Лязгнула дверца несгораемого шкафа, папки шлепнулись на стопку своих близнецов, почти невидимое облачко бумажной пыли достигло носа и Юрген Клопф чихнул. Каждый день одно и то же — нападение на патруль, брошенная в окно информатору граната, сходка коммунистов. Фельдгестапо сбивается с ног, отсекая головы у большевицкой гидры, но они отрастают снова и снова! Такими темпами лагерь в Банице скоро забьют до отказа, как и наскоро восстановленную тюрьму Главнячу.
Сербское подполье доставляло Юргену Клопфу головную боль, причем не только фигурально — затылок ломило уже с утра, а две таблетки аспирина, выпрошенные у коллеги Рольфа, ушли как в никуда. Фельдполицайкомиссар распахнул окно, вдохнул прохладный осенний воздух и решил сделать небольшой перерыв, тем более, что только что с почтой доставили последний номер «Сигнала», наполненный бравурной пропагандой.
Статью «Сталин отправляет женщин в огонь», пустопорожнюю этнографию вроде заметок о воскресном дне в Марселе или о датской королевской гвардии Клопф пропустил, а вот фоторепортажем о наступлении на юге России заинтересовался. Роскошные цветные кадры показывади танковые колонны под Житомиром, артиллеристов, ведущих бой в городе, веселых солдат с закатанными рукавами. И тут же — освобожденные колхозники приветствуют немецкую администрацию и даром что не выпрыгивают из штанов от счастья, когда с ними говорят на русском.
Юрген сморщился — видали мы таких счастливых. В России унтерменши еще более тупоголовые и упрямые, чем югославы, наверняка так же днем улыбаются, а по ночам пакостят. Ничего, скоро все переменится — здесь со дня на день начнется наступление на бандитов, фюрер приказал не церемониться и расстреливать по пятьдесят сербов за каждого убитого немца! И до Москвы остался один бросок! А там наверняка дивизию «Рейх» отведут на отдых и пополнение, можно будет послать фотографии Забурова на опознание Гюнделю и Кемпински. Если, конечно, они не сложили головы во имя Великой Германии.
Клопф отложил журнал на столик у окна и достал заветную папочку с делом «Вайса-Забурова» — занимался им фельдкомиссар, так сказать, в частном порядке, ради отдыха от рутины. И еще потому, что после предъявления фотографий Сабурова Чареджичу внутри поселилось хорошо знакомое опытному полицейскому чувство, что он встал на верный и очень интересный след.
Чареджич тогда подтвердил, что допрашивал именно Сабурова, но от Юргена не ускользнуло мгновенное замешательство серба. Полчаса даже не допроса, а форсированной беседы — и Радован, потея и заикаясь, выложил утаенное в тщетной попытке избежать наказания. Сабуров по словесному портрету полностью совпадал с юнцом, возглавившим погром посольства Рейха! После чего вытрясти из местного полицейского (Клопф избегал называть этого сукина сына «коллегой») контакты информатора с черного рынка было сущим пустяком.
Он еще раз проглядел полученные от матери Сабурова карточки — фигурант с семьей, с братом, в кадетской форме… Подумал, что у Владимира настоящее арийское лицо, прямо хоть сейчас на обложку того же «Сигнала», но тут же фыркнул, вспомнив, как села в лужу «Берлинер Тагеблатт» с фотографией «Дер идеале дойче Зольдат» — красавчик Вернер Гольдберг-то мишлинге, полуеврей, хе-хе!
А Сабуров оказался сущим бандитом — его надежно опознали те участники погрома посольства, что нашлись под рукой, то есть в тюрьме и лагере. А жучок, торговавший оружием, ткнул в снимок Сабурова среди десятка предъявленных вообще без малейших колебаний. Более того, он навел на фотографа, щелкнувшего Сабурова для паспорта и сохранившего, по счастью, негативы.
Протокол допроса матери Сабурова вызвал мимолетное раздражение — Рауш фон Таубенберг, надо же! Аристократию Юрген недолюбливал и считал, что в будущем рейхе ей не место, но соблюдать приличия было необходимо и он заставил себя не обращать внимания на поджатые губы фрау Ольги.
Появился внезапно, в деревенской одежде. Нет, в деньгах не нуждался. Как объяснил? Сказал, что получил выплату в корпусе (справка из вршацкого гестапо — в корпусе никаких выплат кадету Сабурову не производили). Купил городскую одежду. Просил сшить пояс с потайными кармашками для денег и документов, собирался в Сплит. Нет, оружия не видела. Нет, бумаги только старые, на фамилию Сабуров. Нет, больше не появлялся и о себе знать не давал.
