Скотт Рейнольдс оборачивается назад и видит, что за его спиной сидит поляк и держит финский нож. «Часы я повешу позже, еще не пришло время», — говорит поляк и показывает вперед. Скотт Рейнольдс видит крупный, коротко подстриженный затылок белобрысого широкоплечего человека, маленькие уши, плотно прижатые к черепу. Затылок могуч, чисто выбрит по-военному, он источает безжалостность. Это генерал из Пентагона, в ведение которого отданы ученые, новый Гровс.[11] Скотт Рейнольдс забывает про поляка, вся его ненависть сосредотачивается на генерале. Пронюхали, взяли под наблюдение, чтобы он не передал своего открытия красным. А потом, в Лос-Аламосе, в засекреченных городках, где применяется система полной изоляции, — полицейские расследования, проверки, перекрестные допросы… «Кто дал вам право использовать мое открытие для новой войны? Триста миллионов, вы слышите? Триста!» Генерал не оборачивается, но Скотт Рейнольдс слышит каждое его слово: «Вы можете ненавидеть меня сколько вам угодно, сэр. Вы, ученые, — сущие дети. Я вас спрашиваю в свою очередь — а вам кто дал право рыться в тайнах вселенной? Откажитесь, уважаемый профессор, ложитесь в ту самую могилку, над которой царит ангельская тишина. Ведь вы верите в некое божество? Мы-то знаем, какие глупости у вас в голове. Нам все известно, сэр, мы знаем человека лучше, чем вы, ученые, и нас не разжалобишь психологией мыслящего существа. Мы отделяем одно от другого, как это делаете и вы. Так, например, в отеле вы поставили себя в смешное и непристойное положение — напились столько же с отчаяния, сколько и на радостях, разыграли трагикомедию перед фрейлейн, а вам просто хотелось переспать с ней! Признайтесь, сэр. Она вас презирает. Но и это вас не бог весть как расстроило — вы утешились тем, что вы — гений, а она — глупый гусенок… Ведь вы даже в бар пришли нарочно, чтобы попрезирать простых смертных?.. Видите, что представляет собой ваше психическое устройство, сэр? Выходит, что вы способны на тысячи глупостей, как обыкновенный человек…» — «Замолчите! Вы — шпион и тиран!» Скотт Рейнольдс не знает, как остановить генерала, который компрометирует его перед спутниками, а тот продолжает: «Ничего не поделаешь, мы все такие, человек — существо психологическое, и тут-то и кроется трудность управления им. Мы делаем исключительно точный расчет на психологию, насколько здесь вообще можно говорить о точности, и именно на нее полагаемся. Сюда входит и мир чувств или, как вы изволили выразиться, сэр, единственно возможный климат, предрассудки, капризы, тайные стремления души… Нам годятся и марихуана, и ЛСД, и псилоцибин,[12] и прирожденные убийцы, но дрессированные, вроде кривого Джо, молодого гангстера, который бреется в том же салоне, где стрижетесь и вы, сэр. Джо шокирует вас тем, что, усевшись на стул, кладет ноги перед зеркалом и наслаждается созерцанием своей обезьяньей физиономии, а вас и знать не хочет. Когда его обслужат, он достает из кармана монету, и, крикнув: «Хэллоу, Гетри!» — швыряет ее парикмахеру, а парикмахер, Гетри Ричардсон, ловит ее на лету и провожает его восхищенным взглядом. Обоих негодяев мы мобилизовали и отправили во Вьетнам. Там они толково работают — расстреливают из автоматов, словно бьют не по живым людям, а по мишеням… Главное, чтобы они не убивали наших граждан без разбору, ради удовольствия или ради денег. Марихуану и особенно ЛСД, к сожалению, потребляют и подростки. Это плохо. К наркотикам надо прибегать в джунглях, в кошмарные часы, чтобы не слишком много рассуждать… Они, сэр, тоже уводят в сладчайшую отдаленность времени, в обезвреженную…»
