Об этом случае писали и говорили — дар Провидения, послание Небес, сказочная удача.
Чёртов Йоаким, глаз у него оказался зорче, чем у других, к тому же никто, кроме него, не промышлял там сельдь; когда они, возвращаясь из Скорвена домой, шли мимо Хоммельвикена, Йоаким приметил птиц и фонтаны двух китов, направлявшихся к берегу. В минувшем году ему довелось быть на лове сельди, он узнал приметы и крикнул Каролусу, чтобы тот остановился. Поначалу Каролус воспротивился, он спешил домой к Ане Марии, но киты и птицы, они хоть какого нурланнца насторожат. И Каролус уступил. Они посовещались, действовать следовало незамедлительно. Как им удалось раздобыть в Нижнем Поллене четырёхвесельную шлюпку, как удалось набросить один конец невода на береговую скалу и изготовиться вовремя принять косяк — они и сами потом удивлялись. Киты и птицы шли за сельдью в глубь залива — только бы косяк не повернул назад! Йоаким, хозяин невода и глава артели, ждал решающего момента: он должен был рассечь косяк на две части и протянуть невод с берега на берег. Птицы были уже у них над головой, со всех сторон их окружала сельдь. Гребите! — крикнул Йоаким, и рыбаки налегли на вёсла. Они гребли среди сельди, которая шла в залив. Каролус счёл, что они отсекли слишком малую часть косяка, но Йоаким показал вперёд. Давай к берегу, прямо вперёд! — крикнул он. А то мы запрём и китов! Это было чудо, постепенно рассечённый неводом косяк разделился, и киты стали преследовать ту часть, которая снова повернула в море. Когда невод достиг другого берега залива, в запасе осталось ещё не меньше дюжины футов.
Залив был заперт, но люди трудились до вечера, пока не убедились, что всё сделано правильно. У них не было водяного бинокля, но они и так знали, что дно в заливе чистое и белое, они проверили два места, где сельдь могла бы просочиться, и, представляя себе огромную мощь косяка, усилили крепления на берегу. Теперь всё зависело от прочности невода!
Запор был поставлен, и артель надеялась на удачу. Староста Каролус и другие опытные рыбаки заключили, что, верно, тот же благословенный лофотенский циклон побывал и здесь и пригнал к берегу и сельдь и китов. В Поллене люди рассказывали всякие страсти про этот шторм, с небес доносился неслыханный доселе гул, такой силы шторма никто и припомнить не мог: одна женщина везла из леса дрова, так ветер свалил с ног и её и лошадь; крыши со многих домов унесло в море — неудивительно, что люди плакали, жались друг к другу и молились Богу. И неудивительно также, что Ане Мария, которая и до того была почти как дурочка, теперь помешалась окончательно, она легла в постель и завязала себе рот, точно боялась что-то выболтать.
Но стоило шторму утихнуть, как люди пришли в себя, а добрая половина даже устыдилась, что молилась Богу. Мало того, когда артель Каролуса вернулась домой вся в чешуе от сельди и сообщила, что они заперли залив рядом с Полленом и теперь загребут кучу денег, души в этом бедном селении возликовали, даже Ане Мария встала с постели, сняла со рта повязку, и страха в ней теперь было не больше, чем во всех остальных.
Зима была на исходе, и для запертой в заливе сельди это было опасно; следовало спешить, пока сельдь не наестся планктона, долго без корма в Хоммельвикене она прожить не могла.
Йоаким сбегал ночью к лавочнику — надо послать телеграммы, сообщить новости и заказать для артели соль и бочки. Лавочник Габриэльсен был в обиде на то, что не его выбрали старостой, он сказал: А почему бы тебе не обратиться с этим к новому старосте? Они посмеялись над этой мыслью, и всё кончилось тем, что Габриэльсен взялся выполнить поручение, и, хотя была ночь, во все стороны полетели телеграммы. Уже на второй день в Хоммельвикен пришёл небольшой грузовой пароход и забрал сельдь, а на третий день пришли сразу два парусника.
