Вечерело, солнце медленно клонилось к закату, оно озорно брызгало лучами, проползая под громадой перекинутого через узенькую реку моста, и оранжевые блики прыгали по воде, словно тысячи крошечных рыбок, состоящих из чистого света.
Генри Фишер сидел в лодке, неспешно почесывая седую бороду. Его удочка уже почти час не двигалась и пожилой рыбак находился на грани сна.
Это забавно, но половину детства Генри потратил, пытаясь объяснить своим неугомонным и, как он понял чуть позже, довольно глупым сверстникам, что у него нет ни малейшего желания подтверждать свой титул рыбака, навеянный и привязанный к нему одной лишь фамилией, очень даже, надо отметить, распространенной. Но эти дурачки продолжали смеяться, выпрашивая рыбу всякий раз, стоило ему переступить порог школьного коридора.
Его чаша терпения напоминала скорее ведро, но переполнившись однажды, она не просто пролилась — треснула по швам. Плюнув на все, даже на возможное наказание от отца, которое обязательно последует, если он опоздает домой к ужину, десятилетний Генри собрал всех своих друзей — которых он, впрочем, друзьями не считал — одолжил у одного из них удочку, и все вместе они отправились вот сюда, на эту самую реку. Которая в те времена была и шире, и глубже, и богаче.
Ему хотелось раз и навсегда доказать им, что никакой он не рыбак и бесполезно выпрашивать у него рыбу на каждом шагу. Генри даже не сел в лодку — с самым раздраженным видом он закинул удочку прямо с берега.
"Вот увидите, — начал он. — Мы простоим здесь целый час, а поплавок даже ни разу не…"
Но договорить он не успел: удочка едва не согнулась пополам. Изумленный и обескураженный, он вытащил на берег крупного карася, которого, впрочем, чуть не выронил обратно в воду — настолько он был скользкий и так сильно отбивался. Ребятня вокруг радостно скандировала: "Рыбак! Рыбак! Рыбак! Рыбак!"
С тех пор он стал рыбаком не только по имени, но по призванию. Родители не возражали против такого занятия — порой он приносил домой столько рыбы, что отец ездил продавать ее, а это хоть какой-то дополнительный доход. Нельзя сказать, что ему всегда везло так сильно, как в тот, первый раз, но обычно удача от него не отворачивалась — с пустым ведром он никогда не возвращался.
С той поры минуло пятьдесят лет, а Генри Фишер традициям не изменил: как и прежде, каждые выходные он выбирался на природу, выплывал на лодочке в центр реки и закидывал свою удочку. Возраст сказывался все сильнее, кости громко хрустели, в спине что-то поскрипывало всякий раз, когда он вставал и начинал наматывать леску. С крупной рыбой справиться было уже трудно, но она и попадалась редко, больше не вырастала здесь, в черте города. Река стала грязной, как весь остальной мир, хоть Генри и надеялся наивно, что она останется единственным нетронутым уголком. Уловы становились все меньше и однажды — Генри знал, что этот день настанет, быть может, это произойдет уже сегодня — он вернется на берег с пустыми руками.
Встрепенувшись, поняв, что вот-вот уснет и перевалится через борт, он похлопал себя по щекам и отмотал леску — быть может, на глубине еще сохранилась какая-то живность.
Удочка вдруг застыла, будто крючок налетел на какую-то невидимую преграду. Генри понял, что не может повести ею ни в одну, ни в другую сторону, словно что-то держало ее там, внизу.
— Какого черта?
Вероятно, он опять наткнулся на какой-то мусор. Так происходило частенько, почти всякий раз, стоило ему опуститься ближе к речному дну. Но обычно это была всякая ерунда: старый рваный сапог, картонная коробка из под сока, наполненная водой и потому тяжелая, какие-то железяки неизвестного происхождения… чего только люди не сбрасывали в несчастную реку. Однако в этот раз Генри явно обнаружил что-то очень тяжеловесное. Леска не двигалась, а приподнять удочку выше не удавалось — она опасно сгибалась и подрагивала, грозя сломаться.
— Ну давай же…
Он встал у самого края и тянул на себя, насколько хватало сил. Лодка опасно накренилась, того и гляди перевернется или просто выкинет его, как скакун плохого наездника. Боль в спине вновь напомнила о себе, гораздо сильнее, чем прежде. Мышцы на его старом лице напряглись, лоб покрылся испариной, а руки начинали предательски дрожать.
"Она сейчас сломается." — понял Генри, но в следующий миг все вдруг кончилось. Леска повисла, будто мертвая, змея, а крючок вновь двигался спокойно. Переведя дух, Генри уселся и стал наматывать леску. "Надо бы отплыть отсюда, чтобы вновь не…"
Но закончить мысль он не успел — над водой наконец появился крючок. Он не был пустым, кое-что он все-таки поймал. Вернее сказать, оторвал.
Генри смотрел во все глаза, дыхание у него перехватило. Нечто, пойманное им, упало в лодку и рыбак склонился над ним, не желая даже трогать руками. Оно было красноватым снизу, но белым сверху и на белой поверхности проступал некий орнамент… слишком четкий и слишком рукотворный. Татуировка.
Это была человеческая плоть.