«Вы — чудовище!» — говорит Скотт Рейнольдс. «По необходимости, — отвечает генерал. — Вот если бы вы могли нам помочь, придумав что-нибудь более эффективное в этом направлении…» Скотт Рейнольдс хочет возразить, что красные не стремятся к «сладчайшей отдаленности времени», но генерал читает его мысли и не дает ему раскрыть рта: «И вы допускаете, что однажды они сметут нас с лица земли? Именно эта опасность нас и подталкивает, сэр. Дело усложняется, и это на пользу красным, ибо мы с вами принадлежим к типу господ, однако к типу старому, в нас развит инстинкт самоуничтожения. Эти тенденции сказываются в социальных, идеологических взглядах и грозят уничтожить нашу доминантную систему… Несмотря на технические средства, несмотря на усилия специалистов, психологов, биологов, химиков, физиков, социологов, медиков, специальные службы шпионажа, подслушивания, дезинформации. У вас голова пошла бы кругом, если бы вы могли обозреть всю эту махину и услышать, что происходит в эфире… И все это для того, чтобы бороться с красными вне и внутри страны. Вы думаете о лохматых, грязных мальчишках и девчонках, о молодежи, употребляющей наркотики? Эти нам не доставят хлопот, сэр. Одни из них вернутся к бизнесу, другие сойдут с ума, третьи по глупости пойдут по стопам Диогена, который одного себя признавал человеком,[13] четвертых постигнет преждевременная смерть, но ведь, согласно подсчетам наших социологов и статистиков, в Штатах пятьдесят миллионов лишних человеческих существ, а в Африке и Азии — целый миллиард… Вы, сэр, прекрасно это знаете. Вспомните-ка ваши мечты — о том, как исцелить обезумевшее человечество. Вспомните, как, несмотря на неслыханные возможности, которыми вы располагали, большие, чем имел сам господь бог, вы пришли к неутешительному выводу, что никто не может его исцелить. Тогда вы вообразили, что владеете такими техническими средствами, что можете узнать все, что говорится и замышляется в Белом доме, на Даунинг — стрит, на Кэ д'Орсе, в Кремле, в Пекине и во всем мире.
Вы располагали неограниченными возможностями вызывать взрывы в ядерных складах, убивать любого простого смертного или государственного деятеля какого угодно ранга, уничтожать быстро и бесшумно целые города и народы. Прежде чем приступить к этим ужасным действиям, вы, сэр, обращались к человечеству с вразумляющими речами, предупреждали его, запугивали, и так как оно не послушалось ваших советов и предупреждений, вы истребили целых полтора миллиарда — от Японии до наших штатов. Вы воображали, что, поредев, человечество вернется к более нравственной жизни и прочее. Но, изнуряя свой ум в течение нескольких ночей подобной чепухой, вы в конце концов убедились, что и из этого ничего не выйдет — человек опять размножится и опять пойдет по тому же самому пути, который вы, сэр, прервете только на одно столетие…» — «Вы — неслыханный циник и иезуит!» Скотт Рейнольдс хочет доказать, что все не так, но генерал читает его мысли и тут же находит аргументы, чтобы их опровергнуть. «Прошу вас, сэр, выслушайте меня спокойно, если хотите, чтоб у вас перестала болеть голова. Кто говорил, что смерть миллионов равна нулю и что совесть не стоит и цента перед одной из тайн вселенной?» — «Ради власти вы стали извергом… Все вы изверги… И вы чудовищно извращаете меня, чудовищно!..» Скотт Рейнольдс напрасно кричит, чтобы заглушить голос генерала, голова у него раскалывается, он теряется и чувствует свое бессилие. А тот беспощаден: «Говорите — «ради власти»? А вы, сэр, ради чего изнуряете свой ум? Разве не для того, чтобы властвовать над божеством? И подумайте, прошу вас, может ли человек обойтись без власти? Это немыслимо, сэр… А раз так, нужны средства, чтобы властвовать, необходимы вы, ученые. Мы не оставим ваши открытия в руках красных, чтобы они с их помощью нас уничтожили… Обернитесь, посмотрите, что делает поляк!»