В том году жителями Поллена было не до Пасхи, не до сладкого сна с похрапыванием, не до лени и не до посещения церкви, с утра и до ночи они солили и заливали рассолом сельдь; подходили всё новые и новые суда, такое небывалое оживление привлекло даже жителей соседних селений. Деньги? Деньги не заставили себя ждать, их привозили суда, они приходили по телеграфу и по почте, усадьба Хоммельвикен прославилась на всю округу, там в большом жилом доме и даже на сеновале жили обработчики сельди, деньги сыпались на хозяев прямо с небес, хозяйка брала с гостя по два шиллинга за ночь, а хозяйская дочь умудрилась обручиться сразу с двумя обработчиками, хотя ей было всего шестнадцать.
Даже лавочник Габриэльсен урвал свой кусок на этом пиру жизни. Товары к нему поступали с каждым судном, и всё-таки их было недостаточно, не хватало до прихода следующего судна; в конце концов он отправил свою жену в Тронхейм и велел ей закупить великое множество всяческого платья, стёкла, лакомств, ковров, длинных трубок и шёлковых шалей, а также феле21 и шарманок, она всё закупила и вернулась с товаром домой. Тут выяснилось, что лавка Габриэльсена мала для такого изобилия, и хозяину пришлось перестроить её; он купил жерди, доски, пригласил плотников с юга, и за несколько недель они возвели такой дом, о каком Габриэльсен даже и не мечтал. Вот так один успех влечёт за собой другой. У людей появилась возможность приобретать дорогие вещи и одежду из заграничных тканей. Его служанка Ольга, которая прежде носила бисерный поясок, купила ни больше ни меньше как накрахмаленную нижнюю юбку и чулки фабричной выделки, вошли в моду жилетки из каракуля и особые варежки из американской шерсти, нарядные, чтобы ходить в церковь; фруктовое вино из бочек больше не брали, теперь бутылки с вином, на которых красовались золотые и разноцветные этикетки, привозили с юга в ящиках. Раньше самым большим праздником в Поллене были свадьбы, теперь же люди стали отмечать крещение детей, конфирмацию, устраивали пышные поминки по усопшим; для этих торжеств лавочник Габриэльсен в своей новой лавке продавал сыр рокфор из Франции и яйца из Дании, повышая жизненный уровень полленцев...
Недели катились, словно на колёсах, и Йоаким, хозяин невода и глава артели, спал лишь самую малость, а всё остальное время был занят сельдью. Забыв обо всём на свете, он с головой окунулся в это сказочное изобилие сельди и потому сообщил Эдеварту о случившемся лишь на десятый день Пасхи. Он был ещё так зелен, так поглощён делами, да и его новое положение тоже изрядно кружило ему голову. Девушки не давали Йоакиму проходу, несмотря на то что ему было только пятнадцать и он был конопатый, а отцы семейств и пожилые люди беспрекословно повиновались всем его приказам. Он приобрёл куртку, из тех, что носили взрослые мужчины, по сравнению с его ещё детскими, слишком короткими штанами она выглядела огромной — но что за беда, такие мелочи не имели значения! Продавая сельдь, Йоаким был внимателен и точен. Со временем ему пришлось немного скинуть цену, это верно, но в счёте и письме он был дока, и никто не мог обмануть его. Чудно, ведь это был тот самый Йоаким, который ещё недавно бегал беззубый и сопливый! Бог помог ему, и Йоаким сотворил чудо, ведь теперь каждый дом так или иначе работал на него, даже его родные сёстры тоже разделывали и солили сельдь и зарабатывали на ней, хотя сами были чуть повыше бочки. С Божьей помощью юный Йоаким всех вовлёк в эти великие перемены, всем обеспечил золотой век — вот только его мать лежала в муках и никак не могла умереть.
Последняя небольшая часть сельди пришла с планктоном. Другого и быть не могло, солнце грело уже по-весеннему, снег начал таять, стоял конец апреля. Эту сельдь Йоаким продавал для освещения, иными словами, на жир для светильников, помимо того он научил полленцев кормить сельдью животных, и сейчас, в бескормицу, это было настоящим благословением Небес, животные стояли по колено в рыбе, от молока и свинины попахивало сельдью, лавочник Габриэльсен держал кур, и от яиц тоже несло сельдью. Наконец из невода достали последнюю сельдь, эту уже пустили на удобрение.
