Положив трубку на телефон, я вдруг почувствовала себя очень маленькой.
Кровь сочилась по асфальту, все ближе подступая к моим ногам. Я отступила и выдохнула, подняв голову навстречу солнечным лучам. Сегодня небо было ясным. Даже птицы не тревожили кристальную гладь, напоминающую расплавленное стекло.
Я бросила безразличный взгляд на лежащего у моих ног человека с сине-черными пятнами на шее, которую я сжимала изо всех сил, била об асфальт, снова и снова, пока его голова не треснула словно яичная скорлупа. Я обладала длинными пальцами и крупными отпечатками пальцев, которые могли приписать мужчине. А мужчина, жертва, был высоким и широкоплечим, да еще и любителем покрасоваться. До того как я перехватила контроль, он откинул меня к мусорным бакам, скрытым в переулке, — но стоило мне сбить его с ног, как ему уже ничего не светило. Он лежал с открытыми, остекленевшими глазами. Руки раскинулись по земле, ладонями направленные к небу, словно в ожидании какого-то чуда.
Я вытащила письмо из кармана и запихнула ему в левую ладонь, сжав пальцами, чтобы оно не улетело.
Дорогой убийца,
У нашей семьи тяжелые времена. И становится только хуже. Мы едва в состоянии сохранить квартиру. У мужа хорошая работа, я тоже не бездельничаю, но мой скончавшийся отец оставил после себя множество долгов, оттого на нас и посыпались проблемы. Это сказывается на нас. Я люблю мужа. Правда.
Но хочу, чтобы ты его убил.
Хочу не из-за ненависти. Просто я очень люблю наших детей. Его жизнь застрахована и страховые выплаты подарят нам лучшую жизнь — понимаешь? Я даже сомневаюсь, что он разозлился бы, узнав, что я написала это письмо. Господи, звучит нелепо, но он очень нас любит. И пойдет на что угодно. Включая смерть. Я тоже люблю его. Всем сердцем. Но я обязана позаботиться о детях.
Зовут его Уильям Коул, он работает в Хартон Файненс в Челси. Домашний адрес я не хочу сообщать.
Я стянула перчатки и спрятала в карман, после чего потерла руки, чтобы согреться. В двадцати футах от переулка ехали машины и шли люди, ни на что не обращая внимания. Прозвучал клаксон. Со стен ближайших домов как тюремные решетки на меня смотрели винтовые пожарные лестницы.
Я еще разок взглянула на мужчину, после чего развернулась и пошла вдоль переулка, возвращаясь к цивилизации. Людей было достаточно много, чтобы выскользнуть на улицу, затеряться и не приковывать к себе внимания. Поворот в переулок был загорожен от камер наблюдения газетным киоском. Место это я выбирала тщательно. Следила за жертвой несколько дней, изучая маршрут пути с работы, отмечая время, места, разрабатывая, где и когда его лучше перехватить. Он так отзывчиво отнесся к моей просьбе поднять тяжелые сумки мне на работу, которая, так кстати, была неподалеку. Видимо, он был из того сорта людей, кто стремился изо всех сил помогать.
Район этот я знала. Полицейский участок Челси всего в паре кварталов отсюда, как и бистро с узорчатыми обоями и плетеными стульями, где мы встречались с Алексом, прямо через дорогу. Я замедлила шаг, глядя на него и вспоминая наш первый совместный обед. Вспоминая его слабинку, когда он признался, что боится. Тогда я тоже проявила слабость. Крыльцо бистро было украшено белыми ставнями и оранжевыми цветами. Посреди снега они выглядели крайне странно.
Я так и стояла, когда дверь распахнулась и оттуда вышел Алекс.
Господи! Он же увидит меня. Но нет, в моем направлении он даже не смотрел, пока. Если он меня увидит, обязательно окликнет. Он был один и сейчас смотрел на небо. Он был в форме — должно быть, у него обеденный перерыв; глупая, глупая я, почему не учла такого варианта? Это было крайне опасно. По тротуару шли люди, но их слишком мало, чтобы меня не заметить.
