И вот письма охватывает пламенем.
Оно поднимается с краев и лижет листы ярко-оранжевыми языками. Они чернеют и превращаются в пепел. Я и не думала, что огонь так быстро разгорается. Настоящий хищник. Менее чем через минуту от писем остается лишь горка пепла.
В какой-то миг я замечаю в дверях маму, но она быстро отворачивается и прячет взгляд.
С улицы доносится шорох шин. Должно быть, это такси. Рановато, но да ладно, все равно у меня нет желания задерживаться в этом доме.
Бросаю последний взгляд на миску с пеплом. Мысленно проецирую в нем собственную жизнь. Письма были моим предназначением. А теперь их нет. Вот так быстро, так просто — всего лишь искра и больше ничего не осталось. Перед глазами так и стоит пламя, в ушах потрескивает горящая бумага. Была у меня жизнь, а теперь нет.
В конце концов я отворачиваюсь и выхожу из кухни. Не хочу больше об этом думать.
Меня охватывает какое-то холодное оцепенение.
Причем настолько сильное, что я не сразу замечаю стоящего в дверях Алекса.
Он прячет руки в карманах, убранные от лица волосы присыпаны тающим снегом, который уже успел осыпаться на ковер прихожей. Видимо. на машине приехал он.
Его неожиданное появление отчего-то заставляет пульс пуститься вскачь. И хоть я знаю причину, но не хочу ее признавать. И не могу понять, почему он приехал, если мы совсем недавно разговаривали в участке.
Он молча смотрит на меня, в его глазах мелькают непонятные для меня эмоции. Мама спрятала вещи в ванной нижнего этажа, чтобы он их не заметил, и сейчас стоит прислонившись к стене слева от меня и наверняка тоже поглядывает. Но для меня в этот момент существует только Алекс.
— Привет, — тихо говорит он.
— Привет, — отзываюсь я. — Почему ты вдруг приехал?
— Поговорить хочу.
— Зачем? Мы же уже, — вяло спорю.
— Просто... хотел сказать тебе кое-что важное.
— Например? Типа в любви признаться? — шучу я. Он смеется, но как-то жалко это звучит.
Часы на стене пробивают час. Я ощущаю мамин взгляд, она явно призывает выставить его. Необходимо, чтобы он уехал до приезда такси, иначе это вызовет у него лишние вопросы и подозрения.
— Уже поздно, — продолжаю. — Я устала. До завтра это не подождет?
— Я... — Он медлит и переминается. Не знает, что ответить. Ему действительно надо поговорить со мной о чем-то. И мне этого тоже хочется. Отчаянно. Умираю от желания попрощаться, пускай он даже не поймет, что я уезжаю и мы больше не увидимся, но мне ужасно хочется шепнуть ему "прощай".
Он маминого пристального взгляда волоски дыбом встают.
Из-за угла выезжает машина и притормаживает у знака стоп. Вот эта уже точно за нами. На нашей улице явно никому не придет в голову вызывать машину в такое время, еще и в Рождество. Пора прощаться с Алексом и как можно скорее. Мама не одобрит то, что я собираюсь сделать, но это же Алекс.
И без меня он точно не уйдет.
— Хорошо, — шепчу я, сдаваясь. — Давай прогуляемся. Мне не помешает проветрить мозги. Слишком много мыслей.
Он слабо улыбается, пускай не радостно, но хотя бы удовлетворенно.
— А до завтра это никак не подождет? Час ночи все-таки, — возникает мама. Алекс колеблется.
— Простите за позднее время, миссис Уорд, — говорит он, — но нам с Кит очень надо побеседовать.
Мама уже открывает рот, чтобы ответить, но я качаю головой, прерывая ее.
— Все хорошо, — мягко уговариваю я. — Он мой друг, тебе не о чем переживать.
Я понимаю, что нам надо уезжать, что наше такси вот-вот припаркуется перед домом, что мы рискуем опоздать на паром — но я не могу отказать себе в последних нескольких минутах с Алексом.
Машина уже совсем близко; надо поспешить, пока еще есть возможность.
У мамы вид такой, словно она готова заорать. Я игнорирую ее. Она больше не может меня контролировать, как бы ни хотела. Да и не могла никогда. Я подхожу к Алексу, ничего плохого он мне не сделает. Его присутствие даже как-то успокаивает.
Он отпустил меня. С ним я в безопасности.
— Спасибо, — шепчет он, а я так и не могу понять эмоций, мелькающих в его глазах.
Следующие несколько минут проходят в полной забытье. Кажется, мы с Алексом пошли вдоль улицы, выискивая подходящее место для разговора, а такси подъехало почти сразу после нашего ухода и осталось незамеченным. Я просто шла за Алексом как марионетка и ни на что не обращала внимания. Не смотрела ни себе под ноги, ни на рождественские украшения близстоящих домов, ни на тени покрытых снежным одеялом деревьев. Только спокойствие, тишина и мы с Алексом.
Глава 24
В себя я прихожу только в парке.
Мы с Алексом стоим под большим дубом, земли вокруг которого не касался снег; раскидистые ветви не пропускали белые хлопья. Ночь кажется какой-то слишком глубокой. Мы стоим в парке на улице, где я прежде не бывала, посреди праздничной ночи, когда жители близлежащих домов крепко спят в ожидании утренних подарков.
Мы в пяти шагах друг от друга, оба смотрим на облачное темное небо, проглядывающее сквозь ветви дуба. Справа от меня, слева от него, деревянная скамейка, но ни один из нас не стремится присесть. Еще в нескольких футах возвышается подобно часовому снеговик.
Я первой решаюсь заговорить.
— Рада тебя видеть. Хоть прошло... совсем немного, но я правда рада, — говорю, а сама понимаю, насколько нелепо в данной ситуации звучат эти слова. Он переминается с ноги на ногу.
— Я тоже, — неуверенно и как-то грустно отвечает он.
— Ужаснейшее рождество, правда? — тихо продолжаю я.
У него такой уставший вид, и виновата в этом исключительно я.
Осознавая это, плакать хочется. Он похож на раненого солдата, раздавленного непостижимой для одного войной. Хочется подойти, взять его за руку и крепко обнять. Утешить. Поднять голову, поймать взгляд, прижаться лбом ко лбу и...
Нет.
Нельзя.
Не к этому вела меня дорога жизни, как бы мне того ни хотелось. И не видать мне сказочного финала.
— Да уж, — шепчет он. Мы слишком далеки друг от друга.