Когда Аня пришла к ним опять, Фред объявил с порога, что они больше не нуждаются в ее услугах - вследствие ее крайних взглядов.
- Как так? - Аня остолбенела от сюрприза. - Я просто против бомбежек они же не достигают своей цели...
Слезы уже потекли на воротник - ей ведь не протянуть без их зарплаты.
- Лилиан ночь не спала, - заметила Мэгги, когда Фред ушел. - Ты очень ее огорчила.
- О Мэгги, я не хочу терять вас, я так к вам привыкла... Я не хотела огорчать Лилиан, и к тому же ваши одиннадцать пятьдесят мой единственный заработок...
- Ты бы лучше молчала, - сказала Мэгги примирительно. - Зачем вмешиваться в политику? В этой стране политика и церковь всегда разделяют людей. Лилиан привыкла думать, как ее учат по радио и телевидению. Ну не плачь, я все улажу. Ты только поговори с Фредом.
В маленькой церкви непонятной конфессии, коих тут, в Ланкашире, был легион, Аню приняли как родственницу. Откуда она? Сколько лет живет в Англии? Православная? Ну и чудесно, у нас тут всех принимают... Какой у вас прекрасный английский язык...
Англичанин просто умрет, если не скажет тебе что-нибудь ободряющее.
В церкви не было ни алтаря, ни свечей, ни креста - голые стены и священник в штатском. Попели гимны - каждый как маленькая кантата, иногда с тройной взвихренной ввысь мелодией и сложными ключевыми перепадами, так что и опытный певчий не сразу привыкнет. Аня пела со всеми с листа, дивясь красоте этих чистых, будто ангелами сочиненных мелодий, и думала: один такой гимн, если спеть его с верой, может изменить течение твоих дней. Священник говорил что-то про Моисея и Аарона, повторяя время от времени: "О, Господи, Бог Израиля, мы все - Твои дети", и под конец своей краткой проповеди предложил возблагодарить Господа за все, что Он ниспосылает.
Во время чаепития, которое устраивают во всех британских церквах, приятная, пахнущая лавандой пожилая дама сказала Ане, что раньше тут подавали сидр с окрестных ферм и первую клубнику.
- Вам понравилась служба? - спросила она ее.
- Да, гимны очень понравились. Но... мне показалось, слишком уж благодушно, ведь столько грязи кругом. Опять же эти педофилы: десять тысяч только зарегистрированных. Священник должен призывать к покаянию, указывать нам на наши пороки...
- Но не все время, правда же? - сказала дама, помешивая ложечкой чай.
В другой церкви, мало чем отличавшейся от первой, священник или "министр", как их тут называют, говорил о библейском персонаже, который советовал своему приятелю, заболевшему проказой, отправиться в их края и выкупаться в реке Иордан. Приятель, настроенный патриотично, возмутился его предложением - к чему, мол, тащиться в такую даль, когда и здешние реки не хуже.
Объясняя его ответ, "министр" с презрительной миной заметил: "Вода в Иордане, знаете ли, грязная", - и Аня поднялась и потихоньку вышла на улицу. Обернулась на бурое здание церкви: вся в решетках, с двойным забором и мигающим огоньком охраны над дверьми.
Дегустация церквей закончилась главным городским собором в Манчестере, чьи размеры и мерцающий сумрак внутри, озаряемый красными пламенеющими витражами, вероятно, даже атеистам внушали экстатическое благоговение.
В заднем приделе, почти незаметно для глаз, стояла в виде экспоната скульптурная группа "Святое семейство" с трогательно-наивными лицами и чертами, напоминавшими англо-саксонский тип из Йорка или Ланкастера. Около этой скульптуры всегда стоял народ, и непонятно было, почему она в темном углу, а не в центре, у алтаря.
Начиналась служба, и малочисленных верующих, всего-то дюжина с небольшим, не считая каких-то господ в черных костюмах, пригласили на хоры, дабы разместить всех потеснее.
Грянул орган, прозвучало что-то из Баха, священник взошел на кафедру и начал проповедь. О чем он говорил - трудно было разобрать. Слова о воле Божьей, о смирении быстро сменились какими-то мирскими соображениями об экуменических встречах и о предстоящем чествовании ректора, прослужившего в приходе тридцать лет.
Аня вначале рассматривала плафоны и витражи, потом господ в черном, которые сидели на почетных скамьях у кафедры, и не заметила, как все кончилось, и священник, с очаровательной улыбкой, более уместной где-нибудь на вечеринке или в театре, уже подходил к каждому и жал руку.
Она заглянула ему в глаза: приятный, светский человек, и такое бархатное у него рукопожатие. Интересно, о чем он думает, когда остается один?
Утром, проспав побудку Кэт за дверью, Аня обнаружила, что с подноса исчезло все, кроме хлеба, а когда заперлась в ванной, кто-то изо всей силы пнул в дверь ногой. "Пена", "плесень", говорила о них Ширли, но они так вежливы с ней, Аней, даже дети знают ее имя и стараются ей угодить.
