Я медленно покачала головой. Я не могла признаться, что будет и еще как. Не могла, как и сказать, что вся моя жизнь сосредоточилась у него в руках, буквально. Я хотела, чтобы он понял, но если он поймет, то я потеряю все так же, как если он сейчас развернется и уйдет, забрав чашку.
Я посмотрела на Алекса с колоссальным сожалением во взгляде.
Он вздрогнул, пальцы тоже дрогнули. Выдохнув, он сжал чашку до побелевших пальцев, и в этот раз я была уверена, что он ее расколет.
— Это ничего не значит, — неубедительно повторил он.
Положи ее, положи, положи, положи.
Мысленно умоляла я, кричала, пыталась достучаться.
А затем, очень медленно и неожиданно, в последний раз заглянув мне в глаза, он подошел к ближайшему столику и опустил ее. После чего пошел к двери и захлопнул ее за собой.
С его уходом тишина стала оглушительной. Медленно я подошла к столу, взяла чашку и унесла на кухню. Добрела до раковины, собираясь вымыть ее, смыть все случившееся...
Но едва я дошла до раковины, как чашка выскользнула из моих пальцев и разлетелась на тысячи осколков, но меня это ни капли не тронуло.
Прошло две недели, и Алекс снова пригласил меня на обед. Проходил он практически в полной тишине и абсолютной неловкости, но я была рада приглашению. Нет, я конечно же понимала, для чего он меня пригласил.
Денек выдался на удивление солнечным и безоблачным. Я разделалась с пастой и чаем быстрее, чем он со своим сэндвичем с ветчиной. Я как можно искреннее смеялась над его шутками; постепенно, но лед между нами начинал трещать. И все же, время от времени, я замечала во взгляде Алекса обреченность, страх и страдание. Потому что, естественно, он обязан исполнять приказы, независимо от того, законны они или нет — в некоторых случаях полиция ставила результат превыше закона. И он обязан был взять образец ДНК, ибо так ему приказали. Один раз он уже провалил задание, повторить это он не имел права. Иногда я действительно забывала, что он ведет мое дело. А забывать такое не следовало.
Просто в этот раз я была готова.
Медленно, незаметно и уверенно, чтобы он не успел ничего понять, я опустила себе на колени по одному столовому прибору. Я заранее припасла две волшебные бутылочки. И осторожно вытащила из сумочки. Первая — перекись водорода, вторая — разбавленный водой образец человеческого ДНК, раздобытый в школьной лаборатории; один из одноклассников вел самостоятельный проект и имел несколько таких.
Алекс забалтывал меня, я же невинно отвечала ему.
Однако под покровом белой скатерти незаметными движениями я наносила перекись на столовые приборы, уничтожая собственное ДНК, насухо вытирала салфеткой и наносила небольшое количество другого ДНК, уже из бутылочки. Затем осторожно возвращала приборы на стол. А Алекс, учитывая степень его нервозности, ничего не замечал.
Когда мы выходили, он аккуратно спрятал вилку себе в рукав. Наверное, ему показалось, что он сделал это незаметно, но я заметила. Мне даже стало любопытно, а не специально ли он, как тогда у меня дома. Но в этот раз я не стала ничего говорить.
Глядя, с каким напряжением он идет по противоположной стороне дороги, я решила простить его. Я забуду о случившемся. И мы снова будем вместе обедать, болтать как близкие друзья, доверять друг другу. Я этого очень хотела. Хотела простить. Хотела, чтобы мы смогли все преодолеть. Он тоже сможет, просто потому что это он. Все-таки это Алекс. Он всегда ищет в людях лучшее и хорошо относится. Его моральные качества впечатляли. И полностью противоречили моим.
И я завидовала его наивности.
Однажды, сказала я самой себе, несмотря ни на что, это сыграет мне на руку.
Мы с Мэгги сидели на скамейке с видом на Темзу и поедали ванильное мороженое, хотя для него, очевидно, было холодновато. Мы не виделись с ней несколько недель; я была слишком занята подготовкой к убийству Генри Моррисона, а потом и подозрениями Алекса. Теперь же меня ничего не заботило, да и с Алексом все было решено. Сегодня снова было облачно, даже тучки виднелись, но для дождя их было недостаточно.
Щеки Мэгги выглядели пунцовее обычного, а волосы темнее. Одежда стала более прилегающей, а взгляд повзрослел и ожил. Я вдруг поняла, что смотрю на ее обутые в коричневые ботинки и скрещенные в лодыжках ноги — а они у нее оказались маленькими. Необычайно маленькими, даже, можно сказать, крошечными.
— Кит, — позвала она, смахивая волосы с щек. Я подняла глаза и отметила узкие запястья, на миг представляя, как по ним циркулирует кровь, которую я однажды пролью.