Очень жаль, что она не видела немецких документов. Пропавшие бланки, фото с рынка и общая дерзость действий Сабурова прямо-таки вселяли уверенность, что он обзавелся рейхспаспортом, но теперь только гадать, на чье имя.
И хотя прямых доказательств, что Сабуров и Вайс — одно лицо и что именно он уничтожил группу Клингерберга, нет, но все косвенные говорят в пользу именно этой версии. Хорошее дело может получиться, если его правильно подать начальству.
Но в любом случае пришла пора это самое дело выделить в отдельное производство, назначить следователя и разослать ориентировку. Клопф вынул бланк Steckbrief и аккуратно его заполнил — разыскивается Владимир Сабуров за организацию погрома в посольстве. Добавил описание внешности, упомянул о возможном использовании чужих имен и пришпилил фото, к требованию немедленно задержать приписал «Особо опасен. Физически развит, вооружен, может оказать сопротивление».
Теперь остается только найти фигуранта. А для этого неплохо, во-первых, съездить в Топчидерские казармы — должны же у него в корпусе остаться друзья, вдруг он там всплывал? Вот и расспросить тех кадетов, кто его знал (то же вршацкое гестапо допросило и воспитателя Tsh… Tschudinow и младшего Сабурова — не видели с момента отчисления). А во-вторых, надо проследить дорогу до Сплита, наверняка он пытался выбраться как можно быстрее и поехал поездом. Размножить фотографию, опросить железнодорожников — пусть сербы займутся этим, уж такую простую задачу можно доверить даже славянам.
Но в любом случае, дорога «Вайса» лежала через Хорватию, а там другое подчинение — Юрген скривился, представив новые бюрократические проволочки. Ничего, господни мельницы мелют медленно, но верно…
***
Самое главное изобретение человечества — вовсе не колесо, а горячее водоснабжение. Груз можно и на волокуше дотащить, а вот кайфа от мытья горячей водой не заменит ничто. И пофиг, что тут не центральная котельная, а дровяная приблуда в подвале, греющая воду по заказу. Зато освещение электрическое — ниже на реке стоит первая трехфазная ГЭС в Европе, построенная с подачи самого Теслы. Почти цивилизация, даже телефон в конаке, то есть гостинице, есть, а вместо телевизора — радиоприемник. Как в лучших домах Лондона энд Парижа. Во всяком случае, мыльная пена и полная ванна горячей воды наличествовали, можно себе позволить в награду за тяжелый маршрут.
После боя на повороте мы оторвались от немцев и дальше двигались с Валевским отрядом. В Дреновцах выдержали еще один бой, но куда менее напряженный — немцы старались уже для галочки. Там же, в Дреновцах воссоединились с моими подопечными — Бранко, Глишей и Небошем.
И вот тут у нас случился третий бой, да похлеще первых двух — Иво заявил командиру отряда, что забирает его «штурмовиков». И Здравко взвился, будто у него под задницей взорвали гранату! И без того похожий на грузина, он в гневе выглядел как сущий генацвале, еще чуть-чуть — и точно заклевал бы Иво носом, а будь у него кинжал, так зарэзал! Командир орал, что это его люди, он их собрал, обучил, вооружил, готовил к атаке на Валево, что сейчас ослаблять отряд никак невозможно, что с таким командованием и врагов не надо. Иными словами, подошел вплотную к пожеланию увидеть весь Верховный штаб в гробу и остановился ровно перед тем, чтобы это пожелание выполнить.
Иво, к моему удивлению, не отставал — давно я не видел таких управленческих техник, чтобы два начальника в присутствии подчиненных друг на друга чуть не матом орали.
А когда они выдохлись, я влез с компромиссом:
— Всех штурмовиков забирать действительно негоже, проще на месте подготовить новых.
Иво развел руками — а чего они тогда спорили?
— Но Бранко, Лука и Марко мои ребята, без них вообще ничего не сладится.
Здравко только встопорщил усы.
— И еще Глиша, Небош и Живка.
Расчет оказался верным — вместо того, чтобы по новой переругаться из-за двух бойцов, Здравко кинулся выяснять, кто такая Живка. И очень обрадовался, когда понял, что она вообще никак к его отряду не относится.
— Договорились?
— Да забирай, черт с тобой.
— Бранко, Лука, Марко, Живка, Глиша и Небош.
— Ах ты хитрая задница! — но сил у Здравко на продолжение спора уже не было, да и отдал он всего двух своих бойцов.
Зато уперся комиссар Мило, только не из-за партизан, а из-за рукописных наставлений — бумага же! И торговался с Иво еще добрый час, пока не выбил компенсацию.