Аня много читала об английском лицемерии и манере англичан говорить мягко, размахивая большой дубиной. "Старший Брат сидит на высоком дереве и следит за каждым твоим шагом", - сказала однажды Ширли. Сама она обычно говорила с ними, не сводя глаз с монитора на кухне: кто вошел, кто вышел. Камеры стояли на улицах, в учреждениях, в магазинах. Даже в туалете супермаркета висело предупреждение: "В целях вашей безопасности..." Такое, подумала Аня, не снилось и нашему КГБ в пору его расцвета: сидишь на троне, а за тобой наблюдает, скажем, привлекательный молодой человек. Вначале она была так смущена, поражена и рассержена, что еще раз спустила колготки, распрямилась и поприветствовала всех: "Хайль!"
Однажды, когда Аня после пешего перехода из Хейвуда в Рочдейл сидела на скамье у супермаркета, к ней подсел пожилой джентльмен, и Аня заметила, что он передвигался с усилием и, может быть, с болью.
- Я хотел выпить в кафе чего-нибудь безалкогольного, а мне предложили пиво, - сказал он, бесстрастно глядя перед собой.
Его голос, глубокий и мягкий, модулировал на каждой синтагме, и Аня подумала: он, должно быть, певец или музыкант.
- Вы недовольны тем, как вас обслужили, и у вас испортилось настроение, - сказала Аня, стараясь быть вежливой.
- О да, портить настроение - это их главное амплуа. А что вы тут, собственно, делаете?
- Отдыхаю - "в свинцовом размышлении". Дышу "дарующим здоровье воздухом", - ответила Аня цитатами из Шекспира, которого как раз штудировала. - Я шла пешком из Хейвуда, и теперь "мечта моей задницы" осуществилась.
Последние слова случайно соскочили у нее с языка, и лишь потом она поняла, что сказала не то.
- О, вы шли пешком из Хейвуда... А я там живу. Вы шли с работы?
- Да, я убираю у людей.
- Понятно. Но, мне кажется, вы образованная леди. Вы сказали, "мечта моей з..." - это ведь Шекспир, не правда ли? Хотя звучит, конечно, излишне экспрессивно.
- Я решила за год одолеть всего Шекспира. Читать его по-русски удовольствие, но по-английски - тяжкий труд.
Оправившись от смущения, Аня смотрела ему прямо в глаза - большие, темные, полные скрытого беспокойства. Ей было легко говорить с ним.
- Вообще-то я автор, - продолжала Аня. - Мой английский, как вы заметили, чуть-чуть хуже, чем у Оскара Уайльда, поэтому я и работаю уборщицей.
- Но у вас очень хороший английский, и ваш акцент звучит очень привлекательно... Значит, вы - русская. Очень интересно. Как вы оказались на нашем "острове сумасшедших"?
- Почему на "острове сумасшедших"?
- А тут каждому разрешается быть сумасшедшим настолько, насколько у него хватит ума. В этом смысл нашей демократии.
- Может, вы и правы. Я вышла замуж за сумасшедшего, и он плохо со мной обращался. Он хотел забрать у меня последние деньги, а когда я отказалась просто указал мне на дверь.
- О, какая жестокость. Но не все англичане похожи на вашего мужа. Где вы живете?
- В отеле для бездомных.
- О-о, - протянул он. - Я слышал, эти отели - рассадники всяческих мерзостей, они не для таких, как вы... Я как раз ищу помощницу, видите ли. Я разборчивый, знаете ли, я вообще не простой человек, я - интраверт. Я редко говорю с женщинами. Я предпочитаю платонические отношения. Кстати, меня зовут Аллан. И, если хотите, вы можете у меня работать. - Он протянул ей визитную карточку с надписью: "Аллан Кроуфорд. Гражданский инженер. Эсквайр".
Стильный особняк Аллана стоял на опрятной тихой улице, параллельной главной дороге, глядя окнами на изумрудные поля и кладбище на пригорке.
- Мое хобби - пение и опера, - сказал Аллан с порога. - О чем бы я ни говорил, я всегда кончаю оперой. Сегодня на Радио-3 Хеддл Наш будет петь из "Elicsir d'amore"VI. Вы знаете эту арию? - И он запел густым теплым баритоном, срываясь на высоких нотах: - Una furtiva lacrima...
В этот день они приводили в порядок бесценную коллекцию Аллана: кожаные футляры с кассетами, которые он собирал всю жизнь, - романсы, арии, целые оперы, тщательно пронумерованные и распределенные по жанрам.
- Может быть, часть кассет выбросить? Они все в пыли и пленка наверняка испорчена.
- Не говорите так, - в священном ужасе возразил Аллан. - Тут все оперные светила - Джильи, Тито Гобби, Марио дель Монако, - и я их всех хотел превзойти. Верьте мне или нет, но у меня был многообещающий голос. Соседям не нравилось, что я всегда пел, и пел громко, как на сцене, и они посадили меня в сумасшедший дом...
Аня хотела вычистить оба его туалета, но он не позволил и убрал все сам, болтая без умолку.