— Как и тебе…, - криво усмехнулся Рэгги, даже не собираясь отнекиваться. — Сделай одолжение, Элеонор, позвони Хильде. Снегопад к вечеру усилится.
В этот момент в воротах показалась тонкая фигура, в которой собеседники безошибочно угадали Агнес Мунд.
Рэгворд недовольно закряхтел и бесцеремонно направился к лестнице, которая вела в основной корпус замка. Там, мужчина ориентировался безошибочно, даже в темноте он мог скрыться за секунды в лабиринте коридоров. Но Агнес ускорила шаг.
— Мистер Полссон, добрый день! — в голосе женщины звучали мягкие нотки, а на лице заиграла самая нежная улыбка. — Как удачно, что я встретила Вас.
Присутствие Элеонор было явно нежеланным, но Агнес нехотя поздоровалась со смотрительницей, на ходу сдергивая с руки дорогие меховые перчатки. Однако это было сделано не для того, чтобы пожать фрау Гроссмахт руку. Словно крохотный, но очень мощный буксир, Агнес подплыла к громадной фигуре Рэгворда и любовно провела тонкой рукой по замусоленной поверхности овчинного тулупа реставратора.
— Здравствуй, Агнес! Чем помочь? — безразличие сквозило, едва ли не откровенное, но Рэгги, чуть наклонил голову в бок на свой манер и хитро прищурился.
— Рада тебя видеть, Рэгворд. Фрау Гроссмахт, — поздоровалась красавица, не сводя трепетного взгляда с Полссона. — Мне нужно все проверить в главном зале… И ты, как реставратор, должен высказать свое мнение. Ммм… установленное освещение не сильно повлияет на экспонаты?
— Простите, что прерываю. Агнес, Вы случаем, не видели по дороге сюда нашу уборщицу?
Бледное лицо фрау Мунд превратилось в правдоподобную маску удивления.
— В такую погоду, кто-то ходит пешком? Нет, не видела. Ни одной живой души.
Элеонор не стала дослушивать и молча отправилась к воротам, чтобы поговорить с Курцвиллем. Может он видел Лору?
Женщина услышала как тяжело вздохнул Рэгворд, и кинув краткий взгляд через плечо она только и увидела, как эти двое скрылись за массивными дверями.
Нужно было отдать должное Агнес. При всем своем высокомерии и гордости, эта дама имела хороший вкус на мужчин и тот факт, что Мунд в свое время отшила Мартина Дэнглера, только подтверждало это. За Рэгворда, Агнес вцепилась, практически, мгновенно, едва случилось их знакомство. И натуральная симпатия к Диони, со стороны реставратора, как оказалось, тоже не была помехой, хотя половина деревни откровенно потешалась над бесплотными попытками элитной белошвейки, одержать верх над грубоватой девицей, которую Полссон не особо интересовал.
Грубость, была для Диони не более чем ширмой. Девчонка явно обладала тонкой душевной организацией и с жадностью относилась к книгам, ведь Бронель тайком перетаскал ей личную домашнюю библиотеку, которая состояла сплошь из этрусского эпоса и собраний древних философов, в частности Гераклита и Парменида. При этом, Лора умудрялась сохранять почти детскую непосредственность и простоту, полное отсутствие тяги к склокам и спорам, а главное в ней отсутствовало качество, которое в людях Элеонор просто ненавидела — демонстративную гордость. Но обладала чувством собственного достоинства, которое невероятно подкупало.
Елка, которую эта девица дотащила на своей спине, с самого Швангау красовалась на кухне и каждый день на ветвях появлялась самодельная игрушка из сосновых шишек, обрывков упаковочной бумаги и лент, которые в изобилии водились у Хильды в магазине под конец года.
Сегодня, явно сюрприза ради, на ветвях обнаружилась вырезанная из дерева лисица. Искусная вещица, которой Элеонор залюбовалась на добрых десять минут была проработана до мельчайших деталей таких, как шерстка и коготки, и могла принадлежать только Рэгворду, да и пятна рыжеватой краски на пальцах реставратора только подтверждали эти предположение.
Впервые за долгое время, Элеонор ощутила, как сердце запело давно позабытые мотивы рождественских песен, и краткими вспышками возникало ощущение беззаботности и счастья.
Спустя час. Элеонор не удержалась и позвонила дочери, чтобы справиться о том где носит Диони, на что получила ответ, что девушка отправилась в Нойншванштайн по своему обычному маршруту, через кондитерскую.
