— Она — хорошая подруга, — осторожно заметила я.
Доктор Марцелл не выглядела удовлетворенной моими ответами. Я выглянула в окно. Снова пошел снег, мягкий и легкий, он напоминал дыхание самого воздуха.
— Какая хорошая погода, — отметила доктор Марцелл. Я кивнула.
— Такая умиротворяющая, — отозвалась я.
И это правда. Было так тихо. Тихо и спокойно, как на прохладном озере, как в безветренный день. Снег всегда творил такую магию. Приглушал звуки, заставлял плохое исчезать, превращал реальность в нечто волшебное.
— И холодная, — парировала она. Мы рассмеялись.
И снова повисло молчание, во время которого мы вдвоем смотрели в окно.
— Почему? — выдохнула доктор Марцелл.
— Что?
Вряд ли она планировала произносить это вслух.
— Что? — переспросила она.
— Вы спросили "почему".
— Ой, правда?
— К чему вы это?
Она слегка пожала плечами.
— Сама не знаю. — Она покачала головой, бросив на меня чуть ли не виноватый взгляд, с толикой подозрения, словно два чувства боролись внутри нее.
— Что? — спросила я.
— Кажется, я подумала, что почему-то не могу доверять тебе, — тихо ответила она.
Она никогда не произносила это вслух, хотя мы обе понимали это. Ее молчаливое подозрение я всегда ощущала иголкой — как постоянное напоминание о совершенном — но стоило ей произнести эти слова, как чувство вины стало более реальным. Оно пробуждало во мне Диану и подавляло Кит. Толкало на грань, отрывало от нормального мира. Переведя дыхание, я ответила с улыбкой:
— Простите, — сказала я, словно можно было простыми извинениями стереть недоверие.
— И ты меня. — А она жалела, действительно жалела.
— Но как бы то ни было, мне очень нравятся ваши лекции.
— Ты хорошая ученица.
— Спасибо.
— Мне очень, очень жаль.
— Это... хорошо, — рассеянно пробормотала я, не особо подумав.
Я выдохнула и еще раз улыбнулась, кивнула ей и подхватила свои вещи.
— Счастливого вам Рождества, — пожелала от души.
— И тебе.
Я решила больше ничего не отвечать. Развернулась и пошла к полке с кашами.
Взгляд доктора Марцелл безотрывно следовал за мной. Я ощутила беспокойство. Захотелось закричать. Но вокруг было слишком мирно. И мне не хотелось нарушать это спокойствие.
Уже за полночь я нашла маму на ступеньках. Я спускалась за водой. Почему-то по ночам у меня открывалась жажда. Поэтому почти каждую ночь я шлялась туда-сюда по лестнице, но обычно компании у меня не наблюдалось. Обычно, но не сегодня. Сегодня на ступеньках сидела мама, прямо под фотографией скрипача в черной рамке. Сидела и смотрела на красно-зелено-желтый коврик в прихожей.
— Мама? — тихо позвала я, увидев ее, и потянула край майки ниже. Я спала в огромной футболке и трусах. И как-то не ожидала никого здесь встретить.
— Кит, — отозвалась она, но так и не повернула голову, — присядь.
На миг во мне забурлил гнев — кто она такая, чтобы указывать мне, что делать? Но затем пришла мысль, что это не приказ, а скорее просьба, поэтому я успокоилась и опустилась рядом. Сложила руки на коленях. Она же сидела, прислонив голову к стене, лестница была довольно узкой, поэтому я прижалась к перилам. Отстраненно представила, как по ней поднимается папа, а может, подумала я, может, он уже дома. Трудно ответить. Но тут я вспомнила, что он сейчас далеко, в Америке или где-то в той степи, там, где я никогда не бывала.
Я взглянула на ее руки. Они обнимали колени, длинные и тонкие, и такие изящные, как все в ней. Обворожительные руки. А сколько всего они умели, эти руки. Столько всего.
Ее вечно гладкие волосы сейчас торчали во все стороны. Она будто специально проснулась и ждала меня.
— Что ты хотела? — мягко спросила я.
— Посиди со мной. — Она вздохнула и искоса глянула на меня. И столько в ее голосе было материнского. Как когда она подхватила меня на руки и протянула отцу, а потом успокаивала мой плач. Мама. Женщина, которой я давно не видела.
Поэтому я выполнила ее просьбу. Длительное время мы сидели в тишине; но эта тишина не напрягала, она была уютной, когда слова просто излишни. И только дедушкины часы нарушали ее громким тиканьем.
Наконец она заговорила. Слова болезненно слетали с ее губ, словно с каждым произнесенным словом из нее вырывали часть существа.
— Я сложила его сама.
— Что сложила? — переспросила я, непонимающе глядя на нее. Она была в полудреме; это было видно по взгляду. Как же она устала.
— Я сложила карточный домик.
— Но это не карточный домик.
— Он самый, разве ты не видишь? Потрясающий карточный домик. Карточный замок. Придуманный и собранный моими пальцами. Он мой. Мы так хорошо живем. Мои убийства, а теперь и твои — я сама всему научилась, а потом и тебя обучила. Просто чудо, на что мы способны. Но все это лишь пыль. Весь наш мир, наши игры так легко можно уничтожить, Кит. И такого еще не было.
Я выдавила смешок.
— Как поэтично, — сказала я.
Это ее разозлило.