Почему этот богатый господин, который имел все, что душе угодно, так галантно обходился с простой и не обремененной целомудрием девушкой, Наин оставалось только гадать. Но смотреть на лицо Виго было все труднее, а теперь, когда трагичность судьбы Рушави не оставила сомнений, и вовсе, пришлось с трудом проглотить подступивший к горлу ком.
В роскошном номере, где жил мистер Оттерней около широкого панорамного окна был накрыт стол на азиатский манер. Стулья заменяли мягкие удобные подушки, чтобы в любой момент можно было удобно откинуться и дать отдохнуть спине, как и поступила Наин. Ее окутала жалость к несчастной индийской девушке, которая толком и жить не начала, как тяжелые испытания, подвели черту под детством.
Она и сама не понаслышке знала о тяготах женской участи, но каким потрясением было наблюдать за тем, что это понимание неподъемным камнем давило на сердце такого человека, как мистер Оттерней.
Его образ обрастал все новыми слухами, в основном, отвратительными по своей сути, и Наин сомневалась, что ее нынешний «хозяин» долго будет сопротивляться, если Виго захочет ее заполучить.
Однако сейчас царила обстановка полного умиротворения и печальная полуулыбка до того преобразила суровые черты лица мужчины, что Наин помимо воли залюбовалась им.
— На этом история Рушави для меня обрывается. Я искал ее месяц. Буквально стучался в каждый дом, показывал ее фотографию и понимал, что мое сердце каменеет от ужаса, после того, как люди отрицательно качали головами. В монастыре «Сестер матери Терезы» о ней ничего не слышали, а административный аппарат в провинции настолько запущен, что искать записи о рождении ребенка было просто бесполезно. С тех пор прошло больше двадцати лет, а поиски я прекратил меньше, чем год назад. Но самое страшное не это, дорогая Наин. Самое страшное, это осознание того, что Рушави исчезла с моим ребенком и скорее всего погибла, полная надежды на то, что я ее отыщу: безропотная, покорная извращенной вере в божества, которые если и существуют, то взирают на происходящий ужас бесстрастно, ведь их труд выполнен, они даровали законы бытия, которым следуют миллионы, словно это занятная игра. Я прекрасно понимаю, почему она ушла из города. Там ее бросили бы на произвол судьбы и шансов выжить, практически, не было. Двадцать лет назад, имея те ресурсы, которые сейчас сосредоточены в моих руках, я наверняка, отыскал бы свою невесту. Но вот какая ирония, я достиг всего именно сейчас, однако, ничто не может меня сделать счастливым. Я знаю, что такое радость и блаженство… Те далекие дни я могу пересчитать по пальцам. Увы, мне есть с чем сравнивать и это убивает, выжигает изнутри и заставляет забрасывать это пепелище новыми пороками, притупляя страх того, что за все придется расплачиваться. Меня переполняет ярость при одной только мысли о том, как в Индии носятся с привязанностью к вере, хотя на деле это чистой воды снобизм. Отсталая страна управляется армией ленивых и глупых людей, которые ничего не хотят менять, но что хуже всего народ с ними полностью солидарен. Все привыкли к грязи и смраду. Куда больше трясутся над защитой от террористов, не замечая, что от дизентерии гибнет в десятки раз больше народа, но тут же, как оговоркой, руководствуются кармой!
— Потому, Вы не живете по индуизму, господин Оттерней? Мне показалось, что это так.
— Весьма проницательно, девочка моя. Умница! Я стопроцентный атеист, убежденный и готовый доказывать свою точку зрения, до пены на губах. Только неистово верующие люди, которые вывернули свои души наизнанку во время молитв, чтобы показать их своим божествам, могут превратиться в столь убежденных атеистов. Боюсь, что и кары за дела мои, просто, не существует. Я верю, что мир изменится только тогда, когда люди начнут использовать мозг по назначению.
Бледное лицо Виго создавало пугающую иллюзию, что эти слова произнес не человек, а темный дух, которому наскучил его мир и развлечения ради, он воплотился и играл со своей очередной жертвой.
Но вот, он моргнул и маска тоски была сброшена, после чего пытливый, изучающий взгляд снова впился в прекрасные черты лица девушки. Взгляд, лишенный пошлости медленно спускался вниз по гибкой шее, соблазнительной полной груди, шелковым складкам платья, стройным ногам и задержался на обнаженной лодыжке, где с внутренней стороны, кожа выделялась странным зарубцевавшимся узором.
