— Это другое. Это просто…это…
— Что это?
От разочарования я закрываю глаза и, потерев виски, делаю глубокий вдох. Пытаюсь разобраться в мыслях и чувствах, чтобы понятно объяснить то, что имею в виду.
— Просто мне кажется, что скоро моя дочь не сможет выносить мое присутствие, — наконец признаюсь я.
— Почему ты так думаешь?
— Она постоянно плачет, — одной рукой я хватаю другую, сдерживая порыв впиться ногтями в виски, — не важно, как сильно я стараюсь, она не успокаивается. Словно…словно она ненавидит меня.
Доктор Кэллоуэй откидывается на спинку кресла.
— Уверена, все совсем не так.
Я резко вскакиваю на ноги и начинаю ходить по комнате.
— Но так и есть. Более того, когда бы я не посмотрела ей в глаза, я не вижу в них узнавания. Словно я для нее незнакомка.
— Как ты себя из-за этого чувствуешь?
— Отвратительно! — гневно выдаю я.
— Я имею в виду, ты тоже чувствуешь, что отдаляешься от нее?
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.
— Да.
— И поэтому ты считаешь себя плохой матерью, — предполагает она.
Я киваю головой.
— Да, точно.
— Здесь не о чем беспокоится.
Я с неодобрением смотрю на нее. Она улыбается в ответ.
— Именно это я и имею в виду. Ты сейчас под сильным давлением, переживаешь моменты из прошлого, которые не всегда легко пережить заново.
Я запускаю пальцы в волосы. Мне хочется кричать. Хочется плакать. Смеяться. Одновременно хочется ничего не делать и делать все сразу.
В этом нет никакого смысла, но ничего касаемо меня сейчас не имеет смысла.
Доктор Кэллоуэй складывает лист бумаги и передает мне. Даты и слова сливаются воедино. Я ничего не могу разобрать.
Зачем я это делаю? Зачем открываю ящик Пандоры? (Ящик Пандомры — предмет из древнегреческого мифа о Пандоре, заключавший в себе бедствия, несчастья и надежду) Неужели моя жизнь здесь настолько плоха, что я добровольно иду на эту пытку?
Так много вопросов, но я не могу дать ни единого честного ответа.
— Я теряю себя, на самом деле теряю, — шепчу я в ладони.
После секундной тишины, я опускаю руки и поднимаю голову.
Доктор Кэллоуэй ничего не произносит. Ее глаза пусты. Никакого осуждения. Но мне кажется, что где-то глубоко внутри она думает, что я спятила. Как и другие доктора.
— Думаете, я сумасшедшая?
— Совершенно точно нет. Никто не сошел с ума. Только мир. У каждой вещи есть ярлык и свое место. Но невозможно сгруппировать все чувства и реакции в коробки. Особенно реакции. Все разные, и каждый по-разному отреагирует на одну и ту же ситуацию. Ты очень строга к себе. Если бы кто-то путешествовал по своему прошлому, и ему пришлось бы смотреть на хорошие, плохие и ужасные моменты, он бы чувствовал себя также.
Должно быть она насмехается надо мной. Отрабатывает свои психологические приемы. Но сейчас в этом нет смысла.
— Вы так думаете? — спрашиваю я.
Она кивает
— Конечно. Если быть честной, думаю, что ты прекрасно справляешься.
Мне так отчаянно хочется верить ей. Но я так напугана.
— Ты можешь продолжать делать так и дальше, — нежно говорит она. — До этого ты уже пережила свое прошлое. Ты сможешь сделать это снова.
Я киваю. Надежда, которая уже практически умерла внутри меня, медленно возвращается к жизни.
— Еще фотографии? — задает она наводящий вопрос.
— Еще фотографии.
На первой фотографии изображен положительный тест на беременность. Это кажется таким нелепым, на грани безумия, фотографировать тоненькую палочку. На секунду, я возвращаюсь в тот момент. Тест лежал у меня на коленях. Руки тряслись так сильно, что мне пришлось сделать несколько фотографий, чтобы хоть одна получилась не смазанной.
На следующем снимке, мы с мамой сидим за столом на каком-то мероприятии. У меня на щеках румянец, и даже несмотря на то, что я сижу, невозможно не заметить живот, выпирающий из-под моего темно-фиолетового платья.
Темп ускоряется. Доктор Кэллоуэй так быстро перемещает их, что одна падает на пол. Я отвлекаюсь и нагибаюсь, чтобы поднять ее. Когда я переворачиваю ее, то невольно вскрикиваю.
По крайней мере, мне так кажется.
В ушах начинает звенеть и кровь стынет в жилах. Разум подсказывает отвернуться, но я не могу. Я вижу только мертвое тело. Оно лежит на набережной, сквозь траву виднеется вода. Труп уже разлагается. Оставшаяся кожа почернела, она похожа на кору дерева. Невозможно разглядеть какие-либо очертания. Словно озеро и рыбы старались сделать все возможное, чтобы съесть все тело до костей. У трупа нет глаз, остались только черные дыры.
У меня трясутся руки, когда я машу фотографией перед лицом доктора Кэллоуэй.
— Что это?
Она встает и вырывает фотографию у меня из рук. Когда она хорошенько вглядывается в нее, ее лицо бледнеет.
— Не знаю, как это сюда попало.