Я больше не чувствую себя разбитой.
Я смелая.
Храбрая.
Уверенная.
Также, как и в прошлом, этот мужчина вдыхает в меня жизнь.
Руки, удерживающие мое лицо, опускаются вниз; его большие пальцы спускаются к основанию горла. Прямо туда, где бьется пульс. Наши языки двигаются так синхронно, словно мы каждый день этим занимаемся.
Я не хочу лишиться этого ощущения. Мои руки Синклэр сжимает в кулаке, я впиваюсь ногтями в ладони. Мне хочется, чтобы он сжимал меня так и дальше. Мне очень многого хочется.
Но на сейчас достаточно и этого.
И когда его не будет рядом, а слова потеряют смысл, у меня будут эти воспоминания.
— Никаких поцелуев, — появляется медсестра. Для более драматичного эффекта она хлопает в ладоши. Она приближается и тычет пальцем в сторону Синклэра.
— Вон!
Синклэр не двигается. Он смотрит прямо на меня. Взгляд наполнен желанием, и я знаю, что ему также не хотелось заканчивать поцелуй, как и мне. Я вдыхаю в себя столько воздуха, сколько возможно.
Кажется, что он хочет что-то сказать, но противная медсестра не собирается уходить.
— Вы должны немедленно уйти, мистер Монтгомери.
— Ой, да ладно! — появляется Ригэн, — это психиатрическое отделение, а не церковная группа для малолеток! Это самое захватывающее действо, что я видела здесь за последние несколько недель!
Очень медленно Синклэр встает. Я не готова так быстро отпустить его, поэтому наблюдаю за каждым его движением.
Он прячет руки в карманы, и кажется, что собирается отступить. Прежде чем я успеваю подумать дважды, я останавливаю его.
— Как ты можешь любить такую, как я? Я в тюрьме для сумасшедших. У меня нет свободы и я не могу вспомнить моменты из прошлого. Как ты можешь любить меня?
— Ты считаешь, что не заслуживаешь любви, и ждешь, что я тоже в это поверю, но я не могу. Ты уникальное произведение искусства, Виктория. Швы по краям твоей души неровны и изношены. Но ты была так создана, и я считаю, что это самое прекрасное из увиденного мной.
Я стою, совсем не зная, что сказать. Синклэр улыбается мне грустной улыбкой.
— Скоро увидимся, хорошо?
И он уходит, преследуемый по пятам, отчитывающей его медсестрой.
Я наблюдаю за тем, как он уходит, и чувствую, что что-то надломилось у меня в душе.
Я слышу отзвук сердцебиения?
Мне больно.
Мне больно.
Мне больно.
ГЛАВА 31
Я останавливаюсь перед кабинетом доктора Кэллоуэй.
Эвелин сейчас со Сьюзэн, поэтому я не переживаю.
Меня это даже не заботит.
На самом деле, нет.
Делает ли это меня ужасной мамой? Абсолютно точно.
Мой мозг словно боец на ринге, которого сбивают с ног снова и снова словами и объяснениями. Он весь в синяках и побоях, и вот-вот готов сдаться.
Я стучу, прежде чем войти. Дверь тихо закрывается за моей спиной. Я сажусь напротив Кэллоуэй, положив руки перед собой. Сдержать нервное напряжение почти невозможно. Оно кружится надо мной, словно рой пчел, готовящихся атаковать меня в любой момент.
— Виктория, ты выглядишь уставшей, — говорит доктор Кэллоуэй, — не выспалась?
— Нет, мне хорошо спалось, — бубню я. Это полнейшая ложь, но как я смогу объяснить ей, что со временем голоса в голове становятся все громче и громче, все более агрессивными, более требовательными?
Все просто: я не могу.
— Где сегодня твой ребенок? — спрашивает она, и я замечаю беспокойство в ее глазах.
— Со Сьюзэн.
— Это хорошо.
— Почему?
— Ты сделала небольшой перерыв, — объясняет она, — передышку.
— Вам виднее, — фыркаю я.
— Каждому бывает необходимо побыть наедине с самим собой, — добавляет доктор Кэллоуэй. — В этом нет ничего такого.
— Все это неправильно.
Слова срываются с губ, прежде чем я успеваю их обдумать. После этого я перестаю контролировать, что говорю, все само вырывается из груди.
— Хорошие мамы любят и заботятся о своих детях. Не важно, как они себя чувствуют.
Я смотрю на нее с осторожностью, пытаясь найти тень осуждения. Но ничего не замечаю.