Ну а дальше мы быстренько добрались до Ужице, настоящего города, тысяч на пятнадцать населения и поселились в сарай без всякого водоснабжения. Да еще сено, на котором спали, попалось то ли пересушенное, то ли из злых травок, но весь следующий день я чесался, как безумный. То еще зрелище — человек по поручению Верховного штаба мотается по всему городу, изыскивая место, снарягу и людей для обучения и чешется, чешется, чешется. К вечеру желание помыться стало нестерпимым, но лезть во мраке в холодную и почти что горную речку я не рискнул. Но когда узнал про гостиницу, бросил все.
Беженцы, дельцы, крутившиеся вокруг местного завода, офицеры забили конак почти под завязку… Я-то надеялся снять комнатку с ванной на полдня, намыться и свалить, но пустовал только номер на третьем этаже, через стенку от «королевского».
Вроде попроще, но с золотыми шнурами на бархатных портьерах и балдахином над кроватью, застеленной накрахмаленными простынями. Правда, без положенных флакончиков с шампунями-кремами и прочих комплиментов, и сдавали его не меньше чем на сутки за совершенно неприличные деньги, но я уже нафантазировал себе горячую ванну посреди войны и в случае облома, наверное, убил бы.
Так что выудил и разменял соверен, договорился о быстрой стирке и сушке одежды и теперь отмокал и отпаривал чертово сено и прочую грязь, включая ментальную, налипшую за последние полгода.
А когда отмок, завернулся в полотенце и сел в кресло у телефункена в корпусе красного дерева. Щелчок — и внутри загудели, нагреваясь, лампы, зашуршал мировой эфир. Разгорелся зеленый огонек, поворот верньера переместил риску настройки по стеклу с гравированными названиями городов — Стокгольм, Берлин, Лондон, Париж, Нью-Йорк…
Москву, как ни старался, не поймал. Немцы вещали о непрекращающихся победах и наперебой цитировали речь фюрера — Россия практически разгромлена, осталась одна, решающая битва года, Рейх способен разгромить любого противника. Итальянцы транслировали преимущественно музыку, а вот на Лондонском радио я залип.
Создан Национальный фронт освобождения Греции, в Москве совещаются Гарриман, лорд Бивербрук и Молотов, арестован премьер-министр протектората Богемия и Моравия, в громадный котел под Киевом попали сотни тысяч человек — и среди подобных новостей мелочные и нелепые сообщения о смене династии в арабском княжество Масфут, которое продолжает пиратские налеты на остров Тунб.
Остро кольнула совесть — расселся, сибаритствую, а ребята там в сене. Можно к ним свалить, но ведь уплочено! Надо забрать одежду и послать за Марко и Живкой, вселить в номер, пусть посмотрят, какая должна быть жизнь у каждого.
Пошел в ванну повесить полотенце и чуть заикой не сделался, когда прямо над головой раздался голос Слободанчика.
А затем и недовольный голосок Верицы.
Задрав голову, увидел источник — медную заглушку вентиляции, прорезанную насквозь красивыми завитками, не то что наша унылая штамповка из пластика. Залез ногами на ванну, поближе к решетке — так и есть, из другого номера в канал врезана такая же, свет пробивается и голоса четко слышны.
— Прекрати, Верица, я должен ехать, это приказ Драже. Я вернусь послезавтра.
— Мог бы взять меня с собой в Пожегу!
Ого, да там практически семейная сцена, судя по интонациям.
— Мы будем ездить верхом по селам на Моравице, тебе лучше остаться здесь, в конаке. Я распоряжусь, чтобы тебе подавали еду в номер.
— И вина.
— И вина, — согласился Слободанчик. — Не скучай, я скоро.
— Буду скучать.
Дальше последовали сюси-пуси, но тут свет и звук пропали, наверное, Верица или капитан закрыли дверь в ванную.
Как Слобо уехал — похватал еще сырые после стирки шмотки, метнулся вниз и бегом к своим, за Марко и Живкой, притащил их в гостиницу, насладился раскрытыми ртами. С помывкой, правда, не все сразу получилось, я как-то упустил из виду что деревенские ребята смеситель в глаза не видели, пришлось начинать с инструктажа. Ничего, справились, оставил их плескаться, а сам в ближайшую цирюльню.
Прямо как при старом режиме — кресло кожаное, зеркало, почтенный седой парикмахер, галерея склянок, пульверизатор с резиновой грушей в сеточке, кожаный ремень для правки опасных бритв… Вот ей меня выскоблили до полной гладкости, потом подстригли на английский, как уверяли, пробор, опшикали всего одеколоном с холодным ароматом. И даже подсказали, где цветы продают.
