Её? Нет, ответил Эдеварт. Впрочем, да, напиши так, она обрадуется.
Поулине написала, как он сказал. О, эта юная Поулине всё понимала; девочка сидела с невозмутимым видом, но чувствовала, что творится с братом.
Рад был узнать, что ты собираешься приехать, диктовал дальше Эдеварт, я всё приготовлю к тому дню, когда ты вернёшься в свой старый дом.
Поулине: Ты не хочешь написать, что тоскуешь по ней?
Нет, ты с ума сошла! Разве что ты напишешь об этом вроде как в шутку. Да, пожалуй, напиши так. Должна же она понимать шутки.
Поулине написала и спросила: И в конце: остаюсь любящий тебя?
Гм... Ну раз уж ты написала всё остальное! Эдеварт вскинул голову. Я уверен, что она покажет это письмо всему городу. Она глупая женщина.
Он дал сестре за работу серебряную монету и велел молчать о письме как рыба.
Лето прошло. Трава на покосе Йоакима выросла, какой ещё не бывало, и, к удивлению Ездры, никаких водорослей в сене не оказалось. Вот что значит вовремя скосить траву, недоверчиво думал он. Но Ездра ошибся, водоросли просто сгнили. Правда, они сгребали сено осторожно, не нажимая на грабли. И ячмень уродился густой и высокий. Вот уж не думал! — признался Ездра.
У него и у самого лето было удачным; возвращаясь из церкви, жители Нижнего Поллена дивились на его небольшое ячменное поле — а что они скажут, когда будет возделано всё болото! Кроме поля, Ездра мог похвастаться и домом в три окна, дверь, дымок над трубой, поднимавшийся в полдень, когда Ездра варил себе кофе! И разве тот же Ездра в своей безрассудной заносчивости не начал в то же время строить ещё и хлев? Чувство меры было ему неведомо, от Ездры остались кожа да кости, но он был неутомим. Однако, положив несколько венцов, Ездра вынужден был остановиться. Ведь он строил большой хлев, непомерно большой, на четыре коровы и лошадь — лошадь! — это не считая мелкого скота. Чистая заносчивость и глупость, даже у старосты Каролуса не было такого хлева. Ездра не подсчитал, сколько брёвен потребуется на такой большой хлев, и промахнулся. Он работал, работал и в запальчивости не видел, что его занесло. Даже когда сам хлев был всё-таки закончен, Ездре не хватило брёвен для сеновала наверху, а когда он справился и с этим, крыши-то всё равно ещё не было. О, этому не было видно конца!
Однажды вечером Ездра пошёл к старому Мартинусу, безхитростному и мудрому человеку, который всю свою долгую жизнь прожил в стеснённых обстоятельствах, словом, Ездра пришёл к нему и грустно признался, что в этом году должен свернуть работу и отложить её до лучших времён. Ну что ж, сказал Мартинус, ты и так вон уже сколько успел понастроить за короткое время. Не такое уж и короткое, уже два года, как я приобрёл эту землю и начал работать. Но ты ещё не старый. Я помню, как ты поднялся на мачту и лёг животом на клотик, будто это было вчера. А теперь ты взрослый мужчина, у тебя есть дом, земля и всякое такое. Неужто тебе этого мало? Беда в том, что мне не хватает материала, чуть не плача сказал Ездра, будь у меня материал, я мог бы работать до самого ухода на Лофотены. Мартинус задумался над его словами: Сперва тебе следует поблагодарить Бога за то, что Он даёт тебе здоровье, а выход, выход всегда найдётся. Вот у меня утонула корова, но шкура-то всё равно мне досталась, а нынешней весной я приобрёл и новую корову. Сказать по чести, я отдал за неё ещё не все деньги, что правда, то правда, но ежели Бог даст мне здоровья, то после Лофотенов я за неё рассчитаюсь. Добрый человек Эдеварт, он за меня поручился, теперь вся моя семья молится за него...
