— Мы с Жанной тоже накопали кое-что, завтра посмотришь.
— Ну супер же, — Вик воспользовался тем, что Вероника притормозила на светофоре, и поцеловал её.
На семнадцатом этаже, едва отперли дверь квартиры, под ноги выкатился вопящий Чарлик.
— И тебе привет, чудовище, — Вик и его в охапку сгрёб, а кот прикрыл глаза и заурчал.
— Наверное, иди мыться? — нерешительно спросила Вероника.
Так-то все понятно, но стоит ли ей тут командовать?
Впрочем, он воспринял это, как должное.
— Сейчас распотрошу рюкзак, и пойду, ага. Ненавижу разбирать вещи в помытом состоянии. Сначала всё распихать, а потом уже отдыхать.
— Я тоже, — радостно кивнула Вероника.
Она завела себе здесь домашние шорты и футболку, и тапочки. Если ему не понравится — заберёт. Но ему, кажется, всё нравится.
На город опускалась ночь, Вик и Вероника сидели на балконе и запивали баклажаны вином, а довольный принц Уэльский спал на коленях у хозяина.
— Знаешь, сто лет не был так рад вернуться домой. Спасибо тебе, — дотянулся и поцеловал.
— Я рада, что всё так хорошо сложилось, — кивнула она.
— Тогда пошли, — он кивнул в сторону спальни. — Будет ещё лучше.
51. Вик
Налей ещё вина, мой венценосный брат,
Гляди, восходит полная луна…
Мельница
Утром захотелось разбить телефон об стену — глаза не открывались, руки-ноги не поднимались. И ведь не сказать, что поздно легли вчера, то есть легли-то не поздно, но спать собрались часа в два. Короче, в субботу все на свете пойдут лесом, потому что в пятницу они с Вероникой будут долго-долго любить друг друга, не оглядываясь на часы, а потом — спать, сколько влезет.
Громкое «мрр-мрр» следовало классифицировать, как дружественный звук. Типа, я свой, и я здесь. Вик не понял, где ночевало его котейшество, но сейчас зверь заскочил на кровать, прошёлся по Вику, дошёл до головы и стал щекотать его усами. Был пойман, пересажен сверху на сонно щурящуюся Веронику с наказом — урчать и всячески поднимать настроение. Вероника улыбнулась и почесала Чарлику подбородок, потом дотянулась и погладила по щеке Вика.
— Доброе утро, душа моя, — улыбающуюся девушку надо поцеловать. — Я — умываться, а ты не торопись.
Пока собирались и пили кофе, позвонил отец, сказать, что ждёт у себя. Так-то они вчера поговорили по телефону, но видимо, осталось что-то, что он хочет знать. А Вероника помахала Вику и поехала в офис.
Отец внимательно осмотрел его с ног до головы и усмехнулся, но ничего не сказал. А сказал доложить детали про Читу. Мол, Майк вчера рассказал, но ему бы ещё послушать. Тем более, Майк приехал драный, чего это он вообще?
Ну, не так уж и драный, попало слегка, с кем не бывает. Те ушлёпки получили намного сильнее, и сейчас вообще должны в Чите с полицией общаться.
Отец подтвердил — да, общаются, там много вопросов, особенно к местным. А про наших нужно понять — это была одноразовая акция, или у них в обычае таскать краденое в соседний регион. Ну, это и так ясно, что будет работа для Паши, для его сотрудников и для Михаила Григорьевича. И, кстати, Вероника говорила, что у неё тоже есть какая-то новая инфа.
Новая инфа Вероники и главбуха Жанны раскрывала ещё одну красочную страницу быта и нравов транспортной компании «ГН». Вообще, надо официально переименовать. Хоть в «Три поросёнка», хоть в «Приключения весёлого КАМАЗа». И издать книжку комиксов к следующему корпоративу, ага. Вдруг поможет? Вик вызвал Пашу, отдал ему подготовленные девушками документы и велел выяснить масштабы разрушений. Явно же не единичный случай! Паша вздохнул тяжело и пошёл работать.
Вечером Вероника снова приехала к нему через свой дом. Тётя Нина прислала маслят, которых оставалось только пожарить, и малосольного омуля. И свежей картошки, и деревенской сметаны. Обожрёмся, подумал Вик.
Они в четыре руки готовили ужин, когда его телефон затрезвонил редкой в последнее время мелодией — «и никогда, мой брат-чародей, ты не найдёшь себе королеву, а я не найду себе короля», и что там ещё было.
— Привет, дорогой братец, а не дома ли ты случайно? — Линн никогда не ходила вокруг да около.
— Привет, дорогая сестрица, случайно дома. Не хочешь ли ты зайти?
— Именно что хочу, — усмехнулась она. — Сто лет тебя живьём не видела.
— Ты где?
— Мы с Анной в двух шагах от твоего дома.
— Поднимайтесь.
На изумлённый взгляд Вероники Вик пояснил, что сейчас он представит ей ещё одну приметную часть своего семейства.
Линн стала приметной с детства. Она не ныла, если разбивала коленку, но ругалась словами, подслушанными у отца. Не обижалась, если они с Майком не хотели с ней играть, а показывала язык, сообщала, что тогда не расскажет им секретный секрет, и гордо уходила. Секреты, правду сказать, она знала настоящие и качественные — кто придёт в гости, что сказал отец, что готовят на кухне, куда поедем на выходные. В общем, они с Майком взяли её под опеку лет в пять, ну то есть это ей было лет пять, а им — десять и одиннадцать. Она таскалась за ними по квартире и по дому в Листвянке, и вокруг тоже, знала всех их друзей, и ей ничего не стоило выпросить у тёти Нины дополнительную тарелку пирожков, или вообще за её спиной стащить с кухни что-нибудь вкусненькое.
