Она уходит и через мгновение возвращается с розовой бритвой. Интересно, у них что, есть шкафчик в кладовой, набитый розовыми бритвами?
Я закрываю за собой дверь и включаю душ. Поначалу вода холодная, но вскоре нагревается. Я быстро скидываю с себя одежду, и вешаю ее на крючок на стене. От холодного воздуха по коже бегут мурашки.
Встаю под душ и задергиваю занавеску. По моему телу струится теплая вода. Все мышцы расслабляются. Я закрываю глаза и мотаю головой, чтобы вода лилась на волосы. Когда они намокают, я медленно поворачиваюсь, давая воде омыть каждый миллиметр моей кожи.
Это безумная мысль, но мне кажется, что если я постою здесь подольше, то смогу смыть весь мрак, как вокруг, так и внутри меня.
Начинаю понимать, что у правды своя цена.
В первую очередь она забирает ваше здравомыслие.
Правда заманивает вас обещанием свободы, но если приглядеться, то можно увидеть, что мелким шрифтом написано, что она оставит вас наедине с сомнениями и страхами, пока вы не начнете чувствовать, как сходите с ума. Порой она приходит и спасает. Порой нет.
Все, что я переживаю, причиняет мне только еще больше боли.
Кажется, что чем больше воспоминаний возвращаются ко мне, тем громче становятся голоса. Но иногда я думаю, что они будут становиться лишь громче, пока я не вспомню прошлое до последней детали. Только тогда они исчезнут.
ГЛАВА 16
На следующий день, во время ланча, я тихо напеваю Эвелин колыбельную, правда, скорее для того, чтобы приглушить голоса в голове, нежели чтобы успокоить ее. Если я буду долго напевать, то все голоса стихнут. Но я знаю, что это будет лишь временное затишье.
Они вернутся. Как обычно.
Все пациенты вокруг меня либо едят, либо просто размазывают еду по тарелкам. Ведут тихие разговоры. Несколько пациентов сидят за моим столом во время завтрака, обеда и ужина. Остальные сидят в разных местах, иногда разговаривают, но никогда беседы не затягиваются на долго. Большую часть времени мы едим в тишине; в Фэйрфаксе никто ни с кем не дружит.
Ригэн сидит напротив меня. За весь обед она практически звука не произнесла.
— Ой, может ты уже перестанешь бубнить! — сипит она.
Если бы Ригэн могла слышать шум в моей голове, то возможно, поняла бы меня. Я просто смотрю на нее и начинаю напевать чуть громче.
— Серьезно, прекращай. Я близка к тому, чтобы отрезать себе уши и швырнуть ими в тебя!
Для драматичности Ригэн берет пластиковую вилку и подносит ее прямо к левому уху.
— Не слушай ее. Мелодия довольно приятная. Что это за песня?
Вздохнув, я поднимаю голову и вижу Синклэра, стоящего рядом с моим столом. Ригэн роняет вилку и во все глаза смотрит на него. Не могу винить ее. Он выглядит бесподобно в своих обтягивающих черных брюках и белой рубашке с расстегнутым воротником.
— Привет, — здороваюсь я.
— Привет, — улыбается он и указывает на пустой стул напротив меня, — могу присесть?
Я быстро киваю, чувствуя себя куклой.
Пока Синклэр выдвигал стул, он задел меня ногой, вызвав во мне прилив воспоминаний.
Синклэр навещает меня в третий раз. Мое сердце окутывает тепло. Оборона ослабевает. Тело расслабляется.
— Что ты напевала до этого? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами, испытывая смущение от того, что он стал свидетелем этого.
— Просто детская песенка, которая нравится Эвелин.
Его улыбка медленно угасает, но я решаю проигнорировать этот факт, потому что моя дочь поворачивает голову и смотрит в его направлении. Она улыбается ему, а когда ей кто-то нравится, он нравится и мне.
— Хочешь подержать ее? — предлагаю я.
Синклэр откидывается на стуле, вид у него шокированный. Его лицо меняет цвет, пока он задумчиво смотрит на Эвелин.
Ригэн громко присвистывает.
— Не соглашайся сразу на ее предложение, темноволосый великан. Наша Мамочка никогда и никому не дает подержать своего ребенка.
Синклэр не отвечает, и я начинаю переживать.
— Если тебе неуютно, то можешь не держать ее, — бормочу я.
— Кажется, ей нравится у тебя на руках, — тихо отвечает он.
Я улыбаюсь изо всех сил, чтобы сдержать обиду. Мне не приходило в голову, что ему могут не нравится дети. Это ведь нормально?
Должно быть так. Но не для меня. Хочу, чтобы ему нравилась Эвелин. Хочу, чтобы он увидел ее драгоценную улыбку и подержал на руках.
— Думаю, ты нравишься ей, — признаю я.
Он ерзает на стуле.
— А разве ей много кто не нравится?
Я многозначительно качаю головой.
— Да. Мало у кого на руках она ведет себя спокойно.
Ригэн выплевывает воду, и по всему столу разлетаются мелкие капли.
— Ты шутишь, верно?
Когда я уклоняюсь от ответа на вопрос и смотрю на нее, она закатывает глаза и встает, взяв поднос обеими руками.
— Всегда пожалуйста, Мамочка.
Ригэн уходит и садится за стол к другому пациенту. Я делаю глубокий вдох и фокусирую внимание на Синклэре.
Он качает головой.