И что куда хуже: для возвращения в полицейский участок Алексу придется перейти дорогу и оказаться ровно на том месте, где стояла я. Нельзя, чтобы меня застали на месте очередного преступления, только не сейчас, я не смогу оправдаться.
Я резко втянула воздух и набрала в рот снежинок. И тут же закашлялась. Широкий деревянный газетный киоск был всего в нескольких футах от него. Я нервно скрылась за правой его створкой и стала наблюдать за Алексом, не решит ли он случайно пойти в эту сторону. К счастью, владелец киоска не заметил меня. Он читал журнал, лениво полистывая страницы. Я задышала чаще. В воздух стали подниматься облачка пара.
Господи.
Вдруг пришло в голову, что надо было сразу же бежать, но сейчас думать об этом как-то поздно. А жаль. Тогда все было бы хорошо. У меня всегда все хорошо, и всегда будет хорошо. Я осторожно выглянула из своего укрытия в поисках Алекса.
Он переходил дорогу. И вот он уже со мной на одной стороне тротуара, да еще и поворачивается в эту сторону, и идет, и подходит все ближе. Оглядывается вокруг, подмечая каждую деталь, впрочем, как всегда.
Господи!
Пока что киоск меня прикрывает. Но если он подойдет еще ближе, обязательно заметит и меня, и как подозрительно я стою за створкой киоска, на которой не висит ни одного журнала, а там еще и до трупа в переулке недалеко. Я не могла даже сменить дислокацию и перейти к противоположной створке. Единственное куда я могла рвануть — к дороге. Но машины ехали слишком быстро, чтобы успеть затормозить, если я сойду с тротуара. Я натянула капюшон до носа и опустила голову вниз, но будто это могла меня спасти.
Он был слишком быстро. Всего шагах в десяти.
Женщина, вдруг отметила я, идет в мою сторону, балансируя на тротуаре наперевес с тяжелой сумкой и маленьким сыном с другой стороны. Ее сынок, розовощекий малыш, оживленно указывал на дорогу. Она смотрела на него с раздражением, присущим только доведенной матери; этакой смесью любви, недовольства, раздражения и негодования. Она поправила полную сумку продуктов, из которой виднелись хлеб, сардины, сыр и яблоки...
Яблоки. Красные и круглые. Точно, яблоки.
Он скоро будет здесь. Сердцебиение ускорилось.
Женщина уже совсем близко и так удачно смотрит только на своего сына и совсем не видит, как я протягиваю руку и осторожно-осторожно, но довольно резко пихаю ее пакет локтем, сделав вид, будто достаю что-то из куртки.
— Эй! — кричит женщина, отпускает ребенка, чтобы перехватить продукты. Томаты лопаются от удара, консервы выдерживают удар, а яблоки, как и ожидалось, падают на тротуар. Такие наливные, сочные и красные, совсем как кровь.
Опустив голову, чтобы она не запомнила моего лица, я пробормотала невнятные извинения, а она уперла руки в бедра. Потом быстро схватила сына, который собирался рвануть в непонятном направлении.
Я же уже отчетливо слышала шаги Алекса.
Все так же скрываясь за газетным стендом, я опустилась на корточки, натянула рукава на пальцы, чтобы не оставить отпечатков, и начала собирать разлетевшиеся продукты, продолжая при этом тихо бормотать извинения. От дамочки несло дешевыми духами, из неровных швов брюк торчали нитки. Я принялась складывать ее покупки обратно в выроненный ею пакет. Сардины, бананы, ванильный йогурт.
— Да ради Бога, — прикрикнула она на своего сына и потерла накладные ресницы.
Я положила в пакет одно большое яблоко. Затем демонстративно потянулась ей в ноги за третьим.
