Уэс выронил нож и с улыбкой посмотрел на меня сверху вниз. Он задыхался, а я едва могла дышать. Я положила ладонь на живот, думая, что если прижму достаточно сильно, то кровь вернется в тело и рана сама заживет.
Кровь просачивалась сквозь пальцы. Я смотрела на Уэса с болью и обвинением.
Уэс отскочил, и двинулся бы дальше, если бы не врезался в холодильник.
— Посмотри, что ты заставила меня сделать! — завопил он. В его глазах читались страх и паника. Он смотрел на кровь с голодом и восхищением.
Я зажмурилась. Надавила на рану и поморщилась. Боль усиливалась.
Он, начал мерить шагами комнату, говоря мне, что я заставила его сделать это. Что это была полностью моя вина. Я была его женой и должна была остаться.
Боль притупилась. Тело стало практически невесомым.
А потом он оглянулся на меня через плечо. Его глаза расширились, словно я вернулась в фокус. Он схватил мой мобильник и набрал 911.
Разговаривая с оператором, он провел рукой по волосам, сжимая пряди так сильно, что казалось, будто он собирается вырвать их клочьями.
Испуганным голосом он сказал оператору, что я поранилась. Ножевое ранение. Очень много крови.
Оператор продолжал говорить, но Уэс смотрел на меня со своей леденящей душу улыбкой. С телефоном в руке, он медленно пошел ко мне. Присел рядом на колени. До ножа оставалось всего несколько шагов, но это не имело значения. Он уже причинил мне вред.
Я думала, что это конец. Моей жизни и жизни моего ребенка.
Уэс сел напротив меня и уставился в потолок. Слышно было только голос оператора и мои вздохи.
— Сэр? Вы слышите меня? Мне нужно, чтобы вы разговаривали со мной.
Мы ничего не ответили. Я бы не смогла, даже если бы попыталась. Я начала видеть яркие огни, тысячи оттенков желтого. Очень красиво.
— Сэр? Вы слышите меня?
Ничего.
— Сэр, я должна знать, что все в порядке.
Уэс откинул волосы со лба, повесил трубку и бросил ее на стол. Мне хотелось вздрогнуть, но голова не слушалась.
— Посмотри, что ты заставила меня сделать, — повторил он.
А потом он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами. В его голове уже начала формироваться идея. Я не могла пошевелиться.
— Пожалуйста, не надо, — прошептала я.
Он поднял нож.
— Теперь ты меня ненавидишь, верно?
Уэс вложил нож мне в руку, но мои пальцы не смогли крепко сжать его.
— Сделай это, — настаивал он. — Сделай. Я знаю, что ты этого хочешь.
Моя одежда насквозь пропиталась собственной кровью. Меня трясло. Глаза Уэса были широко раскрыты и полны безумия.
— Сделай это! — закричал он.
Нож упал на пол. Уэс посмотрел на меня и провел рукой по моей щеке.
— Все, что я делаю, Виктория, я делаю ради тебя. Разве ты не видишь, как сильно я тебя люблю?
Пока я то и дело теряла сознание, его голос то становился громче, то снова затихал. Вскоре он совсем перестал разговаривать.
Не знаю, как долго я оставалась в таком положении. Я закрыла глаза. Чувствовала столько боли, физической и эмоциональной, что практически онемела. Не чувствовать ничего — это ужасно. Я тихо напевала, потому что это напомнило мне, что я все еще жива.
Я все еще дышала.
У меня все еще была жизнь, которая зависела от меня.
Я отказывалась думать, что все так закончится.
На улице снова пошел дождь.
Я медленно перевернулась и встала на четвереньки. Укол слепящей боли пронзил меня насквозь, заставив задохнуться. Я двинулась к ключам, не обращая внимания на звук капающей на пол крови.
Прежде чем выползти наружу, я оглянулся через плечо, чтобы в последний раз взглянуть на свою прежнюю жизнь.
Теперь Уэс стоял, ошеломленно глядя на размазанную по полу кровь.
Я приказала себе дышать полной грудью. Сейчас не время думать о нем. Я подняла руку. С трудом повернула дверную ручку. Дверь приоткрылась, и я выскользнула на заднее крыльцо. Мне потребовалось несколько минут, чтобы спуститься по ступенькам. По коже хлестали сильные струи дождя, смывая кровь с моих рук. Под моими ладонями хрустнули ветки и оцарапали кожу. Я едва заметила боль. Продолжал ползти, считая шаги.
Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…
Мои волосы упали на лицо, как черный занавес. Я начала говорить себе, что если буду продолжать двигаться, то моя жизнь будет такой хорошей. Такой, такой хорошей.
Я убеждала себя, что теплая субстанция, из-за которой моя пижама прилипла к коже, была просто дождем.
На мне не было крови.
Никакой боли.
Ничего.
Я в порядке.
Я громко напевала.
Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…