Виго знал, что подобные метки появляются только после специальных надрезов, как например, у народностей Боди, Сури и Мурси, у которых скарифакация или шрамирование, считается неотъемлемой частью культуры.
У Наин шрам был выполнен в форме четырехконечной звезды и в отличии от представителей африканских племен, выделялся не бугорками, а был сплошным и весьма будоражил сознание Отернея, интригуя и заставляя задуматься о том, что эта женщина полна загадок.
— Теперь ты расскажи мне историю, Наин.
— Какую, господин?
— Не сводя глаз с лодыжки, Виго указал не нее подбородком.
— О шраме на коже в виде звезды. Это крайне непростой знак и ты не можешь об этом не знать. Видишь ли, Наин… Больше чем лицемеров, я не люблю глупцов, которые ради мимолетных восторгов окружающих, готовы сотворить со своим телом что угодно. Многие ритуальные рисунки утратили свой тайный смысл, их набивают в виде тату шутки ради, а тут, вдруг, знаки инициации воина-мужчины. А ведь редко кто подтверждал право носить подобное отличие, когда я ставил вопрос ребром, за что поплатились. Да, это мой странный способ нести справедливость в этот мир. Не беспокойся, пожалуйста, господин Тийле в курсе моих намерений. При этом он выглядел настолько загадочным и спокойным, что я не узнал обычно, недовольного и нервного шефа полиции.
— А что будет в конце моей истории? — голос девушки даже не дрогнул и Отерней, почувствовал, как его сердце сжалось в предвкушении.
— Выбор, разумеется! — его белые зубы сверкнули почти хищно. — Между злом и избавлением.
— Тогда Вы узнаете историю девушки, которая жила свободно настолько, что почти никто не мог запомнить ее лица. Она носила имя звезды с небосклона и обладала столь прекрасным голосом, что когда пела, все мужчины закрывали глаза, чтобы насладиться ее голосом, осознанно принося в жертву усладу для взора. Пусть ее имя будет звучать, как Альсефина.
Виго одобрительно кивнул и не сдержал довольного смеха.
— Альсефина не была влюблена и тем более не любила. Но она умела наслаждаться простыми радостями жизни, пока ее сердце не одолела жажда нести нечто большее, чем прекрасные песни. Она хотела оставить свой след в жизни, но не знала с чего начать. На помощь пришел родной отец девушки, который поделился с ней мудростью и предостерег, что мир может принять ее дар и потом отвергнуть, что повлечет за собой невероятную боль. А потому, первым делом ей стоило перебороть то, чего боится каждый человек — страх боли.
Девушка согласилась, зная, что отец прав и любит ее, а потому совет был дан с предостережением, что она должна окрепнуть физически и морально. Альсефина стала заниматься столь упорно, что это поразило ее родителя и за два года, девушка не прервалась ни на день в тренировках, каким бы изматывающими они не были. После чего настал черед более изощренных занятий. Это было добровольное голодание до полного изнеможения. Чтобы узнать предел своих возможностей. Это были дни без воды, для той же цели… Дни без сна, в кромешной темноте и при ярчайшем свете. Страшные пытки, которые могли быть прекращены по первому зову Альсефины, но она знала ради чего согласилась на истязания. Итогом, всего стала процедура инициации. Вы знаете, что сдирание кожи заживо считается одним из самых болезненных мероприятий?
— Да, слышал об этом. Больнее только, сжигание, — Виго кивнул с такой простотой, будто Наин рассказывала ему детскую сказку на ночь.
— Это так… Нежную кожу с тела Альсефины сдирал ее родной отец в месте, где никто не мог услышать диких криков девушки. Короткий надрез острейшим лезвием и мучительно долгое стягивание тонкой окровавленной полоски. Мужчина умолял дочь отказаться от этой идеи, но она была непреклонна и вскоре, кровавая звезда украсила тело хрупкого создания, которое познало боль во всех физических формах. С этого момента Альсефина обрела истинную свободу и отправилась путешествовать по миру.
Прошло несколько лет. И вот, она добралась до Румынии. Однажды ночью, девушка набрела на группу цыган, которые предложили ей разделить ужин у костра.
Причудливо разодетые, темноволосые женщины выглядели беспечно радостными, и Альсефина согласилась, но следующим же утром проснулась со страшной головной болью, скованная цепью, лежа на холодной земляном полу в какой-то землянке.
Как оказалось, цыганский барон давно пожелал себе светловолосую наложницу и женщины его общины услужили своему господину. Как ни странно, мужчина не желал насильно брать девушку и сказал, что она обретет свободу только, когда позовет его сама, а до тех пор она не получит еды. Если не согласится в течении недели, ее начнут бить по ступням и тогда она станет калекой и точно никому не будет нужна, а потому не сможет покинуть табор и превратится в жалкую поберушку.
