- Послушай, ты, щенок, - сказал Мэрфи, - там, где я вырос, люди либо пользуются чем хотят, либо молчат в тряпочку.
- Но мы сейчас не там, где вы росли, - возразил Каверли.
Это был неверный ход. Каверли словно решил вести академический спор. Затем, уверенный в своей правоте, он строго заговорил громким голосом, преисполненным старомодного провинциального высокомерия.
- Не будете ли вы столь любезны вернуть наше мусорное ведро? - спросил он.
- Послушай-ка, - сказал Мэрфи. - Ты вперся на мой участок. Ты стоишь на моей земле. Катись отсюда подобру-поздорову, не то я тебя на всю жизнь искалечу. Я тебе глаза вышибу. Нос сверну. Уши оборву.
Каверли нанес удар правой с бедра, и Мэрфи упал. Он был громадный детина, но трус. Каверли остановился в некотором замешательстве. А Мэрфи, стоя на четвереньках, подался вперед и впился зубами ему в голень. Каверли истошно заорал. Бетси и миссис Мэрфи выскочили из своих кухонь. Как раз в этот миг в воздух поднялась ракета и в сумраке ярко озарила поселок и всю долину, так что вокруг стало светло, как в солнечный летний день; на траве отчетливо выделились темные тени дерущихся, тени их домов и деревьев гинкго. Воздушные волны все дальше и дальше уносили сотрясающий землю грохот, и наконец он стал не громче слабого пощелкивания железнодорожных стрелок. Ракета набирала высоту, свет угасал, и обе женщины увели своих мужей домой.
Ах, отец, отец, зачем ты вернулся?
Вычислительный и административный центр, где работал Каверли, издали представлял собой большое одноэтажное здание, но в этом единственном этаже находились только выводы лифтовых шахт и офисы службы безопасности. Остальные отделы и службы, а также склады помещались под землей. Единственный доступный взорам этаж был выстроен из стекла, цветом напоминавшего воду, в которую подмешали нефти. Темноватое стекло не ослабляло дневного света, но изменяло его. За тусклыми стеклянными стенами виднелось ровное пастбище и строения заброшенной фермы. Там был дом, коровник, несколько деревьев и штакетник; эти заброшенные постройки, за которыми высились пусковые установки, таили в себе какое-то грустное очарование. То были следы прошлого, и, как бы там ни жилось людям на самом деле, казалось, будто жизнь тогда была вольготная и полнокровная. Покинутая ферма вызывала в воображении вереницу обыденных картин сельской жизни - костры на полянах, ведра парного молока и хорошенькие девушки, мелькающие среди яблонь, - тем разительнее был контраст. Отрешившись от этого зрелища, вы видели перед собой темное стекло цвета воды, подкрашенной нефтью, и переносились в иной мир, где под коровьим пастбищем были скрыты шесть подземных этажей. Этот Мир был во всех отношениях новым. Его новизна особенно ясно выражалась в том энтузиазме и сознании приносимой пользы, которые в настоящее время, видимо, чужды большинству из нас. Правда, лифты иногда портились, одна из стеклянных стен треснула, а хорошенькие секретарши из службы безопасности обладали примитивной, старомодной привлекательностью, но обращать на это внимание - все равно что взваливать на себя груз наблюдений старика, с годами переставшего приносить какую бы то ни было пользу. У людей, по утрам толпами входивших в вычислительный центр, а к концу рабочего дня выходивших оттуда, вид был довольный и целеустремленный, такого не встретишь в нью-йоркском или парижском метрополитене, где все мы, кажется, смотрим друг на друга с ужасом и недоверием, естественными для нашей карикатурной цивилизации.
Уходя однажды поздно вечером со службы, Каверли услышал, как доктор Камерон, директор исследовательского центра, заканчивая спор с одним из своих заместителей, кричал: "Да, да, и никогда мы не сможем послать этих чертовых астронавтов на эту чертову Луну, а если и сможем, так от этого ни на грош не будет проку!"
Ах, отец, отец, зачем ты вернулся?