Скотт Рейнольдс оборачивается и видит, что несчастный долбит стену самолета большим финским ножом. «Он против всех, — говорит генерал. — Он тоже изъявляет свою волю, и никто не может его остановить, ибо он один из пятидесяти миллионов невыдержавших и уповает на Христа». — «Но он пробьет стену, и мы погибнем!» Скотт Рейнольдс кричит и с ужасом видит, что нож уже продолбил маленькую дырку и что острие, словно сверло, уходит все глубже, и не может понять, почему никто не обращает на это внимания. Он пытается встать, позвать на помощь спутников, ищет стюардессу, но что-то держит его прикованным к креслу, и на экране появляется: «Не курить, затянуть ремни». «Бесполезно волноваться, сэр, — говорит генерал. — Это неизбежно. И разве вы сами не хотели смерти в стеклянном саркофаге? Вместо того чтобы суетиться и кричать, посмотрите лучше на облака. Они отражают то, что всегда было и всегда будет на этой земле». Скотт Рейнольдс с трудом отрывает глаза от ножа и в окно видит белые клубящиеся облака под самолетом, озаренные солнцем, похожие на мечты. «Всмотритесь, сэр, в эти белые тени. Это живые духи, которые меняются, принимая облик некогда живших на земле. Вон, видите, Зевс. Здесь и Прометей, вон он, на скале, и орел здесь, он клюет его печень. Вот и олимпийские боги со всеми их законнорожденными и внебрачными детьми — нимфы, цари, герои, гарпии, данаиды. Здесь и Горгона, и Тантал, и кони Диомеда, и фурии, и Цербер… Видите вон там, направо, как Геркулес, объятый безумием, убивает своих детей. Над ним Клото со своей прялкой. Она прядет нить судьбы, которая постоянно путается и обрывается. О сэр, как все это прекрасно и безумно, как величественно и мимолетно, сэр, да, мимолетно!.. Смотрите, там, где только что был Геркулес, появляется Афродита, она выходит нагая из морской пены. Следом за нею идет Нарцисс с хромым Гефестом, другом вашего Прометея, которому дружба не помешала приковать титана к скале, ибо такова была воля Зевса… О, как все мимолетно, сердце разрывается, сэр! Но как прекрасна эта сладостная отдаленность времени…» Генерал заливается самодовольным смехом, и Скотт Рейнольдс слышит, как он захлебывается и взвизгивает: «Мы тоже уйдем туда, сэр, в это прекрасное заоблачное царство, и в этой сладостной отдаленности времени станем такими же прекрасными белыми тенями для тех, кто полетит на гораздо более совершенных самолетах после нас и будет восхищаться нами, сэр! Да, нами будут восхищаться… в истории!..»
Скотт Рейнольдс готов примириться со своим моральным бессилием, но в этот миг раздается свист воздушной струи. Он сливается с воем мотора, становится неистовым ревом, самолет переламывается пополам, хвост и передняя часть вздымаются, словно крылья, под ногами разверзается бездна. Воздушная струя смывает людей и чемоданы, все сыплется в толкотне, воплях и реве вниз, а там земля, которая алчно и неумолимо тянет к себе, и транзисторы падают, играя твист. Скотт Рейнольдс знает, что это продлится две минуты, поскольку они находятся на высоте семь тысяч метров, и что ноги его выкопают полуметровую яму, прежде чем тело превратится в студень. Он кричит, и все кричат. Генерал вцепился в финку, а на ней платье из морской воды, и она непременно спасется… Уже видны картофельные поля, снизу смотрят немецкие крестьяне, они тоже кричат и размахивают руками, земля приближается с ужасающей быстротой и словно вздувается, как огромный живот… Но странно — вместо того чтобы лететь вниз, Скотт Рейнольдс летит вверх, и нет больше белых облаков, его поглощает серая пелена. Там тишина, немая пустота, и в ней он должен остаться навсегда. Он поднимается все выше, чувствует холод и делает нечеловеческие усилия, чтобы спуститься вниз. Но серая пелена уже под его ногами — бесконечная, волнообразная, подобная земле в первые дни творения. Видны реки, озера, потоки, горы и леса. Вода разлилась вширь, из нее торчат острова, бесчисленные рукава рек и речушки поблескивают тускло, потому что земля еще сырая и света недостаточно — его приглушают синеватые испарения… И вот из одной речушки выползает громадное чудовище. Оно ползет и растет, растет, а он падает на его покрытую страшной чешуйчатой броней спину…