Великие времена, золотые времена. Правда, Хоммельвикен снова опустел, но это уже никого не огорчало, потому как пришёл Эдеварт со своей шхуной и бросил якорь в Поллене.
Эдеварт приехал слишком поздно, чтобы порадовать мать красивым платьем и безрукавкой, приди он на два дня раньше, она бы ещё успела кинуть на его подарки отрешённый взгляд и улыбнуться — нежно улыбнуться своему сыну в последний раз. Эдеварт привёз подарки, но ему казалось, что он явился с пустыми руками, его душу терзала непоправимость содеянного: тёплая одежда могла бы спасти жизнь матери, а он в любовном угаре раздарил в Фусенланнете купленные для родных вещи. Он мог ещё из Тронхейма отправить свои подарки посылкой, взял бы большой ящик... эта мысль не раз приходила ему в голову, однако он так и не удосужился это сделать.
Он отдал сёстрам башмаки и другие вещи, которые привёз для них, это был настоящий праздник и радость для сестёр, но... но всё-таки он приехал слишком поздно. Его маленькие сёстры сами неплохо заработали и могли купить у Габриэльсена и башмаки, и всякую мелочь, да кое-что они уже и купили. Их прежде открытые шейки были повязаны шёлковыми косыночками — зачем им теперь синие косыночки Эдеварта? Будь они ещё красные! Да, но мои-то куплены в городе, сказал Эдеварт и прибавил в отчаянии, он был совершенно растерян: Постойте-ка, у меня тут есть ещё кое-что! Он вспомнил о маленьком золотом медальоне, его он тоже хотел подарить Лувисе Магрете, но она не посмела его принять. Это тебе! — сказал он старшей из сестёр. В её глазах зажглись огоньки, губы задрожали от радости, о! Младшая сестра сидела рядом и лепетала радостные слова, но у неё губы не дрожали. Эдеварт снял с пальца золотое кольцо в виде змейки и вложил ей в. руку: А это тебе! Девочка растерялась от удивления: золотая змейка, три раза обвившаяся вокруг пальца, но как же она будет его носить? На шнурке на шее, объяснил Эдеварт. И прибавил то, что, по его мнению, сказал бы Август: Так носят в России! А-а!.. — протянули сёстры. Эдеварт догадался, что они его не поняли, и сказал: Но если тебе хочется носить его на пальце, можно его немного сжать щипцами, вот так, и тогда змейка обовьётся вокруг пальца уже четыре раза! Сёстры с волнением следили, как он сжимает кольцо, примерили его, да, теперь змейка обвилась вокруг пальца почти четыре раза и доставала до самого сустава, но кольцо всё равно было девочке велико. Тогда вам придётся поменяться подарками, сказал он сёстрам. И они сделали так, как им посоветовал брат.
И всё же с подарками вышла осечка, единственное, что пришлось ко двору, — это два далера из сокрытых от Кноффа денег, которые он отдал отцу. Они оказались как нельзя кстати, похороны обошлись дорого, пастор взял целый далер за то, чтобы встретить покойницу у ворот кладбища и проводить гроб до могилы, да и надгробное слово стоило целый далер. Все эти расходы Йоаким взял на себя.
Словом, Эдеварт, вернувшись домой, испытал разочарование.
Прежнего чистосердечия уже не было и в помине, семейные узы ослабли, простодушие почти исчезло, образ мыслей изменился. Понятно, что его сёстры от всего сердца радовались золотым украшениям, иначе и быть не могло, но они уже не пожали ему руку в знак благодарности. Раньше они всегда протягивали ему свои ручонки, и это трогало его до слёз, теперь же они просто сказали «спасибо». Вот отец, человек старомодный и неиспорченный, получив два далера, ничего не сказал, но был явно взволнован, он-то пожал Эдеварту руку. Нет, что-то переменилось. Эдеварт сказал Йоакиму: На мой взгляд, ты своей сельдью испортил людей! Теперь в Поллене больше не радуются возможности заработать на сушке рыбы. Нет, люди уже привыкли к большим деньгам, ведь на разделке сельди они заработали вдвое больше.