Слова, слова; всё, что сказал этот мудрый человек, Ездра мог бы сказать и сам. Но ему было не до того, он был горячего нрава, и ждать ему было недосуг. Однажды ранним утром люди видели, как Ездра вышел из своего дома и скрылся в лесу, отсутствовал он долго, а когда вернулся, по лицу у него тёк пот. Ездра побывал у лавочника Габриэльсена, бегом туда и обратно, он был горячего нрава, и ждать ему было недосуг. Да, лавочник Габриэльсен разорился, и его усадьба шла на продажу или на снос, на этой усадьбе было много добротных хозяйственных построек, и Ездра вознамерился купить одну из них, разобрать и морем перевезти к себе, чтобы достроить хлев и сеновал. Такой у него был план. Но хорошо ли он всё взвесил? Да, он всё взвесил, все разговоры и раздумья были уже позади, и вот после бессонной ночи он вскочил спозаранку и начал действовать.
Лавочник не имел права продавать ни одну из своих построек, к тому же он рассердился, что кто-то пришёл осматривать его усадьбу. Ступай к ленсману и поговори с ним, сказал он, увидишь, он тебя просто вышвырнет! Не хватало только, чтобы какой-то полленец приходил и осматривал мои службы!
Ленсман сказал Ездре, что не собирается продавать постройки по отдельности, он продаст всю усадьбу целиком.
И кто же, по-вашему, её купит? — спросил Ездра.
На это ленсман не ответил.
Тогда Ездра заявил, что усадьба Габриэльсена расположена в неудачном для торговли месте, там нет селения. Люди живут в Поллене и его окрестностях, а в Поллене торгует Эдеварт.
Может, ты и прав, согласился ленсман и спросил: А у тебя есть деньги?
Нет, ответил Ездра, но после Лофотенов будут. Это ещё как сказать, улыбнулся ленсман. Всё в руках Божьих.
Ездра: Кое-что зависит и от меня. Если у нас на промысле всё сложится неудачно, я могу потрошить рыбу для других или наймусь на судно, но без денег домой не вернусь. А коли на Лофотенах море окажется пустым, пойду в Финнмарк.
В этом я не сомневаюсь, сказал ленсман. Но ты уверен, что вернёшься живым?
Вернусь живым? Да, уверен, ответил Ездра без улыбки и без тени сомнения.
Ленсман засмеялся: Думаю, ты должен получить одну из построек! Ему понравился этот парень, он был уверен в себе, горяч и ничего не боялся. Вот если бы ты мог представить ещё и гарантии, сказал ленсман.
Гарантии? Гарантии Ездра представить мог, и не такие уже маленькие. У него есть свой дом и земля, посмотрел бы ленсман, какое он возделал поле на месте бездонной трясины, такого поля никто не видел. Если бы вы пошли со мной, чтобы увидеть это своими глазами, сказал Ездра, я бы провёл вас по твёрдой почве, а через самую грязь перенёс бы вас на спине.
Ленсман опять засмеялся, на этот раз весело, он весь затрясся от смеха при мысли, что этот юнец, которому ещё далеко до взрослого, понесёт его на спине. Ты, я вижу, за словом в карман не полезешь! Так сколько ты намерен отдать за одну постройку?
Ездра: Сколько вы назначите, столько и отдам. Ленсмана это тронуло. Он достал какие-то бумаги: Я уже оценил все постройки. И имею право выставить их на аукцион и продать тому, кто больше предложит. Но даже не знаю...
Ездра: Это займёт слишком много времени, а мне материал нужен сейчас, осенью.
До аукциона мы не можем продать ниже оценочной стоимости, буркнул ленсман. Но, кто знает, не оценил ли я их слишком высоко? Всё возможно. Даже наверняка слишком высоко, если учесть, что усадьба продаётся на снос... Ладно, денёк надо подумать, сказал он. Я поговорю с другими оценщиками. И сообщу тебе...
Вот так. Ездра получил свою постройку и нанял карбас Каролуса, чтобы перевезти её в Поллен; строить он начал сразу же, два плотника из селения помогали ему, им хотелось поддержать Ездру. Время шло.
К Эдеварту пришёл старый уфутенец с рыболовецкой шхуны, он уже высушил свою рыбу и собирался грузить её на шхуну; ему предстояло расплатиться с работниками, и он боялся, что у него не хватит денег, — не даст ли Эдеварт ему немного взаймы?
Эдеварт дал ему денег.
Они разговорились; старый шкипер был огорчён: в нынешнем году у него всё складывалось не слишком удачно, в первый месяц на Лофотенах, когда казалось, что рыбы будет немного, он, боясь остаться с пустыми руками, покупал её по слишком высокой цене. Ему бы подождать недель шесть, а уж тогда покупать. Теперь же, узнав, сколько за сушеную рыбу даёт Рённеберг в Олесунне или Николай Кнудцен в Кристиансунне, он стал подумывать, чтобы продать её на юге.
