- Молчи! - закричал расхрабрившись пристав, - тебя велено взять и в при...
Пристав не окончил фразы и попятился назад бормоча:
- С нами крестная сила!
Взгляд его упал на скелет, которого он не заметил ранее, и ему показалось, что скелет смеется.
- Убери эту нечисть! - закричал он, - мигом убери!
- Это скелет! - ответил Штрассе, - он мертвый, одни кости.
Он подошел и поднял костяную руку скелета.
- Убери! - завопил в страхе пристав. Штрассе засмеялся и закрыл скелет занавеской.
Пристав тяжело перевел дух.
- По цареву приказу, берите его! - приказал он стрельцам, отодвигаясь в сторону.
Стрельцы дружно бросились на Штрассе.
- За что? Что я делал? - закричал бедный немец.
- Ужо в приказе узнаешь! - отвечали стрельцы, быстро скручивая ему руки.
- За колдовство! - сказал пристав.
- Я? Колдун?!
- Иди, иди! - и стрельцы поволокли его на двор.
В эту минуту выбежала Каролина и бросилась к своему брату.
- Брат мой! Эди! - закричала она, - за что они тебя взяли? Куда?
- Отойди! - грубо сказал стрелец, толкая ее в грудь.
Она пошатнулась.
- Куда вы его ведете?
- В приказ! - ответил по-немецки ей Штрассе. - Меня обвиняют в колдовстве.
- Это безумие!
- Прочь! - закричал в ярости стрелец, которого она ухватила за рукав, и ударил ее. Она упала без чувств.
Стрельцы окружили Штрассе и повели его с собой.
Все население слободы наполнило дом бедного Штрассе, сожалея о нем и Каролине.
Ее привели в чувство и окружили заботливой внимательностью.
- А ты не можешь оставаться тут, - сказали ей соседи, - мы тебя спрячем.
- А Миша?
- И его! Где он?
Миша дрожал от страха и с плачем прижался к Каролине. Она обняла его и зарыдала.
- Миша! Милый мальчик! Нашего Эди взяли в приказ! - произнесла она сквозь слезы, - мучить будут.
Миша вдруг словно понял ее горе.
- Найди моего батьку, - сказал он твердо, - и он его вызволит!
Немцы с умилением улыбнулись.
- О! - сказал булочник, - надо немного поискать его фатер!...
13
В смутное время, когда русские бились с ворами, поляками, казаками, у князя Теряева-Распояхина был закадычный друг и крестовый брат, боярин Терехов-Багрев. Вместе они сломали все походы, бились с ним рядом плечо о плечо и не раз спасали друг друга от смертельной опасности.
Дружба спаяла их, как два звена одной цепи, и чтобы закрепить ее и на будущее время, они торжественно поклялись породнить детей своих.
Так и случилось. У князя был сын Миша, у боярина родилась дочка, и, когда им исполнилось по четыре гола, родители обручили их, согласно обычаям того времени.
И теперь князь не мог не отписать Багреву о том несчастии, которое постигло его.
Боярин жил в Рязани, и туда поскакал посланный от князя гонец с печальной вестью.
Совершенно противоположный по характеру князю, боярин Терехов-Багрев, едва окончилась война, взял свою молодую жену, уехал в Рязань, отстроился и вдали от мирских дел и почестей зажил тихой жизнью степенного семьянина, издали следя за успехами князя и радуясь за него.
Дом он устроил на славу, окружил себя многочисленною дворней и совсем устранился от всякого дела.
И боярыня была с ним одного склада, радуясь больше миром да спокоен, чем почетом. На радость им и на счастье, росла у них малолетняя Олюшка, оглашая своим лепетом терем и девичьи. Обручили они ее по сговору с сыном князя Теряева-Распояхина, и не было у них уже никаких ни дум, ни забот.
Даже от почетной должности губного старосты отказался боярин, сказав просившим его:
- Кланяюсь низко за высокую честь, господа честные, а только не по мне сия тягота великая. Живу я со всяким в миру и добром согласии, а тогда и ссора, и зависть, и корысть. Простите, Христа ради! Угостив выборных, он наделил их по обычаю подарками и отпустил с честью, проводив без шапки до самых ворот.
Тихо и мирно протекала его жизнь.
Рано по утру поднявшись с постели, собирал он всю свою челядь и со своей женой шел в церковь, что стояла на его дворе, и слушал заутреню, которую пели священники Микола и дьячок Пучеглазов. Потом каждому из дворовых наказывал работу на день и шел с управителем по кладовым и амбарам, по клетям да подклетям, блюдя и пересчитывая добро; а тем временем жена его с старой своей кормилицей задавала сенным девушкам работу и затем сама садилась за пяльцы.