Седобровый ещё раз подчеркнул, что Вирджил Клей был злобным и подлым убийцей с моралью и честью падальщика-аллигатора.
— Вот такой он человек. И знаешь что, Тайлер Кейб? Винить нужно не только его, но и его мать, которая дала жизнь такому отродью, и отца, который вырастил из него подобную мразь.
Кейб слушал, но, в конце концов, не выдержал. Он спросил Седобрового, не точил ли тот зуб на старину Вирджила Клея.
Старик вздохнул.
— Точил ли я зуб? — переспросил он. — Я индеец, Тайлер Кейб. Мы точим только ножи и томагавки, разве ты не знал?
Седобровый снова вздохнул.
— Однажды, около года назад, я и мой свояк Роберт Солнечная Птица — самый добрый, самый весёлый человек, которого я когда-либо встречал, да простит он меня за женитьбу на моей языкастой гадюке-сестрице! — шли по дороге из Фриско…
Они везли с собой повозку с брёвнами для пристроек в резервации. Они заплатили за них серьёзные деньги.
Мимо проезжали повозки с рудой, и никто не обращал внимания на двух индейцев, пока не появился одинокий всадник.
Вирджил Клей.
Вначале он показался вполне приятным: остановился около повозки Седобрового и спросил о погоде, утверждая, что только индейцы умеют точно предсказывать погоду. Солнечная Птица кивнул, соглашаясь с этим утверждением, поднял лицо к небу и пообещал, что всю следующую неделю сохранится сухая погода.
Клей поблагодарил индейцев и попросил спичку, чтобы поджечь сигару.
— Да, он казался тогда приятным человеком, — вздохнул Седобровый. — И только эти глаза… Крохотные, близко посаженные бусинки, в которых плескалось безумие…
Скорпион в человеческом обличии.
Клей поджёг сигару, затянулся, выхватил пистолет и застрелил Роберта. И прежде чем Седобровый успел стереть с лица брызги крови своего свояка, Клей сдёрнул его с повозки и бил рукоятью пистолета до тех пор, пока лицо индейца не отекло настолько, что он не мог открыть глаза.
— Так что ты прав, Тайлер Кейб… Наверно, мне стоит не забывать точить томагавк. Наверно, в глубине души я по-прежнему не даю ему затупиться.
Седобровый рассказал всё, что знал о Вирджиле Клее.
Ходили слухи, что он негласно властвовал над всеми индейскими территориями, продавал виски, убивал и грабил как краснокожих, так и белых везде — от Арканзаса до Канады.
Однажды его отдали под суд в Форт-Смит за что-то, связанное с кражей скота и подделкой клейм… Но оправдали и отпустили.
В Уиспер-лейк он крепко держался за сэра Тома Йена с тех пор, как последний появился в городе около месяца тому назад.
— Полагаю, остальное семейство не лучше? — хмыкнул Кейб.
— Хуже, — ответил Седобровый. — Намного хуже.
По словам индейца, единственным человеком, посмевшим перечить семье Клеев и оставшимся после этого в живых, был Джексон Диркер.
Шериф сразу же ясно дал понять Клеем: пока они соблюдают закон, он не вышвырнет их из города, но стоит кому-то из их вшивого семейства плюнуть на тротуар, и Диркер отправит отряд в их горное поселение и выжжет всё к чертям собачьим.
Да, осталось Клеев немного, но и один старик Элайджа Клей — отец Вирджила — стоил десятка. Он был вылитый сынок, но более крупный, более злой и более грубый. Возможно, он даже считал, что запекание младенцев на вертеле на лужайке перед домом — обычное времяпрепровождение для воскресного вечера.
— Всё настолько хреново, да?
— Да, тёмная сторона его велика, — кивнул старик. — И когда индейцы так говорят, это значит…
— Да, я знаю.
Кейб решил, что ничего хорошего в этом нет. Даже если он выберется из этой передряги, семейство Клеев в покое его не оставит.
Придётся постоянно оглядываться.
Наверно, Диркер найдёт это забавным: один безумный южанин охотится на другого.
— Но знаешь, Тайлер Кейб, я — индеец, и иногда мы переходим черту. У меня хорошее воображение, и я умею читать. Веришь? Мне нравится читать их повести и романы, и я верю всему, что там написано. Все эти рассказы о том, как краснокожие нападают на поезда, похищают женщин и детей… Это позор на весь наш род. Я уверен, что белые бы так никогда не поступили. Не убивали и не жгли селения. Хорошо, что белые пришли на эти территории и разобрались с нами, краснокожими дьявольскими язычниками. Я действительно благодарен им за это.
Кейб проигнорировал это замечание и закурил новую сигарету.
— Если завтра или послезавтра ты увидишь, что за мной едет это ублюдок Элайджа Клей, предупреди меня, — попросил он.
— Предупрежу… Если буду трезв.
Кейб спросил, за что индеец угодил за решётку.
Седобровый некоторое время молчал.
— Точно не скажу. Я был тогда пьян. Но полагаю, я что-то вытворил. Может, снял скальп с какого-то невинного, богобоязненного белого, а может, помочился на кого-то. Что-то вроде того. Меня часто ловили за подобными занятиями, и иногда — одновременно за тем и за другим.
Индеец запнулся. Наконец, он прищёлкнул языком и вздохнул.
— В общем, что бы я ни сделал, это должно быть чем-то плохим, ведь так? Никто же не бросает в камеру только за то, что ты индеец?
— Нет, белые так не сделали бы. Мы слишком уважаем ваш народ.
Старик хлопнул себя по колену.
— Ты прав. Но на минуту… я испугался, мальчик.
— Ты не похож на человека, которого можно легко испугать, старик.
Седобровый вздохнул и разразился тирадой о том, что он простой дикарь, а мир белых так сложен и так быстро меняется… И это его пугает.
Всё, чего индеец хотел от жизни, это небольшой вигвам и костёр, вокруг которого можно танцевать нагишом.
И бизонью шкуру.
И жевательный табак.
И женщину… или даже двух.