Мы рассматривали нравственность с точки зрения морального нигилизма. И, конечно, уж о чем, а о моральном нигилизме я кое-что знала.
— Кто расскажет мне, что такое моральный нигилизм? — неспешно начала доктор Марцелл урок. Она была одета в напоминающее тогу драпированное платье с зеленым бамбуковым узором; оно не шло ей по фигуре, и меня это коробило, но она являлась одним из моих любимейших учителей, несмотря на ее привычку странно одеваться. Несколько лет назад она вела у меня английский. Когда она не преподавала философию, то обучала английскому, и мне нравилась ее манера ведения разговора. С простой прической — короткие черные волосы, лежащие строго, без всяких излишеств. Она говорила неспешно, растягивая слова. Она уделяла внимание деталям, и даже бывало такое, что у меня рождались мысли, что она поняла бы меня и почему я убивала. Но, конечно же, я никогда не заговорю с ней об этом. На ней, как на учителе, лежали определенные юридические обязательства, и она будет обязана сообщить в полицию.
Я подняла руку. Медленно, так, чтобы никто не заподозрил моей ярой заинтересованности. Больше рук не было, хоть ответ всем должен был быть известен, судя по домашнему заданию на прошедшие выходные. После бессмысленного обведения класса взглядом ее глаза остановились на мне, и она кивнула, давая понять, чтобы я отвечала.
— Это убеждение, что не существует таких понятий как «правильное» и «неправильное», — сказала я, придавая голосу легкую неуверенность, хотя и точно знала, о чем говорю.
— Верно. Правда, не совсем. Это убеждение, — она развернулась и начала записывать то, что говорила, на доске, — согласно которому ничто, по сути, не может быть правильным или неправильным, потому что мораль — это набор правил, созданных обществом, а не на основании какой-то великой истины.
Я кивнула. Совершенно верно.
— Например, моральный нигилист может заявлять, что убийство человека не является ни плохим, ни хорошим поступком.
Да. Именно так.
— Какая жуть! — громко, с отвращением произнес Майкл, бледный парнишка из моего класса. Соглашаясь с ним, забормотали еще одиннадцать учеников. Майкл. Он вызывал во мне интерес, но не могу сказать, что нравился, скорее наоборот, — а также он являлся одной из составляющих жизни Мэгги, что в настоящее время сказывалось и на мне. Я обратила на него более пристальное внимание. В прошлом году он дружил с Мэгги, пока ее не исключили из компашки. Он был там кем-то вроде главаря, пока не покинул их вслед за Мэгги. Неспокойный парень, из числа тех, кто оставлял за собой сплошную разруху. У него имелся талант заводить дружеские связи и даже поддерживать их; он располагал к общению, а еще обладал обаятельной улыбкой Чеширского Кота. Но, казалось, ему не нравится иметь друзей. Он мог общаться с компанией людей где-то несколько месяцев, а потом, без всякой видимой на то причины, переключался на новые объекты. На сегодняшний день он перебегал между своими старыми компаниями, пока не определившись, с кем же ему дружить в новом учебном году. И подобная неопределенность, по ходу, совсем не напрягала его.
Сейчас он выглядел таким невинным со своими высокими, притягательными скулами, густыми каштановыми волосами, сияющими карими глазами, которые постоянно производили впечатление, что он вот-вот заплачет, потому что кто-то ударил его ногой по голени или еще что похуже. Он чуть ли не жалость вызывал. Но я зрила в корень. Профессия обязывала. Бывало лишь на мгновение, но что-то проскальзывало. Во взгляде, в выражении лица, даже в изменившейся позе. Трудно объяснить. Реальных поводов он не давал, но, приглядевшись, ты просто улавливаешь это.
Я нахмурилась, самую малость. Но доктор Марцелл заметила.
— Ты не согласна, Кит? — заинтригованно поинтересовалась она.
Я поморщилась и прикрыла глаза, когда все взгляды устремились ко мне.
— Ну... — неуверенно начала я, ощущая на себе множество взглядов. Доктор Марцелл выжидающе смотрела на меня. — Ну... — повторила я.
Мне не хотелось ничего говорить. Действительно не хотелось. Но теперь у меня нет другого выхода, так ведь?
— Ну, на протяжении всей истории, в различных культурах, разные социальные нормы рождали разные моральные установки, я права? — неуверенно произнесла я. Доктор Марцелл слегка кивнула. Я прибавила немного уверенности и продолжила: — Следовательно, мораль — это просто... социальный конструкт2. А значит, великой истины в этом нет. Это просто... ну, понимаете, то, что в сознании людей на определенный момент времени кажется правильным.
— Не совсем. Понимаете, именно так моральные нигилисты рассматривали этот вопрос. Существует ли великая истина морали? Или она простой продукт нашего социума? Лично мое мнение, что наше общество заключено в определенные моральные рамки. Но несут ли эти рамки истину, или это простые правила, сотворенные поверхностно? — спросила доктор Марцелл. Никто не ответил. Все в классе смотрели немного скептически.
