Так и случилось.
Пока Элизабет Хаген томилась в своей тюремной камере, случилось самое странное: три деревенские девушки забеременели.
И каждая была дочерью городского священнослужителя: Хоуп из Конгрегационалистской Церкви, Райс из Церкви Христа и Эберс из Пресвитерианской Церкви.
Девушки утверждали, что они девственницы, и даже прошли обследование у доктора.
Непорочное зачатие. Жители деревни ликовали… и боялись, помня, кого сейчас держат за решёткой.
А Элизабет Хаген днями и ночами пела и читала призывания неестественными голосами в своей камере.
* * *
Через неделю после начала процесса, когда всё больше и больше свидетелей выступали против вдовы Хаген, три девушки — Кларисса Эберс, Мэрилин Хоуп и Сара Райс — в свои шестнадцать лет выглядели как женщины на четвёртом месяце беременности.
Их животы, казалось, выросли всего за одну ночь.
Доктор Левин признал, что подобное невозможно; что даже единственный такой случай может поколебать все известные догмы… а три, несомненно, исключают возможность совпадения.
А затем всё стало ещё хуже.
В одну и ту же ночь у троих девушек начались сильнейшие приступы. Они впадали в ярость, нападая на всех, кто находился поблизости; кричали, ругались и уничтожали всё, что попадалось под руку. Они отчаянно царапали собственную кожу, словно пытались освободиться от того, что пряталось внутри.
Сара Райс, фактически, сдирала с предплечий и бёдер собственную плоть.
Всех троих пришлось запереть и привязать, чтобы они не причинили вреда себе или другим и не убежали в лес, к тому, кто, как утверждали они, манил их и наполнял их головы «ужасными звуками».
И конечно, день ото дня становилось только хуже.
Они не ели, утверждая, что могут питаться только кровью и сырым мясом.
Они оскорбляли своих матерей, отцов и всех, кто находился в пределах слышимости.
Предметы двигались по их комнатам, со стен срывались распятия и иконы, деревянные балки стонали и трескались, мебель опрокидывалась.
Девушки говорили на неизвестных языках голосами мёртвых.
Они раскрывали тайны, о которых не могли знать.
Из всех отверстий их тел вытекали чёрные зловонные жидкости.
Из их раздутых животов доносились нечестивые звуки.
От них исходили мерзкие, тошнотворные запахи.
И не один человек бежал в ужасе, когда слышал голоса, шепчущие из влагалищ девушек.
Не было никаких сомнений, что девушки одержимы демонами. Демонами, которых, естественно, выпустила сама вдова Хаген.
Священнослужители предприняли попытку экзорцизма, но потерпели неудачу.
Священник Джон Райс из Церкви Христа часами сражался с Мэрилин Хоуп, пытаясь вырвать её душу из злобных дьявольских рук. Он читал над ней Писание и требовал, чтобы она — или то, что живёт в ней, — подчинилась воле Иисуса Христа. Но девочка только смеялась, хрипела и выгибалась, крича слова на разных языках.
Она требовала, чтобы ей принесли мясо и кровь. Она требовала плоть детей.
Священник Райс пытался совладать с летающими по комнате предметами и «обрушившимся ледяном ветре, сбивавшем меня с ног».
Демон внутри Мэрилин говорил голосом давно умершей первой жены священника Райса, рассказывая ему в подробностях, как её насилуют в аду. Как его отец и мать, тоже, будучи здесь, пожирают младенцев — и в доказательство она начинала говорить поочерёдно их голосами.
После двенадцати часов психических, физических и душевных атак священника Райса увели разбитым, сломленным человеком с обнажённой кровоточащей душой.
Следующую попытку предпринял Эберс, потому что у отца Мэрилин не было сил смотреть на собственную дочь в таком непристойном состоянии.
Сначала всё шло хорошо, и уже казалось, что то, что обитало в девушки, уступило. Мэрилин начала плакать и изливать свою измученную пережитым душу.
Но когда Эберс наклонился, чтобы выслушать признание, она лизнула его в ухо и произнесла шёпотом фразу, которую расслышал лишь он.
Фразу, из-за которой у него от лица отлила вся кровь.
Фразу, которая заставила его выбежать из комнаты этого проклятого дома, добраться до своего пристанища и приставить пистолет к виску.
И положить всему конец.
Всё было безнадёжно.
Три девушки были зажаты в тиски всемогущего зла, которое владело их телом и душой.
Каково бы ни было его истинное имя, оно было злобным, извращённым и ядовитым для любого, кто осмеливался играть с ним.
* * *
Судебный процесс над Элизабет Хаген закончился, и она дожидалась решения за решёткой.
Судьи не смогли решить её судьбу.
Если её казнят, станет ли зло в Проктоне только сильнее?
Или город будет очищен?
Это были опасные вопросы, и судьи решили, что к ним нельзя относиться легкомысленно. Но общественное мнение оказалось сильнее, и выбора не было.
Элизабет Хаген вытащили из камеры, привязали к колесу фургона и провезли по улицам перед глумящейся, полной ненависти толпой.
На поляне, известной местным жителям как «Поле Еретиков», потому что она служила импровизированным кладбищем для «самоубийц, язычников и тех, кого родственники стыдятся», Элизабет Хаген была предана огню.
Колесо, к которому её приковали, привязали к старому дубу и подожгли.