— Ой, да ладно. Я заварю чай, — смеясь, ответила я.
Мы прошли в кухню. Полуразвернувшись к холодильнику, мама крайне спокойно выключила плиту, даже не взглянув на нас. Не говоря ни слова, она подхватила кастрюлю. Плотно прижатые друг к другу лодыжки мелко подрагивали, взгляд прочитать было невозможно. Стараясь не привлекать к себе внимания, она кротко улыбнулась и вывалила пасту в стоящий в раковине дуршлаг.
— Садись за стол. Я сейчас, — сказала я Алексу и пошла к чайнику, с любопытством поглядывая на маму. Взяв с плиты чайник, начала заполнять его водой. Алекс в это время слепо уставился в стол.
— Ты чего? — тихо спросила маму, все еще избегавшую моего взгляда.
Она неуверенно улыбнулась и опустила руки себе на юбку, будто собираясь вытереть их. Она развернулась, стоило мне поставить чайник на плиту и включить огонь.
— Я ухожу, — величественно заявила она, снимая свой красный фартук и опуская его на барный стул. И, засмеявшись: — Я ненадолго. Туда и обратно до магазинчика на углу. Хотела добавить в пасту пармезан, но забыла, что у нас он закончился.
Я незаметно улыбнулась, потому что, непостижимым образом, загордилась ею. Она заметила. Заметила, что будет третьей лишней. Не в романтическом смысле, нет, а в том, что нам с Алексом надо... поделиться друг с другом тем, что при ней нельзя говорить. Она была лишней. И, поняв это, сама решила уйти.
— Ой, да? — рассеянно пробормотал Алекс. Она кивнула и поправила фартук на стуле.
— Да и у меня есть кое-какие дела.
— Я тебя не оставлю, не бойся, — шутя заверила я Алекса. Он чуть улыбнулся; кривоватость этой улыбки была до странного милой.
Вскоре она нас оставила. Услышав щелчок входной двери, я прислонилась к плите в ожидании, когда закипит чайник.
— Ты такой не из-за Идеального Убийцы? — рискнула я. Алекс не ответил, только устало провел пальцами по волосам. Хоть он и выглядел подавленным, его движения притягивали — резкие, уверенные и в то же время изящные.
— Неужели он объявился? — спросила, отводя глаза.
Кажется, он меня даже не услышал или же просто решил не отвечать.
Он глубоко вздохнул, задумался, сгорбился над кухонным столом. Словно вся тяжесть мира навалилась на его плечи.
— Тебе никогда не хотелось просто отказаться от его дела? — спросила я.
Он выдохнул сквозь зубы. Потребовалось мгновение, чтобы понять, что это он смеется.
— Никогда, — ответил он.
— Неужели даже мысли такой не возникало?
— Никогда.
— А это бы многое упростило.
— Какая разница.
— И тебе не придется воспринимать происходящее так близко к сердцу.
— Какая разница.
И тишина.
— А ты сегодня неразговорчивый, да? — произнесла я с долей шутки. И как-то резко осознала, что говорю как мама в худшие ее моменты.
Не хочу быть такой, не с ним, только не с ним. Не хочу, чтобы он думал обо мне плохо.
Он промолчал. Засвистел чайник.
Я заварила нам чай, предварительно отыскав недавно вымытые чашки без следов кофе на стенках после отца. Вспомнила, что Алекс никогда не добавлял молока, зато не отказывался от сахара. И поставила дымящиеся чашки на стол.
— Спасибо, — поблагодарил он, делая глоток. Я присела напротив и тоже пригубила чаю, продолжая с любопытством поглядывать на него сквозь опущенные ресницы.
— Действительно никогда даже мысли не мелькало?
— Отказаться от дела?
— Да.
Он медленно покачал головой:
— Правда, никогда не задумывался. Я не из таких.
— И это меня в тебе восхищает.
— Спасибо, наверное.
— Не за что, наверное. — Я слабо улыбнулась. — Но ты выглядишь уставшим. Ты бы поспал.
— Возможно. — Он снова уставился в никуда.
— Ты хоть слушаешь?
— Да, я тебя слышу.
Я сделала еще один глоток чая, наслаждаясь приправленной сахаром терпкостью, и откинулась на спинку стула. Всмотрелась в него. Он продолжал молчать.
— Как твои дела? — вдруг спросил он, встречаясь со мной взглядом. И снова оно — электричество, сгустившееся в воздухе.
— Нормально.
— Ходила... в школу?
— А, да. Школа, потом домашние задания, и снова школа и домашние задания.
— Это хорошо.
— Да.
— Хорошо... — повторил он едва слышно. И снова затих, видимо, даже сохранять видимость разговора не способен сегодня. Но я-то еще не закончила. Я не любила тишину, особенно тишину между двумя; неуютно это как-то.