— Виктория, Виктория…
— Что?
Он передвинул руку и уставился на меня.
— Что ты имеешь в виду под этим «что»? — спросил он на тон выше, — Мне что, нельзя произнести твое имя?
Добрую секунду я смотрела ему в глаза, пытаясь найти хоть что-то от того Уэса, которого любила. Не смогла найти ни малейшего намека на него.
— Что?
— Боже, мы облажались, — сказала я, закрыв лицо ладонями.
Он поднял на меня глаза, полные ярости и боли.
— Нашла что сказать.
— Это правда.
Я подняла голову и уставилась в его пустые глаза.
— Ты меня хоть еще любишь?
— Конечно.
— Можешь сказать мне, что любишь также сильно, как и в самом начале?
— Нет, могу сказать, что стал любить тебя еще сильнее, — произнес он с такой серьезностью и убежденностью, что я практически ему поверила.
Практически.
Любовь трехмерна. Такая глубокая и обширная. Такая могущественная, что ты не можешь произнести и слова, чтобы это не отразилось у тебя во взгляде.
Глаза Уэса были пусты.
— Думаю, что у нас разные понятия о любви, — тихо сказала я.
Он громко рассмеялся.
— Ты живешь в своем чертовом саду. Давай я буду ухаживать за этим цветком! — он изобразил мой голос. — Ой этому цветочку нужна вода. А этот получает недостаточно солнечного света. Если ты оторвешься от этих цветов, то может быть поймешь, что такое любовь.
Я покачала головой.
— Ты злишься на меня? — хрипло спросил он.
Как бы мне хотелось злиться на него. Злость была эмоцией. Эмоции заводили сердце. Я же не чувствовала ничего.
— Ты злишься, — подытожил он.
— Прости меня. Ладно? — он понизил голос до нежного и умоляющего. — Прости меня, — повторил он.
— Ладно, — ответила я. Я положила вилку на тарелку, полную еды, пытаясь придумать, как бы помягче сообщить ему новость. Я не видела легкого пути, но сказать было нужно.
Я сделала глоток воды и прочистила горло.
— Я подумываю вернуться на работу.
Наконец-то я озвучила свои планы.
Ответ последовал мгновенно:
— Зачем?
— Ну, а ты разве видишь, как где-то внутри меня растет ребенок? — ответила я. — Нет причин сидеть дома.
— Конечно есть.
— Уэс, я несчастна.
Он моргнул и уставился на меня с замешательством и злостью.
— Ты несчастна в своем доме мечты. В чем еще ты несчастна? Слишком жмут бриллиантовые туфельки?
— Мне нечего делать! Я схожу с ума.
— У тебя есть твой сад.
— Который ты только что высмеял.
— Я шутил. Мне ты кажешься счастливой.
В этом и заключалась проблема. Я не была счастлива.
В обществе я была хорошей женой. Я раздавала еду бездомным. Давала деньги на благотворительность. Состояла в книжном клубе, который собирался в последнюю пятницу каждого месяца. Я приглашала друзей на бранч, во время которого они собирались в моей столовой и сплетничали. Мы с Уэсом ходили с друзьями и членами семьи на ужин, и он был идеальным джентльменом.
Но как только мы оставались вдвоем, весь этот блеск и радость стирались с моего лица и становилась видна грусть. Если бы он хоть раз посмотрел на меня, то заметил бы это.
— Ты не вернешься на работу, — строго сказал Уэс. Такой тон не оставлял ни малейшего шанса на продолжение беседы.
— Ты не можешь указывать мне, что делать.
— Хм… думаю, что я только что это сделал.
Я ощутила такую сильную ненависть, что она накрыла меня с головой. Я закрыла глаза, прежде чем все заволокло черной пеленой. Мне хотелось убить его. В этот момент ничто не смогло бы сделать меня счастливее, чем зрелище его последнего вздоха, и осознание того, что он никогда не ранит меня снова.
Честно говоря, очень страшно испытывать столько ненависти к одному человеку. Я не чувствовала никакого раскаяния за то, что хочу причинить ему боль. Раскаяние я чувствовала только из-за того, что только думаю об этом.