— Если я тебе кое-что скажу, ты же не будешь об этом распространяться?
Я закрыла меню и устремила на него внимательный взгляд.
— Конечно, — растягивая, произнесла.
Он опустил глаза, уткнулся лбом в ладони и вцепился пальцами во вьющиеся волосы. Сделал еще один глубокий вдох, опустил руки на колени, откинулся на спинку стула и взглянул на меня.
— Мне не по себе, — пробормотал он.
И это правда. Я видела. По глазам, позе, слегка дрожащему голосу.
— Никому другому я не могу в этом признаться. Все, кого я знаю, работают в Ярде. Мне перестанут доверять. Моя карьера идет в гору. Расследование в полной мере на моих плечах. Я не могу никому демонстрировать страх или слабость.
— Но тем не менее, тебе страшно, — неуверенно подвела к сути я.
— Да, страшно. Очень страшно.
— Почему? — прошептала я.
— Не хочу оказаться следующим. Убийства... все его убийства... ужасают. Они такие... безупречные и без единой улики. Впервые в Лондоне со времен Джека Потрошителя объявился настоящий опасный серийный убийца. Но при этом убийства не ограничены определенной территорией, как было с Уайтчепелом . Они могут произойти в любом месте, где угодно. Да и письма... не представляю, как они доходят до убийцы. Не представляю, кто их пишет и как отправляет.
Значит, им не известно о почтовой ячейке. Районный миф еще не достиг ушей Скотланд-Ярда. Это хорошо. Не хотелось бы светить такое удобное место.
— Я руковожу расследованием. И боюсь, очень боюсь, что однажды появится письмо с моим именем.
— Разве ты совершал что-то плохое? — спросила я.
— Я работаю в Ярде, Кит. Просто представь, скольким я мог перейти дорогу, скольких посадил...
Резонный довод. Но все же...
— Не думаю, что тебе стоит переживать, — мягко произнесла я.
— Почему?
— Потому что... — Я задумалась, как бы ему получше объяснить. Немного погодя, я поняла, что лучше правды ничего не придумаю.
— Думаю, у убийцы есть кодекс чести.
— И что же в его убийствах подходит под понятие чести?
— Ну, подумай, — сказала я. — Следуя твоей логике, убийца должен получать кучу заказов на полицейских, так? Но пока еще он никого из них не убивал.
Он поднимает голову.
— А ты права, — доходит до него. — Но в моем случае все иначе... я расследую его дело. А если он получит заказ на меня и отойдет от своего кодекса чести только потому, что я ему мешаю?
— Но ты же не мешаешь ему, — указала я.
— В смысле?
— Ты далек от раскрытия дела. Поэтому ты и близко не можешь помешать ему, — виновато произнесла я. — Прости. Но это правда.
— Ты права, — снова принял он мои слова. — Я ему никак не мешаю.
Мгновение он смотрел на меня нечитаемым взглядом, явно пытаясь переварить услышанное и поверить, что ему ничего не угрожает. Через несколько секунд, вздохнув, он опустил голову и почесал затылок.
— Спасибо, — нерешительно сказал он.
— Ты не умрешь, — произнесла я.
Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
— Спасибо.
— Серьезно, — сказала я, пытаясь донести до него, что это правда. Я бы не убила его. Не сделала бы это, если бы получила письмо, ни в каком другом случае тоже. Он верил в правосудие и справедливость и боролся за свои убеждения. Таких людей я не убивала.
— Ваши напитки, — прощебетала официантка и опустила их на стол. Я улыбнулась ей, а Алекс через силу дружелюбно кивнул. Она улыбнулась ему и ушла.
— Ты не умрешь, — повторила я. Алекс снова кивнул, теперь уже мне. Я слегка улыбнулась, мысленно умоляя, чтобы он впитал мои слова и действительно поверил в них. Мне показалось, что его взгляд потеплел, неуверенность начала отступать — но не могла говорить наверняка. Надеюсь, мне не показалось. Его страх был неуместным, и он пробуждал во мне чувство вины.
Домой я вернулась поздно, с окровавленными латексными перчатками в переднем кармане джинсов. Уже перевалило за полночь. Адвокат был мертв. Надо бы в ближайшие несколько дней пересечься с Алексом, проверить, не сильно ли его встревожило новое убийство. Кроме того, с ним ведь приятно проводить время? То, что он мой враг, еще не означало, что мне нельзя немного развлечься. Я тихонько вошла в дом. Но, как оказалось, зря — внутри горел свет, и внизу лестницы сидела мама.
Едва войдя, я заметила ее — волосы в модном беспорядке, на плечах черная шаль, на шее жемчуг. В воздухе витал стойкий аромат цветочных тяжелых духов. Где она была — завела очередного мужика, интрижку, обязанную добавить в ее жизнь острых ощущений? Или на вечеринке с флером хрусталя и золота?
Не знаю. Я просто промолчала. Я не хотела знать, зачем она меня ждала, но боялась догадаться.
Вчера я ее не видела. Я звонила ей, чтобы сообщить о досадном событии в школьной столовой. Она не ответила, и я оставила ей голосовое сообщение. Она ушла еще в обед, а вернулась, когда я спала. Сегодня я ушла до того, как она встала. Мне удалось оттянуть время. Но больше избегать ее не удастся.
— Кит, — позвала она, поднявшись.
— Привет, мам, — пробормотала я, опустив взгляд.
— Кит, ты идиотка, — выплюнула она и пошла ко мне. По мере ее приближения я все больше ежилась. Она выставила руку и схватила меня за шею, да так крепко, что едва не задушила. Заставила меня поднять голову и посмотреть в глаза. Я пыталась увернуться. Но не удалось.
— О чем ты только думала? — прошипела она. Словно пойманный зверек, я беспомощно смотрела ей в глаза. Она выглядела непривычно растрепанной. Уставшей. И это бросалось в глаза. Это из-за меня, из-за меня она вчера почти не спала. В ее взгляде было море злости и страха — и эгоизма.
Я видела, что она беспокоилась обо мне — естественный инстинкт, мать же все-таки — но годы сделали ее слабее, и она стала в основном беспокоиться только о своем благополучии. Отсюда и путешествия, вечеринки и романы — чтобы получить хоть что-то, но для нее это было каплей в море, она начала терять себя. Все меньше походить на себя.
Однако злость — чистейшая, не подавляемая, яростная — как отголосок напоминала ту женщину, которой она некогда была.
— Мам, отпусти. Мне больно, — взмолилась я.
Она сжала зубы, сплюнула и выпустила меня. Отступив на пару шагов, взглянула с каким-то непонятным мне отвращением.
— Ты дура! Абсолютная и полная идиотка! Ты о чем думала — ты же убийца. Тебя зачем обучали? Какого черта надо было привлекать к себе внимание? Нас с папой могут вызвать в школу! И отвертеться мы не сможем! Нельзя, чтобы он начал беспокоиться о тебе, вдруг он начнет что-то замечать!