Все внутри у меня умирает от желания рассказать ей о том, что произошло сегодня: фотографии, воспоминания. Обо всем. Но если прошлое и научило меня чему, так это тому, что мама тоже считает, что я вру. Она не верит мне, когда я говорю ей, что Уэс жив.
Она кивает, сжимает свою сумочку, словно все пациенты окружающие нас, только и мечтают вырвать ее из рук.
— Это замечательно, — мягко отвечает она.
Мама обводит взглядом комнату, и замечает худую пациентку, играющую в шашки. Девушка ловит взгляд матери и, подскочив со своего сидения, одергивает больничный халат. Она встает прямо перед моей матерью.
— Бууу! — кричит девушка.
Моя мать подскакивает, и медсестра немедленно уводит девушку, говоря ей, что она должна спокойно играть в шашки или у нее отнимут очки. Девушка начинает плакать. Она так сильно рыдает, что у меня сердце ноет. Есть разновидности плача, которые слышны даже из холла: ветер доносит до нас звуки рыданий. Такой плач создает не самую лучшую репутацию психам.
— Раньше я ее не видела.
Мама отряхивает рукава блузки, словно пытается смахнуть с себя безумие пациентки.
— Как у тебя дела? — интересуюсь я.
Она внезапно приободряется.
— Великолепно! Вчера устраивала легкий завтрак для леди. Все прошло прекрасно. Тебе бы понравилось.
— Это хорошо, — отвечаю я, но глубоко в душе задаюсь вопросом: а на самом деле, понравилось бы ли мне?
Следующие несколько минут она рассказывает обо всем, что произошло в ее жизни. Вам может показаться, что мало что может измениться за неделю, но моей матери это не касается. Она всегда перемещается с одного мероприятия на другое.
Я ерзаю на стуле.
— Слушай, мне хотелось кое о чем с тобой поговорить.
— О чем?
— Кое о чем из моего прошлого.
— Ладно… — неохотно соглашается она.
— Какой была моя жизнь до Фэйрфакса?
На ее губах появляется мягкая улыбка. Она тянется через стол и накрывает мою руку ладонью.
— Она была прекрасной. Абсолютно великолепной.
Искренность в ее голосе не может быть поддельной.
— Вчера у меня был посетитель.
Ее плечи напрягаются. Спина выпрямляется.
— Кто?
— Синклэр Монтгомери.
Его имя повисает между нами. Взгляд ее глаз говорит о том, что она знает, что мне известно о списке. Но она не начинает оправдываться.
— У персонала есть список тех, кому можно и нельзя навещать меня?
— Ну, да, но…
— Кто еще в этом списке? — перебиваю я ее.
Моя мать бледнеет.
— Извини?
— Кто еще в этом списке?
— Синклэр и Рэне.
Я выдыхаю и пытаюсь держать себя в руках.
— Разве ты не должна была мне об этом сказать? Разве не должна была сообщить мне, что есть такой список?
Мама закрывает глаза и потирает нос.
— Виктория, я просто пытаюсь помочь.
— Как это должно помочь?
В ее глазах сверкает раздражение.
— Ты сказала, что пришла в Фэйрфакс, чтобы отдохнуть и хотела убедиться, что никто или ничто не встанет у тебя на пути.
— Ты должна была позволить решать мне самой.
— Знаю, знаю. Прости. Думала, что так будет лучше для тебя.
По боли в ее глазах, я думаю, что она говорит искренне. Мне хочется верить, что так оно и есть.
— Итак, — улыбается она, — о чем еще мы можем поговорить?
— Можем поговорить про Уэса.
— Почему?
— Потому что я пытаюсь покинуть Фэйрфакс?
Ее лицо озаряется.