— Кто-нибудь ответит? — ободряюще произнесла доктор Марцелл. По-прежнему молчание. Она посмотрела на меня. Наши взгляды встретились. Я видела — она хотела, чтобы ей ответила я. Шла всего лишь вторая неделя, но очевидно, что я была самым увлеченным учеником за всю ее практику, и она это знала. Я отвечала, когда в классе наступала тишина, и переводила ответы одноклассников в нужное русло, когда они шли не в ту степь. Она знала, что мне есть что добавить, и смотрела на меня с мольбой, ее взгляд взывал меня ответить.
Но я промолчала.
После звонка, пока все покидали класс, она похлопала меня по руке и жестом показала подойти к своему столу. Я посмотрела, как одноклассники выходят в коридор, а затем неуверенно перевела взгляд на нее и снова на одноклассников. Но я не могла просто взять и нагло проигнорировать ее. Так что я маленькими шажочками подошла к ней и, нервничая, встала перед ее столом. Во время урока она ходила по классу, но так или иначе теперь, когда она сидела, вокруг нее возвышались стопки книг, на краю стола лежала табличка с ее именем, а сама она сидела сложив руки — казалась внушительнее. Официальнее. Я посмотрела на ее лицо и не смогла прочитать, была она раздражена или просто разочарована.
— Да? — нерешительно спросила я, глядя ей в лицо.
Она прямо встретила мой взгляд.
— Ты могла ответить. Но ты промолчала, — без обиняков сказала она.
— Нет, я не знала, что можно добавить, — возразила я.
— Я видела твой взгляд. Ты не договорила. Просто заткнула себя.
— Нет, я...
— Лгать бесполезно, Кит. Я прекрасно разбираюсь в людях. И вижу, какой ты человек. Ты умная, вдумчивая — но робкая. Пускай кажется, что ты очень коммуникабельная, очень оригинальная, но ты боишься не вписаться. Может прозвучать как клише, но ты гораздо лучше этого. Ты хорошая ученица, и у тебя здоровый интерес к философии. Я настоятельно прошу тебя больше говорить и больше быть собой. Не бойся высказывать свое мнение, если тебе есть, что добавить по теме.
Я нерешительно глянула на нее.
Сколько в ней карикатурности, подумала я. Сплошное преувеличение. Как персонаж детского мультика или дрянного фильма. Эта мысль развеселила меня, и я с трудом подавила смешок.
— Хорошо, доктор Марцелл, — сказала я. Даже не подумаю.
Она вздохнула.
— Я серьезно, Кит. Ты гораздо умнее.
Знала бы она, насколько она права.
— Я учту ваш совет. — Я вежливо улыбнулась. Некоторое время она изучала меня, потом еще раз вздохнула, одарила сдержанной улыбкой и, махнув рукой, дала понять, что я свободна.
Я кивнула и вышла из класса.
Шел ланч. Я брела по коридорам в кафетерий, погрузившись в размышления. Это был тот случай, когда после разговора с доктором Марцелл я ощутила себя аутсайдером. Если бы речь не шла об убийстве, я бы не парилась. Я думала об убийстве как о хобби, факультативной деятельности. Пока другие девушки занимались гимнастикой или рисовали акварелью, я убивала.
Но когда мне приходилось оправдываться или притворяться, как сегодня на философии, и особенно когда меня вызывали, мне было не по себе. А мне хотелось быть собой. Хотя бы иногда.
Войдя в кафетерий, я выпрыгнула из водоворота мыслей. Меня ждет работа, напомнила себе. У меня обязательства. Нельзя так просто витать в облаках.
Я оглядела море белых пластиковых столов и пустые полки для еды, высматривая Мэгги. Шум от разговоров стоял оглушительный, и отовсюду пахло антисептиком; школьная администрация заморачивалась на теме чистоты. Спустя несколько секунд я заметила ее в дальнем левом углу помещения. Она сидела, уставившись на свои сцепленные пальцы и поцарапанный пластиковый стол. Я начала пробираться к ней через лабиринт людей, стульев и столов. Я сталкивалась с другими учениками, бормоча вялые извинения, пока наконец не дошла до нее.
— Привет. — Я улыбнулась, положив руки на пластиковый столик напротив нее. Она подняла голову и посмотрела на меня удивленно и, что довольно странно, почти испуганно, как кролик на удава.
— Ой, Кит. Ты меня напугала, — произнесла она с явным облегчением в голосе. Я села напротив нее и заметила, что она не притронулась к еде.
— Ты есть собираешься? — спросила я. Она угрюмо покачала головой.
— Нет. — Она не стала вдаваться в объяснения.
— Почему нет?
— Не хочется, — пробормотала она.
— Понимаю. Меня от них тоже как-то подташнивает, — сказала я, махнув в направлении остальных посетителей кафетерия. Она так удивленно уставилась на меня, словно я только что призналась в том, что путешествую во времени или пришелец с другой планеты.
— Не кричи так, — прошептала она, воровато оглянувшись, проверяя, не услышал ли кто. Само собой, таковых не оказалось. На нас никто не обратил ни малейшего внимания.
— Почему? Все равно ты никому из них не больше нравишься. А меня их отношение не волнует.
Она едва заметно вздрогнула, а потом взглянула на меня с любопытством.