Он смотрел, как они работают: рубят, пилят, режут и поют частушки, которым научились у мексиканцев, но смысла и содержания которых не понимали.
Да, Кобб наблюдал за ними, зная, что они следовали его примеру.
Он поступил в армию рядовым, но довольно скоро — возможно, из-за жестокости в бою, а может, просто из-за дикого характера — стал офицером и их лидером.
Они смотрели на него снизу вверх.
Они завидовали всем значками и военным атрибутам, которые он снимал с мёртвых мексиканцев и прикалывал на свою рубашку.
Они мечтали о таких же ожерельях из пальцев или почерневших ушей; или о черепе мексиканского полковника, который он повесил на лошадь вместе с седельными сумками.
Они хотели быть похожими на него.
Они хотели быть кровожадными мудаками, как Джеймс Ли Кобб.
Они хотели броситься в бой, как он сделал это в Буэна-Виста, стреляя из двух рук, нанося удары и прокладывая себе путь сквозь ряды мексиканцев.
Поэтому в каждой битве они выкладывались на полную, чтобы обладать такими же трофеями, как и их вожак. Но они могли сражаться и умирать, грабить и осквернять мёртвых сколько угодно, но никто из них никогда не станет похож на Джеймса Ли Кобба.
У них никогда не будет его своеобразного желания причинять страдания и смерть.
Желания, рождённого в безымянных местах, где человеческие кости складывались в пирамиды, а человеческие души кипели в котлах.
У них никогда не будет этой необходимости, как и не будет такого родимого пятна на спине.
Пятна, которое по форме напоминало красный отпечаток четырёхпалой руки.
Отпечаток, который горел огнём, когда рядом была смерть.
* * *
А в битве при Буэна-Виста произошло вот что: около 14 000 мексиканских солдат под командованием генерала Санта-Анны атаковали американские войска Закари Тейлора, которые насчитывали менее 5000.
Благодаря решительности, смелости и чистой удаче американцы смогли отбросить мексиканцев.
Легко сказать — но нелегко сделать.
Мрачным февральским утром 1847 года солдаты под командованием Тейлора получили приказ собирать палатки и выдвигаться в сторону Буэна-Виста. Двадцать пять километров — и они на месте… Без провизии и без сухих дров.
На следующее утро, едва рассвело, прибежали часовые и сообщили, что приближается войско мексиканцев.
Джеймс Ли Кобб и добровольцы из Миссури расположились на узком гребне, сразу за артиллерией, в ожидании врагов. Вместе с ними были группы кавалерии Кентукки и Арканзаса. Все ждали, широко раскрыв глаза, с кремневыми мушкетами и карабинами наготове, с заточенными ножами и топорами в руках.
В воздухе стояла вонь — кислая, сильная, пьянящая. Запах страха.
Потому что внизу враги собирались в кучу, и все, кто рассредоточился на этом гребне, могли прекрасно их видеть. Их было не перечесть. В кои-то веки разведка не уменьшила, но и не завысила численность врага.
Мексиканцы маршировали ровным строем, выстраиваясь в шеренги и рассыпаясь на группы.
Кобб наблюдал, как они ни на секунду не останавливались.
— Не надо смотреть на них и видеть свою смерть, парни, — произнёс негромко Кобб. — Надо смотреть вниз и думать, что если они всё же достанут тебя, то ты заберёшь с собой в ад десяток!
Заметив расположение отряда, мексиканские пушки — восьми- и шестнадцатифунтовые — открыли огонь по склону холма. К ночи они разогрелись и обрушили адский дождь на две Индианские стрелковые роты.
Звучали горны, люди умирали, воздух наполняли клубы дыма… но настоящая битва ещё и не началась.
И регулярная армия, и добровольцы ждали.
Голодные, замёрзшие, но не осмеливающиеся закрыть глаза, когда разряды картечи взрывали песок вокруг них.
На рассвете следующего дня мексиканские пушки снова запели, и всё началось по новой.
В ответ на их залп ударили пушки американцев.
Весь горный склон кишел врагами и напоминал битву варваров, ослеплённых жаждой крови и готовых разграбить город.
Кобб вывел свои войска и атаковал скрытую мексиканскую огневую точку, которая поливала огнём индианский полк; они рубили направо и налево, пока враги не остались лежать на земле рядом со своим разгромленным оружием.
Но за каждый десяток убитых приходило ещё двадцать солдат. А за ними — Господь всемогущий! — ещё половина мексиканской армии. Пехота в зелёных мундирах, кавалерия — в алых. Они были вооружены британскими ост-индскими винтовками и длинными копьями, а на голове носили медные шлемы с большими чёрными перьями, похожими на вороньи.
И разверзся ад.
Над головами добровольцев свистели пушечные ядра, взрываясь осколками камней и комьями грязи. Картечь попадала в людей, разрывая внутренности.
Над землёй, подобно туману, висел дым от орудий, и кавалерия напоминала пробиравшихся сквозь него призрачных всадников.
Люди кричали и визжали; кровь покрывала землю липкими, горячими лужами.
Солдаты — и мексиканские, и американские — умирали и падали друг на друга, как брёвна. Некоторые поднимались только для того, чтобы снова упасть и быть раздавленными копытами мчащихся лошадей.
Зазвучали горны.
Люди ползли сквозь эту мясорубку с оторванными конечностями и развороченными животами, из которых тянулись кишки.
Некоторые хотели сбежать… но другие хотели сражаться дальше.
Кобб заколол штыком одного солдата и рассёк лицо другому. Он видел, как падают добровольцы, но каждый раз, когда он бросался им на помощь, к его ногам падали тела, кровь и мозги брызгали ему в лицо, а на него самого бросались вражеские солдаты. Поэтому он стрелял в них и резал тесаком, когда они оказывались на его пути.
А вокруг него добровольцы карабкались по грудам тел, и в бой вступила вооружённая миссиссипская конница. На них были ярко-красные рубашки и широкополые соломенные шляпы.
Мексиканская кавалерия встретила их беспощадно; раздались выстрелы мушкетов и звон сабель; лошадей разрывало пушечными ядрами, а люди падали сотнями; пейзаж превратился в кровавое море израненных тел, конечностей и сверкающих на солнце внутренностей.
За мексиканской конницей следовала пехота с выставленными вперёд штыками.
Добровольцы из Миссури, чёрные от пороха и пыли, продолжали держать оборону, готовые ко всему.