую секунду этих мгновений.
— Черт, — прошипел он.
Он раздвинул мне ноги. Его руки удерживали меня за голову голову. Уэс вошел в меня. Мои глаза были закрыты и я резко выдохнула.
Уэс так мучительно медленно входил в меня, что мои бедра сжались, а пятки впились в матрас. Он наблюдал за каждым моим движением с притягательным блеском в глазах.
Я чувствовала, как кровь бежит по венам; моя кожа горела.
Уэс повел бедрами. Пот выступил у него над верхней губой и линией волос. Его темп ускорился и на секунду, мы стали одним целым. Так погружены в жизни друг друга, словно ничто не сможет нас разлучить.
Я закрыла глаза, но все равно видела одного только Уэса.
ГЛАВА 7
Ноябрь 2015
— Виктория?
Постепенно я возвращаюсь к настоящему. Кожа больше не ощущает тепло солнца. Счастливые воспоминания тают. На мне снова черные тренировочные брюки, серая футболка и халат. Приятный аромат сменяется запахом чистящего средства Lysol.
Это испытание реальностью, если такое вообще существует.
— Виктория? Ты в порядке?
Доктор Кэллоуэй смотрит на меня с озабоченным выражением на лице.
Я поднимаю свадебную фотографию.
— Я вспомнила этот день.
— В первый раз?
Я киваю и в подробностях рассказываю ей о том, что видела. Она все записывает, ни разу не перебив меня. Когда я заканчиваю, она откладывает ручку и вяло улыбается мне.
От воспоминаний руки трясутся, и я едва в состоянии удержать Эвелин. Воспоминание было таким ярким, так реалистичным, что даже не верится, что это могло произойти несколько лет назад, а не только что.
— Это великолепно, — сообщает мне доктор Кэллоуэй, — ты что-то вспомнила.
Знаю, что она хочет, чтобы я рассказала ей обо всем поподробнее, вплоть до мелочей, но я нетерпелива. Я все что угодно готова сделать, лишь бы покинуть это место. Хочу мгновенных результатов. Сначала вспомнить один кусочек, а потом вспомнить все.
— Сколько там фотографий?
Доктор Кэллоуэй перетасовывает их. Все это чисто для виду, ведь я знаю, что она давно пересчитала фотографии.
— Около двадцати.
— Можно взять их?
— Конечно. Они твои.
Я запихиваю фотографии в карман. Понимаю, что на снимках я, но столь невероятно смотреть на запечатленное воспоминание и не помнить этот момент. Я медленно встаю, не зная, что сказать или сделать. Похоже на Эвелин моя негативная энергия тоже оказала влияние. Она смотрит на меня своими голубыми глазками и на ее личике словно написано: «Ну, это тебе помогло?»
Я трусливо отвожу глаза в сторону
— Мы будем обсуждать все эти фотографии? — спрашиваю я доктора Кэллоуэй.
— Если хочешь, то да. Думаю, они могут сильно помочь в восстановлении твоей памяти.
Это снова приводит меня к мысли как можно скорее убраться из этого места. Появился лучик надежды. Я направляюсь прямо к двери. Моя рука зависает над ручкой и я гляжу на доктора Кэллоуэй, думая, как рассказать ей свои мысли.
— Что произойдет, если я вспомню что-то плохое?
— Мы придумаем, что с этим сделать, когда это произойдет, — она улыбается мне,
— Все будет хорошо.
Я киваю и говорю «хорошо», но, по правде говоря, я отношусь к этому скептически: три года ценных воспоминаний запутаны в клубок. И мне нужно распутать их один за другим.
За дверью ждет Элис. Не говоря ни слова, я поворачиваю в сторону комнаты отдыха. Она не спрашивает, как прошел мой день. Как дела у Эвелин. Или как прошел сеанс. Уверена, что заботливой медсестрой ей никогда не стать. Прямо сейчас, я очень благодарна за это. У меня есть возможность хорошенько подумать о воспоминании. Теперь, когда они начали ко мне возвращаться, я поражаюсь тому, что вообще смогла забыть о них. Если хорошие воспоминания забылись так легко, то что же произошло с плохими?
Я опускаю взгляд на свои руки. Теперь мне вспоминаются те времена, когда я помогала людям: держала испуганных пациентов за руки, перевязывала раны…
Как иронично то, что роли поменялись.
Войдя в комнату отдыха, я сажусь за свой любимый столик, но вместо того, чтобы играть в карты или смотреть телевизор, наблюдаю за людьми.
Никогда не задавалась вопросом, почему люди попадают в Фэйрфакс.
Список, висящий на двери ежедневно пополняется новыми именами. Лица появляются и исчезают. Я не предприняла ни единой попытки познакомиться ни с кем из них. Хотя сейчас я только об этом и думаю. Девушка, забившаяся в угол: хочет ли она быть здесь? Или вон та женщина — полагаю, что ее зовут Лотти, — она здесь дольше меня и постоянно напевает «Боже храни Америку»: что заставило ее променять родной дом на Фэйрфакс?
Телевизор работает почти бесшумно. Разговоры между медсестрами и пациентами почти не слышны. Всегда считала, что тишина здесь наступает только тогда, когда пациенты задерживают дыхание, ожидая, что произойдет потом, но теперь, когда я не под воздействием лекарств, я вижу правду.
Здесь нет воздуха.
Мы вдыхаем безумие.
Выдыхаем безумие.
А люди вокруг меня? Кажется, что их это не волнует. Никто не спорит с медсестрами и не пытается сбежать через окно. Никто не догадывается, что наши движения скованы, что нами руководят каждую секунду, чтобы мы не сбились с пути.
Пациенты сидят и ходят кругом, словно это нормально.
Еще совеем недавно я была такой же как они.