Бетси надеялась, что их переведут на мыс Канаверал, а их - такое разочарование! - перевели в Талифер. Они прожили тут уже два месяца, но к ним еще никто и в гости не зашел. Ни с кем она не подружилась. По вечерам она слышала разговоры и смех, но их с Каверли никогда не приглашали на эти вечеринки. Из окна Бетси видела, как миссис Армстронг возилась у себя в цветнике, и ей казалось, что любовь к цветам - признак доброты. Как-то днем, уложив Бинкси спать, Бетси подошла к соседнему дому и позвонила. Дверь открыла миссис Армстронг.
- Я Бетси Уопшот, - сказала Бетси, - ваша ближайшая соседка. Мой муж Каверли учился на младшего программиста, но недавно его перевели на работу в отдел внешней информации. Я увидела вас в саду и решила зайти.
Миссис Армстронг вежливо пригласила Бетси в дом. Она вела себя достаточно гостеприимно, но и достаточно сдержанно.
- Я вот что хотела спросить, - продолжала Бетси, - что за люди наши соседи? Мы тут уже два месяца, но до сих пор ни с кем не знакомы: муж все время так занят. Вот я и подумала: хорошо бы устроить небольшую вечеринку и друг с другом познакомиться. Как вы думаете, кого позвать?
- Знаете, дорогая, на вашем месте я бы немного подождала, - сказала миссис Армстронг. - Здешнее общество почему-то очень консервативно. Я думаю, вам лучше сначала познакомиться с соседями, а потом уж приглашать их.
- Я родом из маленького городка, - сказала Бетси, - где все друг другу соседи, и я часто сама себе говорю: если я не могу верить, что другие люди хорошо ко мне относятся, то во что же еще на свете мне верить?
- Я понимаю, что вы имеете в виду, - сказала миссис Армстронг.
- Где мне только не довелось жить! - продолжала Бетси. - И среди высшего общества. И среди простого народа. Предки моего мужа приехали в Америку на "Арабелле". Это корабль, который пришел вслед за "Мейфлауэром", но на нем приехали люди более высокого ранга. А по-моему, все люди, в сущности, одинаковы. Не могли бы вы дать мне список двадцати пяти тридцати самых интересных людей по соседству?
- Боюсь, моя дорогая, что я не смогу этого сделать.
- Но почему?
- У меня нет времени.
- Ну что вы, это займет не много времени, - сказала Бетси. - Я захватила карандаш и бумагу. Скажите мне только, кто живет вон там, в угловом доме?
- Селдоны.
- Это интересные люди?
- Да, очень интересные люди, но не ахти какие общительные.
- А как его зовут?
- Герберт.
- А рядом с ними кто живет?
- Тремпсоны.
- А это интересные люди?
- Страшно интересные. Он и Реджиналд Теппен открыли Теппеновскую константу. Его выдвигали на Нобелевскую премию, только он не ахти какой общительный.
- А по другую сторону от Селдонов? - спросила Бетси.
- Харнеки, - ответила миссис Армстронг. - Но должна вас предупредить, дорогая, вы сделаете ошибку, если пригласите их, прежде чем кто-нибудь вас с ними познакомит.
- Думаю, тут вы неправы, - сказала Бетси. - Вот увидите. Кто живет дальше за Харнеками?
В конце концов Бетси унесла с собой список из двадцати пяти фамилии. Миссис Армстронг объяснила, что сама она на вечеринку прийти не сможет, так как уезжает в Денвер. Занятая мыслями о вечеринке, Бетси была счастлива, и все ей виделось в розовом свете. Она рассказала о своих планах владельцу винного магазина в торговом центре. Виноторговец посоветовал ей, что надо купить, и дал телефон супружеской пары горничной и буфетчика, которые возьмутся смешивать коктейли и приготовят закуску. В писчебумажном магазине Бетси купила коробку пригласительных карточек и с удовольствием целых полдня надписывала на них адреса. В день вечеринки горничная и буфетчик пришли к трем часам. Бетси оделась сама и одела сынишку; Каверли вернулся домой в пять, к тому времени, когда ожидались первые гости и все уже было готово.