Всего-то час прошел, а до младшего в номер еле достучался — минут пять тюкал, прежде чем открыл взъерошенный Марко. Волосы мокрые, рожица красная, за спиной Живка в халат в два оборота завернута, тоже пунцовая. Ладно, дело молодое, не мне этих ангелочков судить.
Послушал соседний номер — музыка играет, стекло звякает, Верица напевает… Ну что же, пора. Подмигнул ребятам — не шалите тут и до утра меня не ждите, розу в зубы и на балкон, а с балкона на карниз. Хорошо тут строят, есть за что уцепиться, да и расстояние всего метра два.
Все к лучшему в этом лучшем из миров — и запыхаться не успел, и Верица как раз улеглась, и при моем появлении только хлопала глазами и натягивала одеяло к подбородку, чему мешал бокал в руке. Порадовавшись полумраку и оценив уполовиненную бутылку на прикроватном столике, походя прибавил громкости радио и ринулся вперед.
Сейчас главное — реализовать выигрыш в темпе, и я плюхнулся на кровать, продолжая прерванную в Каменице арию «… но когда я увидел вас, донна Вера…» и протянул розу, которую она автоматически и взяла, заняв обе руки. А я, освободив свои, немедленно откинул одеяло, обнажив голубую ночную рубашку, высокую грудь и просвечивающие соски.
Тут у меня снесло крышу окончательно — спева поцелуй в плечико, потом в шею, потом… потом я забрал и отставил бокал и опрокинул ее на подушку, усиливая натиск. Хотя она уже и не сопротивлялась — то ли выпитое вино сказалось, то ли легкий характер, но она принимала мои ласки и вскоре я уже шарил горячими ладонями по упругой коже, попутно избавляясь от собственной одежды.
Едва отдышавшись от первого раза, Верица чуть надула губки:
— Владо, зайчик, подай мои сигареты…
Встал как был, забрал со стола пачку «Сегединской розы», нашарил в карманах брошенной у кровати одежды свою гербовую зажигалку и поднес ей, перехватив заинтересованный взгляд, шаривший по моему телу.
— А ты разве не куришь?
— Нет.
— Странно, все мужчины курят…
И это не намек не то, что я слишком молод для «мужчины» — просто тут курят все чуть ли не поголовно. Табак, почитай, у каждого дома растет — приснопамятный сорт «Герцоговина Флор» родом как раз из этих краев, а кто не желает курить домашний, так есть импорт из Турции или Болгарии. Так что даже в мое время всемирной борьбы с курением, запретом на рекламу сигарет и прочими строгостями, в Сербии разрешали курить в ресторанах, а самым прибыльным предприятием в стране была именно табачная фабрика.
— Я не все.
Дождался, пока она докурит, перевернул на живот, вздернул на колени и погнал дальше. И сверху, и снизу, и спереди, и сзади — зря, что ли в окно сигал и по карнизам карабкался?
И партнершу раскочегарил, поначалу-то Верица участвовала вяленько, на отвяжись, а потом во вкус вошла, сама инициативу проявляла, в перерыве пришлось окно совсем закрыть, чтобы криками не перебудить всех к чертовой матери. Но Милица все равно в постели поярче — то ли у Верицы опыта меньше, то ли больше на свои выдающиеся внешние данные уповает.
Кто кого заездил, не скажу, умаялись оба. Заснул с чувством хорошо исполненного долга и ощущением, что отыгрался за все время воздержания, да так, что утром очнулся только после того, как в дверь натурально начали колотить.
Вскочил голышом, цапнул пистолет, встал сбоку от входа:
— Кто?
— Прошу прощения, господин, нужно освободить номер… — прошелестело из-за двери.
Оделись, открыли и полчаса хозяин отеля уламывал Верицу съехать, чуть не рыдая и умоляя спасти его и семью от неминучей смерти — некий большой-пребольшой начальник возжелал комфорта и потребовал в течении часа предоставить ему королевский люкс. Мне-то пофиг, а Верица уперлась. Пока она скандалила, я мотнулся к своим — Марко и Живка уже давным-давно встали и ждали только моей команды, сияя довольными, но тоже не очень выспавшимися лицами.
В итоге Верицу уломали переселиться в освободившийся мой номер и я, как истинный джентльмен, в компании с хозяином гостиницы перетащил ее чемоданы, пока две горничные в темпе вальса наводили порядок.