Краем глаза отметила, что Алекс был всего в паре шагов от нас и продолжал оглядываться по сторонам. Он смотрел на газеты, продавца, небо, незаинтересованно посмотрел на сцену с этой подавленной мамашей, на миг мне показалось, что он обязательно узнает меня, несмотря ни на что. И богом клянусь, сердце забилось так громко, что его могли услышать окружающие...
Алекс все ближе. Совсем близко. Женщина кричала что-то, но я не слушала, кое-как нащупала третье яблоко между ее лодыжек. И крепко стиснула его. Нельзя промахнуться. Все должно пройти идеально. Я должна...
Вот он уже был передо мной.
Одновременно с пронзительным криком ребенка, я дернула запястьем и выпустила яблоко, сделав вид, что оно выскользнуло по случайности. На миг показалось, что оно покатилось не туда и начала мысленно молиться лишь бы у меня получилось.
И получилось.
Вышло идеально. Яблоко подкатилось ровнехонько под левую ногу Алекса. Я застыла.
Алекс опустил голову, уловив движение яблока, которое, задев его, на приличной скорости покатилось в переулок. Он с интересом поглядывал на катящийся красный кружок, а я, закусив губу, экзальтированно выжидала. Пожалуйста, пожалуйста. Он должен заметить. Должен заметить тень лежащего на земле тела до того, как обернется и увидит, кто бросил это яблоко.
Его голова инстинктивно дернулась в сторону неуклюжей девушки, выпустившей яблоко. Но взгляд от яблока он не оторвал, следя за его траекторией, как и задумывалось. У меня же перехватило дыхание. Неужели меня поймают?
Но затем, чудесным образом, катящееся по переулку яблоко ударилось о голову несчастного мертвого мужчины, а Алекс, не отрывающий глаз от яблока, наконец заметил. И конечно же сразу побежал в переулок, как и предполагалось, поскальзываясь на льду и выдыхая облачка пара. Я опустила рукава на место. Проследила, как он вызывает по рации подмогу. На мгновение он застыл на телом, изучая его, после чего поднялся и зашагал. Женщина грубо схватила меня за плечо, желая выяснить, почему я перестала собирать продукты. Я сложила упаковку каши в пакет, и в этот же момент ее сын, закричав, наигранно повалился на колени и заплакал.
Я понимала ход мыслей Алекса и знала, что он вот-вот поймет, что тело еще не остыло, а значит, убийца не мог далеко уйти. И начнет искать. Надо скрыться, пока этого не произошло. Но незаметно.
Как можно скорее, я закончила складывать продукты в пакет, и спустя непродолжительную ругань и крики мамаша с ребенком ушла.
Я поднялась на ноги и, прищурившись, заозиралась в поисках лучшего выхода. Через миг я его нашла. Но затем оттуда появилась компания молодых людей, затруднившая проход. Их голоса были слышны даже на расстоянии. Я попыталась себя успокоить. В конце концов, самое страшное позади. Алекс пока занят.
Когда компания прошла мимо, я поправила капюшон; и хвостиком прицепилась к ним, чтобы не выделиться из толпы, когда полиция будет просматривать видео с камер наблюдения. Компания меня не заметила. Отойдя подальше, я еще разок обернулась к Алексу и тут же почувствовала укол сожаления. Он так старательно пытался меня поймать, но все его усилия были тщетны.
Еще пару кварталов я шла за компанией, после отделилась от них и повернула в сторону дома.
Маму я нашла в гостиной – похоже, эта комната стала ее любимым местом — с книгой на кофейном столике и кучей черно-белых фотографий на коленях. Проникающее в окна солнце заставляло пыль в воздухе посверкивать. Лучи освещали столики, диваны, подушки, цветы и ее худые плечи. Стоявшая в углу елка сияла разноцветными яркими огнями и навевала настроение. Худенькая и такая тихая, утонувшая в светлых диванных подушках, мама выглядела так, словно приглушенная пастель завладела ее существованием.
Она тихонько потягивала чай. Я задержалась в дверях, вглядываясь в нее — а затем решила обозначить свое присутствие.
— Я дома.