Когда Эдеварт собрался приступить к мытью рыбы, Каролус и другие работники потребовали увеличить им поденную плату. Но ведь мы договорились о цене ещё в Скорвене, возразил Эдеварт. Да, но с тех пор многое изменилось, ответили они, теперь люди были уже не так бедны, как раньше. Они потребовали также и более высокой платы за площадки, на которых сушили рыбу, опять же потому, что времена изменились. Эдеварт пригрозил им, что уйдёт вместе со шхуной. Куда ты пойдёшь? — поинтересовались они, зная, что все площадки в соседних селениях уже заняты. На юг, ответил Эдеварт. Ну что ж, твоя воля, сказали полленцы, нет, теперь они были уже далеко не бедные. Они были не прочь летом отдохнуть, побездельничать; артель Йоакима, больше всех разбогатевшая на сельди, вообще не желала заниматься сушкой рыбы. Пришлось Эдеварту отбить телеграмму Кноффу — не лучше ли ему пойти на юг? Кнофф сомневался, что Эдеварт найдёт на юге свободные площадки на скалах, впрочем, решить этот вопрос Эдеварт должен сам. Либо он увеличит плату и подёнщикам и за использование скальных площадок в Поллене, либо, что не исключено, останется вообще ни с чем, если пойдёт на юг.
Нет, Поллен и вся округа были уже не те, что раньше, люди изменились. Даже Йоакима опьянила собственная удача. Эдеварт предложил ему место на своей шхуне, он отослал домой матросов из Фусенланнета, и ему требовался новый человек. Займёшь тоже место, что я у Августа на «Чайке». Нет, отказался Йоаким, он вкусил, что значит быть хозяином невода и запирать сельдь в заливе, и хотел летом попытать счастья в Вестеролене, он уже нанял судно для невода и приготовил снаряжение. Эдеварту оставалось только посерчать на брата, своевольный мальчишка вообразил, что он уже взрослый. Сколько у тебя осталось денег? — спросил он. Йоаким ответил. Будет надёжнее, если ты отдашь мне эти деньги на сохранение. Да, Йоаким отдал ему деньги, без которых мог обойтись, хотя предпочёл бы иметь их при себе, но Эдеварт — старший брат, к тому же он побывал в Бергене и всякое такое, и уж коли на то пошло, невод для сельди Йоаким получил от него.
Мытьё рыбы шло туго, Эдеварт ждал большего усердия от своих земляков. Он выполнил их требование и поднял поденную плату, что их ещё не устраивает? Они являлись на работу поздно и заканчивали её рано, каждый приходил и уходил, когда ему вздумается. Впрочем, и денег они получали только за каждую вымытую большую сотню; Эдеварт злился, что его работники тянут канитель, он мог опоздать со своим товаром, а тогда и сам потерял бы на этой задержке.
Он выговаривал им за нерасторопность. Они отвечали, что это распроклятая работа — от соли распухают руки и пропадает одежда. Эдеварт возразил, что в этом году работа ничем не отличается от прошлогодней, но, оказывается, отличалась, она стала куда хуже, во-первых, потому, что теперь настали другие времена, а во-вторых, в нынешнем году рыба крупнее, много линька и лумпенуса, солить её потруднее. Да-да, кивал головой Эдеварт с серьёзностью умудрённого опытом человека, как бы теперь в Поллене не случилось семи лет голода! Люди оскорбились и, припомнив, что первый раз Эдеварт провалился на конфирмации, ядовито спросили, неужто он так хорошо усвоил уроки, полученные в детстве, ха-ха-ха? Эдеварт прикусил язык и замолчал, но у него появилось неприятное чувство, что в Фусенланнете, среди чужих, ему жилось куда лучше, чем дома в Поллене. И в самом деле, лучше — там его поставили в лавку приказчиком, и он ел за одним столом с хозяином.
Будь здесь Август, он бы заставил этих людей повиноваться, а в случае чего пригрозил бы им револьвером, при нём бы они не посмели так тянуть время. Август на многое способен, он явился из тумана и морских глубин, и никто не знает, где и как он проходил выучку.