И даже то, что она по полгода училась в другой школе, Вика не напрягало. Когда Линн рассказывала про эту другую школу, Вик только морщился — как так можно-то, одни уроки с утра и до вечера. И радовался, что в ту школу берут только девочек.
А ещё она пела. Когда все мелкие дети ещё что-то неразборчиво бормочут, или просто громко орут понравившиеся слова — она пела. Очень точно. Отец гордился, Полинька улыбалась. Конечно же, её отдали в музыкалку, и ещё в её римской школе с ней кто-то специально занимался. Тянуть руки к гитаре она начала, когда у неё ещё длины пальцев не хватало, чтобы взять аккорд — у Вика была гитара лет с тринадцати, а потом и у Майка тоже.
Когда Майк спелся с только появившимися местными ролевиками, Линн уже училась на истфаке универа, и ей та компания сильно пришлась по душе. Вик, помнится, удивлялся, почему она не поступила в какую-нибудь римскую Сапиенцу, или там парижскую Сорбонну — как Элка, но Линн сказала — хочет пока пожить тут. И параллельно ещё взялась учиться в местном музыкальном училище — так, чисто для удовольствия.
В своих ролевых костюмах она была — настоящая принцесса. Тётя Нина вечно ворчала — мол, нет бы что полезное дома сделать, так вечно соберёт свои тряпки в рюкзак, а потом жопу в горсть — и скакать по лесам. Но насчёт скакать по лесам у отца и Вика с Майком она находила полное понимание. Хочется — пусть скачет, пока молодая. Полинька же бывало, что хмурилась, но молчала. И позволяла себе комментировать только то, что и как Линн говорит, потому что язык у сестрёнки всегда был ой какой. Она легко и без напряжения цепляла все солёные словечки и заковыристые выражения на любом из известных ей языков, и потом с удовольствием пользовалась. Для Полиньки такое было недопустимо, а отец только посмеивался.
После универа сестрёнка вроде как остепенилась — поступила в консерваторию в Риме, занималась днями и ночами, домой приезжала изредка. А потом вдруг оказалось, что она беременна, и это была какая-то совсем случайная история — познакомились на вечеринке, понравились друг другу, да и всё. О да, отец и Полинька мечтали совсем не о такой семейной жизни для единственной дочери, тем более, что парень оказался из Америки — раз, и глубоко женатым и с детьми — два. Отец реально хотел его убить, но Линн с восхитительным спокойствием сказала — папа, а на хрена он тебе вообще? Вот у тебя я, и ещё будет внучка, ты же мне уже всю душу обчирикал, что хочешь внуков! А потом ещё был нехилый конфликт между отцом и тётей Ниной о том же самом — тётя Нина позволила себе высказаться, что, мол, девочка-то нагуляла неизвестно от кого неизвестно где, и тут отец так на неё обиделся, что пару месяцев с ней не разговаривал. Пока сама не пришла прощенья просить.
И потом ещё тётя Нина время от времени принималась причитать — что за непорядок, Линочка-то не замужем, а годы-то идут! Сначала Вик не обращал на её слова внимания. А потом как-то раз попал под раздачу разом с Линн — тоже как бессемейный и оттого не состоявшийся в жизни ни на грош. Поднялся, подошёл к тёте Нине и очень спокойно, тихо и вежливо попросил её больше никогда так не говорить. Ни о ком. Потом взял за руку готовую взорваться злобной матерной тирадой Линочку и увёл в другую комнату. Там она сначала материлась, потом ревела, потом всё вместе, а Вик гладил её по голове и говорил, что ерунда это, что она и так крутая, и плевать на то, что тётя Нина себе думает.
Вот после того раза Линн и пела ему иногда о дороге сна, полной луне и всём, что там ещё есть.
А сейчас все уже вроде как привыкли — что у них есть большая Линочка и маленькая Аннушка. Отец сильно их обеих любит — его девочки же, и обе — на лицо как Полинька. Правда, характер у Анны матушкин, а не бабушкин. Ну да и ладно, кто его знает, как оно потом-то будет, когда она вырастет.
Из воспоминаний выдернул звонок в дверь, то есть домофон Вик проразмышлял. Линн была как Линн, сияющая и довольная. Такая же сияющая и довольная Анна держалась за её руку. Из прихожей она сразу же пошла в комнату с громким «кис-кис» и «привет, Вероника».
Вик обнял сестру, изловил и поцеловал Аннушку, кивнул в сторону комнаты. Линн вручила ему коробку с тортом — её любимым, взбитые сливки с брусникой и кедровыми орехами. Ну да, у них вся семья — сладкоежки.
— Привет, — кивнула Линн Веронике. — Я Лина. Анна рассказала мне, что у Вика новый кот, но о более серьёзных моментах почему-то умолчала. Я не сразу поняла, кто такая Вероника, которая ездила с ними всеми на Сибиряк.
— Это я, — кивнула Вероника.
— Мне уже рассказали, какая ты крутая — финансовый директор Вика и вообще фея с топором. И Анне ты очень понравилась.