Когда в половине шестого никто еще не появился, Каверли откупорил бутылку пива, а буфетчик приготовил виски с имбирным элем для Бетси. Автомобили сновали взад и вперед но улице, но перед домиком Уопшотов ни один не остановился. Бетси слышала, как на корте в соседнем квартале играют в теннис, слышала смех и разговоры. Буфетчик сочувственно сказал, что соседи здесь какие-то странные. Раньше он работал в Денвере и теперь мечтал вернуться туда, где люди любезней и знаешь, чего от них ждать. Он разрезал лимоны пополам, выжал их, расставил на столе бокалы для коктейля и положил в них лед. В шесть часов горничная достала из сумочки роман в бумажной обложке и села читать. В шесть с минутами раздался звонок у черного хода, и Бетси поспешила открыть дверь. Это был рассыльный с фабрики химчистки. Каверли слышал, как Бетси предложила ему войти и выпить чего-нибудь.
- О, я бы с удовольствием, миссис Уопшот, - сказал рассыльный, - но мне пора домой, варить себе ужин. Понимаете, я живу теперь один. Я уже, наверное, вам говорил. Моя жена убежала с буфетчиком из вагона-ресторана. Адвокат мне посоветовал отдать детей в приют: мол, так я скорей добьюсь права опеки, поэтому сейчас я совсем один. Совсем один - даже с мухами разговариваю. У меня в доме туча мух, но я их не убиваю. Только с ними разговариваю. Они мне вроде друзья. Эй, мухи, привет, говорю я, мы совсем одни, вы и я. Вы, мухи, хорошие ребята. Вы, миссис Уопшот, наверное, думаете, что я спятил, если разговариваю с мухами. Но дело в том, что больше мне и разговаривать-то не с кем.
Каверли услышал, как закрылась дверь. Бетси пустила в раковину воду. В комнату она вернулась бледная.
- Ну что ж, давай устроим вечеринку, - сказал Каверли. - Устроим вечеринку для самих себя.
Он принес ей еще выпить и передал поднос с бутербродами, но Бетси окаменела от горя и даже не могла повернуть головы: когда она пила виски, несколько капель пролилось на подбородок.
- О чем только не пишут в этих книжонках, - сказала горничная. - Не понимаю. Я три раза была замужем, но здесь, в этой книжке, они что-то делают, а я не понимаю, что именно. То есть я не понимаю, чем они занимаются... - Она бросила взгляд на мальчугана и снова взялась за чтение.
Каверли спросил у нее и у ее мужа, не хотят ли они выпить, но оба вежливо отказались: дескать, на работе они не пьют, Их присутствие как бы усиливало мучительное смущение, которое быстро перерастало в чувство стыда: их взгляд при всей его вежливости был словно взглядом целого мира, и Каверли в конце концов отпустил их домой. Они вздохнули с огромным облегчением. У обоих хватило такта не высказывать своего сочувствия, они только попрощались и ушли.
- Мы оставим все на столе для тех, кто придет позже, - бодро крикнула им вслед Бетси, когда они уходили.
Но тут бодрость покинула ее. Страдание грозило переполнить, ей сердце. Казалось, ее дух вот-вот будет сломлен организованной жестокостью окружающего мира. Она предложила людям свою простодушную доверчивость, свою мечту о всеобщем дружелюбии и была отвергнута и унижена. Она не просила ни денег, ни какой-либо помощи, она не просила их дружбы, она только пригласила их прийти в гости, выпить ее виски и на недолгое время заполнить ее пустые комнаты шумом разговора - и ни одному не хватило доброты, чтобы прийти. Этот мир казался ей таким же враждебным, непонятным и грозным, как ряды пусковых установок на горизонте, и, когда Каверли обнял ее и прошептал: "Мне очень жаль, милая", она оттолкнула его и резко сказала:
- Оставь меня, оставь меня в покое.
В конце концов Каверли утешения ради повел Бетси в кафе в торговый центр. Они купили билеты и сели на складные стулья, держа в руках чашки с кофе. Молодая женщина с желтыми волосами, зачесанными за уши, перебирала струны маленькой арфы и пела:
Ах, мама, ах, милая мама,
Как пасмурно сделалось вдруг,
И улица вся опустела,