В девять часов утра служащий отеля постучал в дверь номера и, не получив ответа, забарабанил громко и продолжительно. Скотт Рейнольдс очнулся и понял, что проспал. Рассчитывая время по минутам, он принял душ и побрился, собрал чемоданы, наскоро позавтракал парой яиц всмятку и, вполне готовый к отъезду, серьезный, полный достоинства и самоуверенности, в последний раз спустился вниз по лестнице отеля, чтобы расплатиться. Он проделал все это деловито и без лишних слов, приказал отнести чемоданы в такси, дожидавшееся перед отелем, и, поправив панаму, небрежно сдвинутую на затылок, отбыл, не взглянув на двух мужчин, которые в эту минуту ворвались в вестибюль. Один был спасатель с пляжа, другой — милиционер, который нес чей-то паспорт. Если бы Скотт Рейнольдс мог заглянуть в мокрый набухший паспорт, выданный в Соединенных Штатах эмигранту Малаховскому, он бы увидел круглое славянское лицо поляка. Но он не проявил никакого любопытства ни к этим людям, так взволнованно вбежавшим в отель, ни к небольшой толпе, собравшейся на пляже вокруг утопленника. Он просто спешил, спешил за океан, не столько в Чикаго, где были его жена и коллеги, сколько в Принстон, в Ар-Си-Эй, в громадный комплекс научно-исследовательских центров и лабораторий…
популярная английская детская песенка. Перевод С. Маршака.
Ярд — английская мера длины, равная 0,91 м.
Геллеспонт — древнее название пролива Дарданеллы. Отравительница Теофано (Феофано, 948–983) — византийская императрица. По свидетельству современников, отличалась необычайной красотой, что помогло ей, дочери владельца харчевни, выйти замуж за императора Романа (959–963). По преданию, желая помочь полководцу Никифору Фоке стать императором (Никифор II Фока; 965–969), отравила мужа. Затем, увлекшись Иоанном Цимисхием, способствовала убийству Никифора. Но Цимисхий, став императором, сослал ее на пустынный остров. Феофано неоднократно пыталась вернуть себе трон, не брезгуя никакими средствами, но безуспешно. Умерла в одном из сирийских монастырей. В народной памяти осталась как прекрасная и могущественная злодейка, которой помогал сам дьявол.
Стейнбек Джон Эрнст (1902–1962) — американский писатель. Скотт Рейнольде имеет в виду героев его романов — незадачливых одиноких чудаков, никому не нужных в мире бизнеса.
Аламогордо — так в рассказе назван город Лос-Аламос, где расположен научный центр Управления энергетических исследований США, занимающийся главным образом проблемами использования ядерной энергии. По признанию писателя, ему хотелось, чтобы в этом названии чувствовалось одновременно и испанское, и славянское звучание. В конце рассказа город назван настоящим именем — Лос — Аламос.
Имеется в виду убийство императора Никифора Фоки, происходившего из знатного армянского рода. Его дядя, Михаил Фока, прославился аскетическим, целомудренным образом жизни.
По преданию, Никифор Фока решил идти на Константинополь после того, как услышал во сне голос: «Эйс тин полин» — в город (греч.). «Эк тис полеос» — из города.
Апокалипсис (греч. — откровение) — одна из книг Нового завета, приписываемая Иоанну Богослову. Содержит пророчества о конце света, о борьбе между Христом и антихристом, «страшном суде», «тысячелетнем царстве божьем». Аллилуйя — восхваляющий бога возглас церковных песнопений.
«Арго» в греческой мифологии — корабль, на котором герои под предводительством Ясона отправились в Колхиду за золотым руном, охраняемым драконом.
Катарсис (греч. — очищение) — термин «Поэтики» Аристотеля, означающий «очищение духа при помощи страха и сострадания» как цель трагедии. В психоанализе 3. Фрейда катарсис — один из методов психотерапии.
Гровс Лесли (1896–1970) — американский генерал. В 1942–1945 гг. возглавлял в Пентагоне изыскания по военному использованию атомной энергии.
наркотики, обладающие сильным психотомилетическим и галлюциногенным воздействием.
Имеется в виду Диоген Сын one кит (ок. 400- ок. 325 до н. э.) — древнегреческий философ-киник. Практиковал крайний аскетизм. По предаиию, на вопрос Александра Македонского, почему он ходит днем с зажженным фонарем, ответил: «Ищу человека».