Я засмеялась.
— Ну конечно. У меня будет прекрасное Рождество. Как и обычно. — И это правда. Большинство людей предпочитали длинные и громкие празднования с горой подарков и сияющими от огней окон, но мы с мамой принадлежали противоположному типу. И это было прекрасно.
Помню, как однажды лет в двенадцать сидела под елкой в канун Рождества, опустив голову маме на плечо, и мы тихонько напевали "Что за Дитя?"15, чтобы не разбудить папу. Помню кружки с эгг-ногом16. Помню огонь и его блики, расходившиеся по комнате. Помню, что ни капли не хотела спать, не хотела, чтобы шло время, а потом заснула у мамы на коленях.
— Ладно, — сказала Мэгги, поверив мне. — Тогда попробуем скооперироваться на неделе.
— Договорились.
— Прости, мне пора, мама зовет.
— Без проблем, иди. — Я широко улыбаюсь. — Созвонимся позже.
— Точно, давай, — произнесла Мэгги и отключилась.
Услышав гудки, я отняла телефон от уха. Медленно опускаю его вниз, глядя на экран, на котором написано "вызов завершен" и задумываюсь. Экран освещает мою синюю куртку.
Все забыли про Майкла, даже Мэгги вспоминает о нем лишь изредка. Она не говорила о нем уже несколько недель, с той памятной прогулки по Темзе. Может, время пришло. Возможно, возможно, возможно.
Я плыла. Как лодка, блуждающая по озеру в поисках обратной дороги, но я ни о чем не жалела.
— Я дома.
Дома оказалось пусто. Мой голос громким эхом отразился от стен коридора. Одновременно с этим дедушкины часы пробили четыре.
Иногда этот дом казался слишком большим.
Я ощутила себя маленькой девочкой. Крутая лестница и дорогие фоторамки выглядели как-то чуждо. Ноги мои, как всегда, утонули в коридорном коврике, который скрадывал каждый шаг. Я видела тени. Тени от бледных занавесок и гладких поверхностей столов. Тени от стеклянных ваз и свежих роз, тени от книжных шкафов. Это был дом теней, не больше.
Сделав над собой усилие, я подняла пакеты наверх, изо всех сил стараясь не перепутать их. В итоге я прикупила маме сумочку, папе галстук, кошелек Алексу — во время последней нашей обеденной встречи я заметила, что старый изношен в клочья — и красивое платье Мэгги. Оно начиналось с широкого выреза, ниспадало драпировками, собиралось на талии и перетекало в изящную юбку, которая спереди была короче, чем сзади; оно было сшито из льдисто-голубого шелка и шифона и, казалось, грозит порваться при любом неосторожном движении, но это было обманчиво. Я примеряла его в примерочной, ведь носили мы одинаковый размер, несмотря на то, что Мэгги пофигуристей — а я выше — так вот, крутанувшись в примерочной, я увидела как платье поймало блики и запереливалось, подобно Темзе в свете луны. Может, оно было чересчур дорогим, но стоило мне его увидеть, как не купить его я уже не могла. Оно словно создано было под нее. В Хэрродсе же я его упаковала в соответствующую льдисто-голубую бумагу.
Я опустила пакеты на кровать, стащила с себя куртку и отправилась в ванную. Моя руки, я смотрела на себя в зеркало. Светло-карие глаза, которые меняли свой оттенок день ото дня, проступили крапинками светло-серого цвета, как глаза Алекса. Сегодня они выглядели приятно. Симпатично. Я заправила волосы за уши, не переставая наслаждаться новой стрижкой.
Зазвонивший домашний телефон заставил меня вздрогнуть. Вспомнив, что дома кроме меня никого нет, я неспешно вышла в коридор — там у нас стоял телефон — и ответила. Наверняка что-то продают. На домашние телефоны уже давно никто не звонит, ну, кроме продавцов.
— Алло, — протянула я.
В трубке прозвучал голос, обладателя которого я никак не ожидала услышать.
— Вена? — он звал маму.
Папа. Изумленная, я засомневалась, но все же ответила:
— Нет... это Кит.
— Ох. — Повисло молчание. — Мама дома?
— Нет.
В этот момент я поняла, что мы с ним не разговаривали уже несколько месяцев. Я даже не представляла, где он сейчас находился. В Америке, Китае, Испании, Португалии, Германии? Он так часто уезжал по работе, что я перестала интересоваться. Даже странно как-то было слышать его голос.
— Ну, что ж, передашь ей сообщение?
— Конечно.
— Мне очень жаль, но в этом году на Рождество меня не будет. Много дел.
— Ох, — вырвалось у меня.
— Мне жаль. Я правда пытался перенести, но мне придется остаться в Нью-Йорке на всю неделю, — ответил он, неловко пытаясь оправдаться. — Знаю, что поступаю плохо. Я должен быть дома, не надо было уезжать, но пришлось. И мне действительно не по себе из-за этого.
— Ничего, — отозвалась я.
— Я скоро вернусь. К Рождеству, к сожалению, не успею, но скоро. Ладно?
— Ладно.
— Ничего, если вы встретите Рождество вдвоем?
Я улыбнулась. Не знаю даже почему — он все равно не мог увидеть этого.
— Конечно. Не переживай.
— Прости, что меня не будет.
Не будет снова.
Хотя его абсолютное отсутствие дома было нетипичным. Обычно он ненадолго, но показывался. Чтобы его не было дома — такое впервые. Да и голос у него искренне сожалеющий, что тоже странно. Он редко демонстрировал эмоции.
Не в первый раз мелькнула обнадеживающая мысль — а вдруг ему не все равно. Печальная надежда, надежда, в которой мало смысла. Даже если ему и не все равно, рядом-то его никогда не бывает.
— Все нормально, — заверила я. — Не переживай.
— Увидимся в январе.
Наверняка в конце фразы он подразумевал слово "наверное".
Но не произнес.
— Хорошо, — сделала вид, будто поверила.
— Пока.
— Пока.
Попрощавшись, я почувствовала кое-что странное, словно не просто по телефону прощалась. Словно подвела черту. Очень странное ощущение, которое сложно выразить словами.