Забрав свои шмотки, я чмокнул Верицу на прощанье и отвалил, едва не столкнувшись в коридоре со знакомым по Крупани комендантом охраны Верховного штаба. Его бойцы торчали внизу, а из подъехавшего автомобиля выбрался среднего роста мужик с острыми скулами.
И вот будь я проклят, если это не товарищ Тито.
Да, красиво жить не запретишь — президент социалистической Югославии любил роскошь, виллы на Адриатике, мундиры с золотым шитьем, а оно вона когда началось. Странно только, что он вчера не въехал, хотя судя по красным глазам, они в штабе всю ночь заседали.
Оглядел себя напоследок в гостиничное зеркало — орел, стрижен, выбрит, ремни скрипят, только ботинки выглядят, будто в них пол-Европы прошли. Свистнул мальчишку-чистильщика, он мне глянец навел, а там и товарищ по кличке Лоло появился, тоже с красными глазами, не ошибся я, значит, насчет ночных бдений.
— Готов? — только и выдавил из себя Иво.
— К труду и обороне? — загнал я складки под ремнем на спину. — Всегда готов, как юный пионер! Кстати, давай пилотками махнемся?
— Зачем???
— Мы же сейчас личный состав принимать будем? Значит, командир должен иметь вид лихой и… ммм… щеголеватый. А у меня звездочка тряпошная, как коровой пожеванная, — в его глазах плескалось сомнение и я поспешно добавил: — С возвратом.
Он только хмыкнул и сунул мне свою пилотку с понтовой кокардой — золотые серп и молот поверх красной эмали. И тут же, прямо в пролетке, задремал, пока мы ехали на встречу со штурмовиками. Вот кому надо было номер отдавать, а не этой вертихвостке.
Нас ждали. Мои ребята и две, мать их, сотни бойцов. Из которых только человек двадцать младше семнадцати, четверть вообще к сорока годам подбирается. И пофиг, что я их старше, вид-то никуда не спрячешь, а встречают, как известно, по одежке.
Ну вот на это и надежда — после краткого представления Иво вылез я вперед, еще раз поправил ремень и пилотку и оглядел команду. Хорошие лица, боевые — растерянных нет, смотрят испытующе, вроде даже несколько еще с Лесковице знакомых, есть с кем работать.
— Другови! Вы все добровольцы, но еще раз хочу сказать, что задача у нас будет сложная, подчас смертельная. Поэтому кто сомневается, может уйти.
— А ты не слишком молод? — спокойно спросил стоявший на правом фланге мужик с пулеметом.
Здоровый, улыбчивый, нос картохой — вылитый артист Смирнов, Макарыч наш незабвенный в годы фронтовой молодости. Даже шайкачу у него настолько набекрень, что неясно, как вообще держится.
— Я из молодых, да ранний, — ответил под одобрительный шепоток в рядах. — Дело не в возрасте, а в умениях.
Я протянул руку к Марко:
— Видите шмайсер? Взят с боя. Пулемет — взят с боя, когда мы разгромили пост в Валево. Вот эти куртки? Взяты с боя, после уничтожения отряда немецких егерей.
С каждым словом одобрительный гул в строю усиливался.
— Пистолет, — я хлопнул себя по кобуре, — снят с убитого усташа. Винтовка тоже. Поэтому последний раз предлагаю: два шага вперед, кто сомневается!
Первым заданием ударной роты стал поиск подходящего места для тренировок — чтобы здания и без людей. Таскали меня из угла в угол, предлагали даже старую крепость, Ужицкий град. Вот там я изматерился — здоровенный скальный откос, весь в руинах, ноги переломать или вообще в обрыв сверзиться как нечего делать. Живке, назначенной секретарем, сразу приказал против имени предложившего сделать пометку, что в задачу не въехал.
Казармы? Заняты партизанами. Окраины? Люди живут, тут не село, тут город. Наконец, сыскали полупустые пакгаузы на отшибе. И только я собрался поделить людей на группы и начать занятия, как появился малость посвежевший Иво, построил всех снова и зачитал текст партизанской присяги, а мы повторяли следом:
— Мы, народные партизаны Югославии, взялись за оружие для беспощадной борьбы с кровожадными врагами, порабощающими нашу страну и истребляющими наши народы. Во имя свободы и справедливости нашего народа мы клянемся, что будем упорно, бесстрашно и дисциплинированно, не жалея своей крови и жизни, бороться до полного уничтожения фашистских завоевателей и всех предателей народа.
И только когда закончили разделение на взводы, назначили старших и поделили полигон на участки для тренировок, я сообразил спросить, что это вообще за место.
— Это? Это склады Ужицкой фабрики оружия и боеприпасов.