Все бы так и случилось, если бы однажды ночью Альсефина не выбила пальцы из двух суставов и не сломала сама себе одну из тонких костей на ладони, из тех, что не позволяла высунуть кисть из кандалов. Таким образом она на практике прошла еще один важный урок, о котором отец предостерегал лишь на словах. Никому не доверять.
— Очень ценный урок. И что теперь стало с Альсефиной? Какую пользу она принесла миру?
В этот момент дверь в номер распахнулась и вошли двое телохранителей внушительной комплекции. Они заперли дверь чуть не демонстративно, после чего замерли с непроницаемыми лицами, перекрывая выход.
Внимательно наблюдая за лицом Наин, Виго с разочарованием увидел, что девушка усердно подавляет страх и панику. Она нервно облизнула губы и опустила глаза, обдумывая ответ на его вопрос.
— Обрела свое странное счастье, после тщетных попыток исправить в людях их пороки. Нашла себя и снова стала петь красивые песни, есть вкусную еду и не задумываться о завтрашнем дне.
— Вот она, мудрость во плоти. Как занятно! Что ж, признаю, Наин, давно я не получал такого удовольствия от разговора, но все же я настаиваю на том, чтобы ты сделала свой выбор. Позволь только посоветовать воспользоваться избавлением. Уж очень любопытно.
— Ваше удовольствие, господин Оттерней, на первом месте для меня.
Молча протянув руки, Виго обхватил запястья девушки вертя их в разные стороны и всматриваясь в поисках шрамов, но, увы, ничего подобного не заметил. Легкая досада пожаловала тут как тут.
Но вот, один из телохранителей, положил сверток на стол и тут же отошел обратно.
Неторопливо разворачивая черную бархатную ткань, Виго достал заостренные щипцы, напоминающие кусачки и протянул их Наин.
— Не стоит делать это на руках. Впереди еще несколько сеансов гирудотерапии и массажа, а я не терплю уродства. Пусть будут безымянный палец на ноге. Ноготь!
Тон Виго поражал безразличием, будто он выбирал самый лакомый кусок в своей тарелке.
— Инстинкт самосохранения не стоит недооценивать. Эта неотъемлемая часть каждого из нас может изрядно подпортить мне развлечение сейчас и я почти не верю, во все что ты мне рассказала, девочка моя… Очень трудно самому себе причинить вред, который сопряжен с колоссальной физической болью.
Не сбавляя заданного ритма, Наин с легкой дрожью приняла щипцы и не запнувшись в движениях ни на секунду, только молча откинула длинную полу платья и выставила впереди себя обнаженную ступню, как это делают женщины, когда красят ногти лаком.
Будто завороженный, Виго не веря своим глазам смотрел, как без тени сомнений, но со страхом, Наин крепко обхватила верхушку ногтя кусачками, и с нечеловеческой силой рванула его против направления роста, отчего тонкая пластика с влажным хрустом лопнула и отделилась.
Вырванный ноготь так и остался зажат в стальных тисках, которые улеглись на столешницу в доказательство рассказанной истории и из прекрасных глаз Наин потекли слезы, но не от боли, а от разочарования, что навряд ли кто-нибудь еще услышит ее историю, которая так тяготит ее.
Улыбка была стерта с лица Отернея и он махнул рукой, чтобы позвали врача. Кусачки прикрыли тканью, а Наин досталось самая большая редкость, на которую был способен мужчина, сидящий напротив нее. Его восхищение.
Это чувство будет только усугубляться и со временем начнет мучить своего хозяина, ведь Наин теперь для него недосягаема, как и положено настоящему чуду. Это обещание Вигго дал сам себе, впервые за долгое время почувствовав то, что невозможно было купить ни за какие деньги — неподдельное человеческое удивление.
— Ты ведь не спишь с Тийле, — задумчиво произнес Виго, будто говорил сам с собой.
Он не смотрел на девушку, которая сцепив зубы терпела невыносимую боль, пока врач сосредоточенно обрабатывал поврежденный палец. Наин догадалась, что ей не стоит отвечать и покорно ждала главного умозаключения этого странного человека, который своим пугающим спокойствием мог довести до настоящей истерики.
— Ты его телохранитель, — заключил Отерней и глянул на девушку, которая коротко кивнула. — Тебя все устраивает?
— Что Вы имеете в виду, господин?