И скво, конечно же, зашитая в эту гниль с миллионами ползающих по ней червей, сошла с ума. Она смеялась и кудахтала, кричала и плевалась, а потом откусила себе язык и разорвала губы в клочья.
Вороны и стервятники ковырялись в ее лице, а внутри этой шкуры… ну, вряд ли кто-то хочет задумываться, каково это — лежать в копошащихся могильных червях.
— Ужасно, Чарли, это было ужасно, — сказал Орв, дрожа всем телом. — И прошло две недели — целых две недели! — прежде чем эта лошадь сгнила и упала на землю. А скво? Мертвая, с выколотыми птицами глазами и содранной с лица кожей… Ох, не думаю, что ты захочешь говорить об остальном, не так ли? Нет, не захочешь, не захочешь!
Седобровый вынужден был признать, что слышал и раньше о некоторых откровенно непристойных наказаниях за супружескую измену, но этот, несомненно, занял первое место.
Орв замолчал, попеременно хихикая и похныкивая, шепча что-то своим братьям Рою и Джесси, которые, очевидно, были мертвы.
— Орв? — произнёс, наконец, Седобровый. — Расскажи мне про Избавление.
Орв вскрикнул и начал креститься.
— Я не могу! Я не могу! Это он, этот дьявол Джеймс Ли Кобб! Он… он… он родился из тьмы, да, я знаю это. Что-то ползающее и скользящее из темных мест, где у людей нет тел, — о, это был его отец! А его мать… Господи, помоги ей! Помоги ей! И Кобб, Чарли, хи-хи-хи, Кобб поднялся в эти горы и нашел того, другого, который ждал его все эти годы! Того, кто ждал в пещерах Макабро… о, не спрашивай меня больше, не спрашивай! Потому что это было в Коббе, а потом Кобб спустился с гор… и он съел их, съел тех людей… а потом он услышал рассказ о Духе Луны…
После этого Орв впал в истерику. Он плакал и кричал. Седобровому пришлось поить его виски до тех пор, пока боль не ушла, а потом он завёл его в хижину, чтобы тот мог отдохнуть.
Он не был уверен, в чем тут дело, но больше не было сомнений, что Джеймс Ли Кобб был катализатором происходящего ада. Если верить Орву, тогда в горах что-то зловещее овладело Коббом — что-то, что коснулось его ещё при рождении.
И это что-то привело его к Духу Луны, который был очень могущественным шаманом Змеев.
Все начинало сходиться, и Седобровому не нравилось, куда это ведёт.
— 14-
На следующее утро Дженис Диркер рассказала Тайлеру Кейбу о великане, который приходил за ним прошлой ночью. Говоря это, она буквально побелела от страха, но Кейб-то знал, что она — не трепетная фиалка.
— Элайджа Клей, — только и смог сказать Кейб, качая головой. Его завтрак из пирога и жареной картошки внезапно забылся. — Господи Иисусе, этот сукин сын действительно охотится за мной. Будь я проклят.
Дженис выглядела более чем обеспокоенной.
— Кто он, мистер Кейб?
И Кейб рассказал ей всё о том, как застрелил Вирджила Клея, и как Чарльз Седобровый поведал ему, каким монстром и зверем был отец Вирджила — Элайджа… наполовину медведь-гризли, наполовину огр, отнимающий жизни, раздражительный несносный ублюдок.
Её тёмные, чудесные глаза всё время смотрели на него, и в них было настоящее беспокойство, настоящий страх.
И Кейб подумал: «Будь я проклят, эта леди действительно беспокоится обо мне».
— Мне это совсем не нравится, мистер Кейб, — сказала она глубоким и чувственным голосом, от которого внутренности охотника за головами потекли, как сладкая патока. — Я прекрасно понимаю, что это не моё дело, но думаю, что вам лучше на время спрятаться. Пусть мой муж разбирается с этой свиньей. Он знает, что нужно делать.
Кейб поймал себя на том, что улыбается, как маленький мальчик.
Улыбается, заметьте.
За ним охотится самый подлый ублюдок, какого только можно вообразить, желающий сделать кисет из его половых органов, а он ухмыляется, как маленький мальчик с мятной конфеткой. И всё из-за Дженис Диркер.
Хотя он был не намного красивее обычного дикого кабана (и он первым признавал этот факт), за последние годы Кейб привык к женскому вниманию. Его желали и его хотели.
Но никому прежде не было дела до того, жив он или умер… а теперь за него волновались. Он сразу же почувствовал кучу эмоций: смятение, замешательство и даже страх.
Но ему это нравилось. Да, чёрт возьми, нравилось!
— Мэм, вы очень добры ко мне. Вы слишком заботитесь о таком измученном бродяге, как я, и я не могу выразить, как ценю это, — сказал Кейб Дженис, чувствуя, как его голос охрип от волнения. — Но, право же, я могу сам позаботиться о своих делах. Я всегда сам справлялся, и так будет и впредь. А Джексону — то есть, шерифу, — думаю, ему и без меня проблем хватает.
Дженис тяжело дышала. Как и Кейб.
Что все это значило? Похоть? Страсть? Да, конечно, все это было очевидно, но было и ещё кое-что. Что-то более глубокое. Что-то, что он чувствовал; что горело глубоко внутри него, как раскалённые угли на голубом льду. Для этого существовало подходящее слово, но он не осмеливался даже подумать о нём.
— Прошу вас, мистер Кейб. Без сомнения, вы — мужчина, способный самостоятельно позаботиться о себе, но…
— Но?
Она отвела глаза. Кейб протянул руку и накрыл ее ладонь своей. Через него словно пропустили удар тока. Дженис тоже вздрогнула.
Она покраснела и попыталась отдёрнуть руку, но у неё не получилось. Под грубой, мозолистой ладонью Кейба её ладонь казалась нежной, как лепесток, и хрупкой.
Дженис провела языком по губам.
— Я не… Господи, что же я делаю?
— Скажи это, — приказал он.
Она вздохнула.
— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
— Если таково твоё желание, то я позабочусь, чтобы со мной ничего не произошло.
Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, а потом Дженис отстранилась и выбежала из столовой. А Кейб остался сидеть, ощущая себя человеком, расплющенным огромным грузом.
И прошло немало времени, прежде чем он смог подняться на ноги.
— 15-
— Вижу, ты всё ещё жив, — поздоровался с Кейбом Чарльз Седобровый. — А я собирался купить на твои похороны красивый белый костюм. Наверно, я поторопил события.
Кейб вытащил сигарету.
— Если и поторопил, то ненамного.
После разговора с Дженис Диркер он, наконец, нашёл в себе силы собраться с духом, спрятать свои эмоции и выйти на улицу. И начал проверять Уиспер-лейк салун за салуном.
Но не ради выпивки, а из-за Элайджи Клея. И в конце пути, возле железнодорожного депо Юнион Пасифик, он заметил Чарльза Седобрового, который сидел на брёвнах и болтал с другим индейцем, который стругал палки.
Седобровый сидел, изучая небо, которое было свинцовым и неспокойным. Холодный ветер трепал его длинные белые волосы, заправленные под шляпу. Один глаз был прищурен, другой — широко открыт и пристально смотрел перед собой.