Мытьё рыбы закончилось бы плачевно, не появись там Берет. Эта чертовка Берет была молода, проворна, и ей хотелось заработать, муж её был тихий скромный человек; она привела с собой и Юсефине из Клейвы, молодую вдову, и обе женщины принялись за работу не хуже настоящих мужчин, стояли по колено в воде и мыли рыбу. И заработали большие деньги, а как же иначе; Эдеварт щедро угощал их спиртным и крендельками, но и работали они, не щадя сил, и посрамили многих мужчин. Оказалось, что эти две молодые женщины, имевшие не самую безупречную репутацию, а может, и в самом деле лёгкомысленные, проворнее и ловчее других исполняли любую работу. Надо думать, они просто хотели угодить шкиперу Эдеварту, красивому восемнадцатилетнему парню. Или надеялись, что летом, когда рыба высохнет, их выберут укладчицами, они посетят каюту шкипера и узнают, как это бывает. Всё может статься, но они перемыли рыбу и до блеска отдраили шхуну «Хермине».
Теперь началась обычная сушка, и мужчины стали ещё реже приходить на скалы, дело было предоставлено исключительно женщинам и детям, даже маленькие сёстры Эдеварта участвовали в этой работе. Эдеварт был единственным мужчиной и на борту и на берегу. Ему следовало отскрести шхуну снаружи и покрасить её, но это пришлось отложить, сейчас главное было высушить рыбу; он мог бы нанять кого-нибудь, чтобы ему готовили нишу, но и это тоже было не главное, он ел всухомятку, пил кофе и не жаловался. Понятно, что он спал с лица и почти перестал смеяться, разве когда уж очень было смешно, но репутация серьёзного человека не повредила Эдеварту. Он чувствовал ответственность за порученное дело, ему доверили дорогой груз, сушить рыбу он научился в прошлом году, когда работал вместе с Августом, опыт у него, правда, небольшой, но основа всё-таки была, и он, не щадя себя, старался узнать как можно больше. Ночью он мучился бессонницей от беспокойства и даже по воскресным дням ходил на скалы проверять рыбу.
Артель Йоакима ушла наугад: никаких сообщений о местонахождении сельди они и в глаза не видели. Теперь Каролус уже мог спокойно оставить жену, она справилась со своим недугом, начала нормально есть и спать; пришла весна, дни стали длиннее, и денег в доме было достаточно, Ане Мария снова помолодела и похорошела, да-да, она даже побывала у лавочника Габриэльсена и купила себе какое-то украшение. Она приходила на скалы не потому, что хотела заработать, а только затем, чтобы побыть на людях и заставить их забыть о её чудачествах. А какой она стала красавицей в последние недели, ну просто очаровательной, и очень доброй, ох уж эта Ане Мария! Люди разговаривали с ней так, будто ничего и не было, а она находчиво отвечала им и даже улыбалась их шуткам. Видно, и впрямь недуг с неё как рукой сняло.
И тут произошло одно событие, совсем незначительное, так, мелочь.
На скалы пришла бабушка Рагны, старая женщина с морщинистым лицом и маленькими руками, это она вырастила Рагну. Бабушка не могла работать наравне со всеми, в прошлом году она на скалах даже не появлялась, а вот нынче, постарев ещё на год, пришла и молча встала в сторонке. Конечно, она получила работу, и Эдеварт поставил её на самое лёгкое дело, какое мог придумать.
Однажды он спросил у неё, почему Рагна не приходит на скалы?
Так уж получилось, ответила старуха.
Она больна? Или её нет дома?
Почему же, она дома.
Не получив больше никаких объяснений, Эдеварт сказал: Я только подумал, что она могла бы работать вместе с нами.
Нет, покачала головой старуха.
Что-то с Рагной было неладно, но Эдеварт был занят собственными заботами и больше ни о чём не спросил.
