Глава 4
В Лондоне стояла непривычная жара. Солнце пекло мне спину, пока я шагала по улицам, погруженная в давние воспоминания о другом таком жарком деньке. Водопад мыслей, затопивший меня в момент, когда я шла за письмами, так и не иссяк.
Вспомнила так ни разу и не использованную по назначению гостевую спальню нашего старого городского дома, которую мы с мамой общими усилиями обустроили специально для себя. Небольшая и душная комнатка — нам ведь приходилось держать шторы запахнутыми и дверь запертой. Кондиционер был включен, но он производил только шум в вентиляции и уж точно не охлаждал воздух. Пол устилали маты. Странно, но отчетливее всего я помню, во что мы были одеты: на мне спортивные шорты до колен, топ на лямках и кроссовки со слишком длинными шнурками. Изодранные черные бинты обматывали руки подобно второй коже. Моя мама безмолвно стояла напротив, как всегда элегантная, в белых джинсах и серой рубашке; невозмутимая, спокойная и красивая, с остекленевшим взглядом.
Подобных дней было множество, но сейчас я вспоминала один конкретный. День, когда кое-что в моей жизни изменилось.
Серое небо, духота, сгустившиеся темные тучи. Я присела в углу за дверью. Запыхавшаяся. Восьмилетняя. Потная. Изнуренная. Мама нависла надо мной, такая непреклонная; с собранными в высокий хвост светлыми волосами и расставив ноги.
Какой же великолепной она была! Даже когда подстраховывала меня во время убийств. Только вспоминая все, что было, я начала осознавать, от сколь многого она отказалась. На сегодняшний день она частично сохранила в себе ту женщину, стоявшую в комнате, — но со временем изменился взгляд, уменьшилась осмотрительность, ушла воинственность из движений, она стала спокойнее, стоило мне вырваться из-под ее крыла и обрести собственную силу. Силу, которую она ощущала, но уже не могла направлять или приручить своей воле.
— Я устала, — вот, что я тогда произнесла. – Может, на сегодня хватит?
На тот момент мы тренировались уже около года. В боевых искусствах, прорабатывании стратегий, да во всем, что могло пригодиться. Мы проводили спарринги, отрабатывали приемы, играли в опасные игры и обе могли похвастаться неисчисляемым количеством синяков и ушибов. Мы прятали их под шарфами, куртками и перчатками; однажды я случайно рассекла маме щеку, толкнув так, что она налетела на подоконник. Она похвалила меня за эту подсечку, а потом рассказывала друзьям, что ударилась об острый край фоторамки.
Те травмы были приятными. Они олицетворяли напряженный труд.
Мы обе знали, что та комната стала нашим прибежищем. Возвращаясь со школы, я переодевалась и несколько часов подряд проводила там, забывая про еду, и так до самого вечера, когда приходил или вот-вот мог вернуться с работы папа. Каждый вечер я тренировалась так, что болела каждая мышца в теле.
Я была прилежной ученицей, никогда не заваливала ее вопросами. Наверно, кто-то назовет это жестокостью по отношению к ребенку — но для меня все было иначе. Мне происходящее виделось необходимостью. Я росла с осознанием, что стану убийцей. Перед сном мама, моя голубоглазая защитница, сидя на краешке кровати, рассказывала мне различные истории. Она описывала, что чувствуешь, когда убиваешь. Она объясняла, что таков мой долг. Что не существует таких понятий как «правильное» и «неправильное», что не стоит прислушиваться к тем, кто говорит обратное. Я не знала другой жизни.
Услышав в тот незапамятный день мой вопрос, как ни странно, она задумалась.
— Нет, — в итоге отозвалась она, потерев скулу, и заправила выбившуюся светлую прядь себе за ухо.
Поежившись, я стиснула зубы. Я не понимала причины. Я физически не могла послушаться ее. Обычно, когда я говорила, что больше не могу, она прислушивалась ко мне — ведь я никогда не преувеличивала степень своей усталости.
— Давай завтра. Я больше не могу. Просто упаду.
Весь день мы занимались боксом, и ноги меня пока держали только благодаря тому, что я опиралась на стену.
Она бесстрастно глянула на меня.
— Продолжаем, — сказала она, правой рукой протягивая мне перчатку.
Я попыталась подняться — пошатнулась — привалилась к стене, часто и болезненно дыша.
— Не сегодня, — взмолилась я. Воздух казался таким, будто я попала в центр солнца, такой удушающий, давящий...
Перед глазами начало плыть. Та комната в ту самую минуту вызывала тошноту и головокружение, время текло как-то не так, словно я смотрела на происходящее со стороны.
— Нет, — сказала она.
— Пожалуйста...
Она по-прежнему протягивала перчатку:
— Продолжаем.
Я сделала очередную попытку подняться, и снова мне это не удалось. Только на этот раз мне не удалось удержаться за стену. У меня подкосились колени, и я упала.
— Пожалуйста.
— Нет. Поднимайся. Продолжаем.
Это было жестоко! То, как она вела себя, что она делала, — как правило, она не была столь жестокой, так что же произошло, почему вдруг?
— Не могу, — простонала я, всхлипнув от усталости.
Она молча смотрела на меня. Мне казалось, что если бы я подняла голову, то увидела бы в ее взгляде недовольство. И все же мне не хватало сил даже просто поднять глаза. Лишь бесстрастно водила взглядом по голубому мату у себя под ногами и плакала.
В конце концов, слезы высохли, а я так и молчала.
— Продолжаем, — тихо сказала мама.
А потом во мне что-то перемкнуло. Задрав голову, я огрызнулась, и каждое слово сердитыми стрелами вспороло воздух.
— На сегодня все, — рявкнула я. — И мне плевать, чего хочешь ты.
Стоило словам слететь с моего языка, как я вздрогнула в ожидании ее гнева.
Какое-то время мама стояла не шелохнувшись.
А затем...
— Ладно, — сказала она.
И она чуть-чуть, но улыбнулась, и пошла ко мне. Она опустилась на колени прямо на влажные от пота маты; а потом обняла меня за плечи и крепко прижала к себе. И вся моя злость вдруг куда-то исчезла.
— Молодец. Прости меня, — прошептала она.
— Что?
— Ты усвоила урок.
— Какой? — ничего не понимая, переспросила я.
— Который я тебе пыталась преподать. Но на словах его не объяснить. Его можно пройти только на собственном опыте. Ты должна прислушиваться к себе. Как сегодня. Это важно.
— Сомневаюсь, что усвоила, — мягко возразила я.
— Подвергай сомнению все, — выдохнула она. — Все, даже меня. Если не будешь — тобой просто будут помыкать. Бери то, что хочешь. Не принимай отказов. Это важно.
— Ох.
И в этот момент я осознала ее урок, каждую его часть. Я поняла, какую цель несло каждое ее действие.