— Да?
— Как думаешь, Майкл действительно любил меня?
Вопрос сбил меня с толку, лишая дара речи. Майкл? Я уже пару месяцев о нем не вспоминала. Быстро взяв себя в руки, я изобразила удивление и пожала плечами.
— В смысле, он же был болен. Но по-своему... просто интересно. Наверное, никогда уже не узнать правду. Но он говорил, что любит, почему-то его тянуло ко мне, но, видимо, уже не понять, было ли это от любви или от одержимости. Но ведь должна же быть разница между этими двумя понятиями? Просто интересно, как ты считаешь.
Я перевела взгляд на свое мороженое, на размякшую бумажку из-под него.
Что тут скажешь? Я не знала. В письме он писал, что Мэгги разбила ему сердце. Но что это значило? Майкл был нестабилен, иррационален. Можно ли принимать его слова за чистую монету? Судя по поступкам, нет. Вряд ли он сам осознавал свои чувства, они у него менялись настолько быстро, что их просто невозможно было бы осознать.
— Важно ли это теперь? — наконец спросила я.
Она взглянула на плещущиеся у берега воды Темзы.
— Вряд ли.
Только вот удовлетворенным ее ответ не звучал.
Я вздохнула и откинулась на спинку скамейки. Набрала воздуха в легкие и прикрыла глаза. Я слышала машины и тихие переливы Темзы, ощущала затхлый запах воды; словно на языке ощущала едкие загрязнения в воздухе, а под пальцами холод от мороженого. А вот любил ли ее Майкл? Как я должна была это узнать?
— Почему ты задаешься этим сейчас? — спросила я.
— Наверное, только сейчас я готова услышать ответ.
Меня это удивило.
— А со стороны казалось, что ты легко восприняла случившееся, — заметила я, открыв глаза. — Я помню, как ты смеялась.
Она пожала плечами.
— Было дело. Но, видимо, тогда я не до конца все осознавала. Было что-то, но не до конца. Тогда меня заботило, что его смерть значила для меня. Свободу от него. Он пугал меня. Но он же тоже человек. До смерти же он не был просто телом. Теперь я это понимаю. Ой, не знаю. Кажется, я несу какой-то бред. Сама не знаю, что говорю.
Я снова уставилась на ее ноги, вспоминая лицо матери Майкла.
Пришло в голову, что Мэгги поумнела. Видимо, она тоже изменилась после того события. А я продолжала судить по глупой улыбке, глупым беседам и глупому смеху, я считала ее все той же глупой девчонкой, с которой подружилась много месяцев, лет, столетий и эр назад. Но я ошибалась. И сейчас я это отчетливо видела. Еще не умная, но потенциал у нее появился. Наконец она начала задавать нужные вопросы. Я встретилась с ней взглядом.
— Как ты считаешь? — с грустью переспросила она.
Я разорвала зрительный контакт и перевела взгляд на Темзу, прониклась ее прохладой и спокойствием, пальцы мои при этом холодило свежее мороженое.
— Считаю, что он тебя любил, — тихо произнесла я.
Ответом мне были лишь тихие переливы воды и неторопливый вдумчивый вдох Мэгги.
Глава 19
Я убиваю много и часто. Слава о моих деяниях разносится по всему городу. Еще шестеро до конца этого месяца. Две женщины и четверо мужчин, одному из которых было за сорок. Первый умер от удара о зеркало, другой вылетел в окно, третьему достались голые руки, а четвертому острый угол стола — слишком неожиданно и быстро, чтобы убежать. Убийства набирали скорость — теперь, когда я не сомневалась в движущей мной мотивации и способностях, я не видела смысла убивать реже. Мэгги в конечном итоге тоже постигнет эта участь, но сперва надо, чтобы память о Майкле канула в небытие. Будет опасно, если кто-нибудь проложит параллель между убийством Мэгги и его смертью. В общем, я хотела. Я убивала. И выжидала.
Порой, в самые темные ночи, меня обуревали мысли о Майкле. Я просыпалась на грани крика на сбившейся постели. И хоть это было только в самые темные ночи, но доводило меня до безумия.
Сменялись времена года. Поздняя осень плавно перетекла в настоящую зиму. Дымчато-серое небо превратилось в мрачное и сердитое, улицы укрылись белым покрывалом снега и льда. Такая снежная погода была непривычной — обычно мы могли наблюдать снег всего несколько часов, а после он быстро таял на тротуарах. Но в этом году все было иначе. Более упрямый, постоянный и странный — он таял в лужи, которые покрывались льдом, которые покрывал новый снег, этакий бесконечный круговорот.