Старый уфутенец был надёжный и порядочный человек, и Эдеварт проникся к нему сочувствием: У вас есть рыба и есть судно, чего вам бояться?
Не знаю, задумчиво ответил уфутенец. Мой сын торговал вразнос, и это мне дорого обошлось; даже не понимаю, почему у него так плохо идёт дело, может, ему не хватает усердия, мне уже не раз приходилось платить за него.
Как его зовут? — поинтересовался Эдеварт.
Нильс. Сейчас-то он бросил торговлю и работает у меня в усадьбе. Там тоже нужны рабочие руки.
Эдеварт понял, что речь идёт о его прежнем напарнике Нильсе, и быстро сообразил, откуда были те деньги, которые эта чертовка Маттеа прислала ему с дерзким письмом. Он постарался ободрить шкипера: у торговли вразнос есть свои трудности, куда надёжнее иметь своё судно и торговать рыбой, надо только идти на юг и получить там за рыбу наличными — больше или меньше, но обязательно наличными.
Шкипер смотрел в пол. Он не собирается становиться богаче, объяснил он. Тем более ему принадлежит не весь груз, а около двух третей. Как Эдеварт смотрит на то, чтобы зимой вместе закупить рыбу?
Эдеварт отрицательно покачал головой, но предложение старого шкипера польстило ему. Закупка рыбы и оснащение рыбаков всегда были частью нурланнской торговли, без этого он был бы всё равно что торговец вразнос. Эдеварт поколебался, но ответил: У меня нет для этого средств.
Я слышал, у вас недалеко от Тронхейма есть усадьба и земля? — спросил шкипер.
Верно, есть.
Стало быть, вы человек состоятельный. Это я так, между прочим.
Эдеварт сразу сообразил, к чему клонит шкипер: Об этом нечего и думать. На это я не пойду.
Нет-нет, это я только так, к слову сказал. А что до моего займа у вас, так я верну вам деньги первому из всех моих кредиторов...
Может, Эдеварт и упустил выгодную сделку, но он больше не сомневался. Снова заложить Доппен, тем более сейчас, когда он каждую минуту мог сорваться с места и уехать туда, чтобы привести усадьбу в порядок, — да он был бы круглый дурак, пойди он на такое! Доппен в зелёном заливе, шумящий водопад, там, на скалистом уступе за домом, он однажды рискнул жизнью лишь потому, что она стояла внизу и смотрела на него.
Но часы и дни складывались в недели и месяцы, время было тихое и безрадостное, мужчины ушли на Лофотены, о покупателях не было и речи, только еда да сон, селение словно вымерло, одни старики, женщины и дети. Прошлой зимой Эдеварт мог подсунуть Рагне то марку кофе, то головку сахара, теперь же он не желал этого делать, нет-нет, только не это безумство. Общаться ему было не с кем, для богатых людей прихода он был слишком беден, а для бедных слишком богат. Письма из Америки больше не приходили, ожидание сердило и томило его, от Августа тоже ничего не было слышно; Эдеварту казалось, что его все покинули, он был так одинок, что, умри он сейчас, никто и не заметил бы этого. Он побывал на Лофотенах лишь затем, чтобы хоть на неделю вырваться из дома, но это не принесло ему облегчения, рыба шла плохо, артель Каролуса во время последнего шторма потеряла одного человека, старого Мартинуса. Да-да, говорили люди, он своё уже отработал, всю жизнь был шкотовым, и вот Господь не дал ему вернуться домой в Поллен, как всем остальным!
Да, конечно, но Эдеварт поручился за него.
Домой он возвратился с горечью в душе; зима шла на убыль, и Эдеварта больше ничто не заботило. В этом мире не было ни справедливости, ни порядка.
Каролус и ещё несколько рыбаков приехали домой на Пасху — Йоаким, Теодор и Ездра — конечно, Ездра, которому хотелось взглянуть на свой Новый Двор и повидать невесту. Рыба теперь шла хорошо, и промысел ожил, уфутенец взял большой груз и собирался, как и в прошлые годы, прийти со своей шхуной в Поллен; жаль, Мартинус умер, теперь он мог бы полностью расплатиться за свою корову.