На другой день было воскресенье, и он, по обыкновению, отправился на берег, чтобы взглянуть на рыбу. Из селения навстречу ему шла женщина, она сделала круг, чтобы никого не встретить, большой круг. Никак это Рагна, подумал Эдеварт, конечно же Рагна! Когда-то он был влюблён в неё, в школе она считалась самой красивой девочкой, и вот теперь она шла на скалы. Он принялся перебирать рыбу, чтобы не смотреть в её сторону, но, когда она подошла поближе, сказал: Кого я вижу! Ты здесь гуляешь?
Ох эта молодость! — оба покраснели.
Рагна прятала глаза и помалкивала, но Эдеварт понял: она знает, что накануне он спрашивал о ней. От смущения они не знали, о чём говорить, и тогда Эдеварт, поддавшись тщеславию, вдруг предложил ей съездить к нему на шхуну. Ты могла бы сварить нам кофе, сказал он. Но Рагна отказалась: нет, она хочет только немного пройтись, как-никак воскресенье, нет-нет, она и не одета как подобает. Эдеварт с удивлением смотрел на неё: никак она рехнулась, разве она плохо одета? Да, сказала она. Помаленьку до него дошло, почему она отказывается, и он осторожно объяснил ей, что с хозяйством у него на борту дело обстоит неважно, вот воскресенье, а он ещё даже кофе не пил. Это помогло, Рагне, верно, стало жаль его, и она сказала: Бедняга, ну коли так...
Эдеварт повёз её на лодке. Она неловко поднялась на шхуну по раскачивающемуся трапу и подождала на палубе, пока он привязывал лодку. Эдеварт привёл её в камбуз и начал разводить огонь. Кажется, ты сказал, что это моя работа? — попробовала пошутить Рагна. Она села на ящик с дровами и смотрела, как он возится с плитой.
До чего ж она изменилась! Нет, он не ошибся. Даже её красивое личико стало незнакомым, огрубело, беременность не пощадила её.
А ты пока намели кофе, сказал он и протянул ей кофейную мельницу. Это не по моей части.
Она засмеялась. Подумать только, она ещё не разучилась смеяться! Эдеварт украдкой рассматривал её: да-да, смеющиеся глаза были похожи на глаза прежней Рагны. Ему хотелось помочь ей справиться со смущением, поэтому он сказал: Честное слово, когда я мелю кофе, он весь высыпается мне на колени.
Рагна опять засмеялась и показала, как нужно держать мельницу, чтобы ящичек не выдвигался; Эдеварт поблагодарил и обещал запомнить её наставления. Она поинтересовалась, есть ли у него сливки, сливок нет, но он может предложить ей патоку, если, конечно, она хочет. Да, хочет, спасибо.
Они пили кофе на палубе и ели крендельки с маслом. Спасибо, очень вкусно, сказала Рагна. От спиртного она отказалась.
Хороший завтрак приободрил их, и постепенно они разговорились. Однако они сами чувствовали, как сильно изменила их жизнь. В школе, да и потом тоже, Эдеварт был влюблён в Рагну, но то была лишь детская влюблённость, теперь же они сидели рядом, и ему было безразлично, что ей пришлось пережить, он только жалел её и потому ни о чём не спрашивал.
Не хочешь взглянуть на мою гостиную? — спросил он.
Рагна согласилась, и они спустились вниз. Эдеварта она не боялась, да и сама не представляла для него опасности, в её теперешнем положении Рагна никому не показалась бы соблазнительной.
Она села на лавку в маленькой, до смешного похожей на пещеру, каюте: тут была койка, стол, печурка, на переборке висел шкафчик и больше ничего.
Знаешь, я всё же выпью, даже если ты не составишь мне компанию, по-взрослому сказал Эдеварт и принёс бутылку и рюмки. Рагна тоже выпила чуток слабой водки, и она ей не показалась противной. Они поболтали немного о том о сём, так, ни о чём особенном. Зачем она пришла? — думал он. Она спросила, который час, он ответил. Можно ещё немного поболтать, а потом ты приготовишь нам обед, предложил Эдеварт. Рагна улыбнулась и покачала головой — ну и прожорлив же он, неужели уже проголодался? Покуда нет, но ведь стряпня займёт много времени. А что ему приготовить? Да что обычно: горошек, свинину.
Не в силах больше притворяться, Рагна вдруг восклицает: Ну скажи, что мне делать?