Фрау Гроссмахт поднялась на обзорную башенку, где обычно ошивался ее муж каждое утро. Мелкий снежок, занявшийся с самого утра уже припорошил следы Бронеля. Натужно вглядываясь в зыбкую, мутную дымку, женщина неустанно повторяла самой себе, что ничего страшного не случилось, как вдруг из ворот, вылетел пикап, который был в свободном пользовании обитателей замка.
За рулем только и можно было рассмотреть мощную фигуру облаченную в овчинный тулуп.
***
Странное ощущение, словно меня старательно укутывали одеялом и старались не беспокоить малейшим шумом, нарушилось совершенно заурядным прикосновением маленького языка к участку обнаженной кожи чуть выше основания ладони. Чтобы отмахнуться, я пошевелила пальцем и вот тут началось «веселье».
Я не почувствовала не то чтобы своего пальца, а всей левой руки в целом. Глаза тоже открыть, не представлялось возможным. Сознание возвращалось лениво и неохотно, будто получивший двойку отличник. Подобное со мной случалось редко!
«Так, стоп!»
«А кто собственно я?!»
«Что-то на «л»…»
Лора!
И тут воспоминания о случившемся нахлынули мгновенно, от чего перехватило дыхание. Я попыталась закричать от возмущения, но даже вдох сделать не смогла, но зато пошевелила головой. Из-за этого ничтожного движения, под закрытыми веками глазами вспыхнули яркими фейерверками тысячи искр вперемешку с болью.
«Что происходит?!»
Паника никогда не была мне хорошим подспорьем, а потому я собралась с мыслями и постаралась больше не шевелиться, хотя конечности порядком походили на парализованные. Едва приоткрыв глаза, я пожалела об этом. Когда тусклый свет добрался до зрительного нерва я одновременно испытала неприятное ощущение от того, что чувствительную слизистую резанула холодная вода.
Валил густой снег, который сантиметров на пять прилично меня припорошил и только добротные ботинки и куртка, выданная Элеонор спасали меня от холода. Брезентовые перчатки, тоже числились в списке героев. Пальцы хоть и окоченели, но не были отморожены.
«Что у нас из подвижного?» — тривиально пронеслось в мозгу, и я начала стараться расшевелить ноги и руки. В списках особо пострадавших пока числилась только голова.
Настороженное фырканье послышалось совсем рядом.
«Какой-то зверь», — догадалась я, но наверняка не крупный. Волк бы уже пригрыз меня и пировал во всю. Может быть лисица или хорек.
«Так, так…. Значит у меня кровотечение».
Но за морозной анестезией я не могла понять где именно у меня рана. Логично было предположить, что на голове, учитывая симптомы.
Правая рука была настроена наиболее серьезно на то, чтобы вытащить меня из того оврага, в который я благополучно скатилась после того, как меня подрезала промчавшаяся мимо машина.
Да, я помнила марку машины, до кучи еще и номер, даже более того, знала кто был за рулем. Но сейчас это никак не могло мне помочь.
Любовно стряхивая с лица слой снега, правая рука старалась спасти своего носителя, которого внезапно охватило лиричное настроение.
Сколько же раз я представляла себе, какой могла бы быть моя смерть, а тут такой казус — ни пуля, ни нож, никаких хитроумных планов и засад. Провинциалка, которая обшивает деревню трусами.
Красивую, застывшую физиономию Агнес Мунд мне и надо было рассматривать, когда я услышала, как за спиной взвыл мощный мотор внедорожника. Можно было подумать, что дамочка не справилась с управлением и ее занесло, если бы не исправная работа грейдеров Фюссена, которые чистили дорогу дважды в день.
От неожиданности я отскочила в сторону, но не рассчитала расстояние и покатилась по крутому склону, пересчитывая на ходу сосновый молодняк, пока не треснулась лбом о толстый ствол дерева.
И судя по тому, как окоченели руки и ноги, я не один час провалялась без сознания.
Глаза привыкли к свету, и я апатично рассматривала заснеженные кроны сосен, невольно залюбовавшись красотой зрелища. Природа всегда поражала меня до глубины души, кажущейся простотой, которую только стоило потревожить человеческим вниманием и она раскрывала всю сложность и красоту своей сущности.
Такое состояние, вполне могло быть началом агонии — полное отсутствие желания двигаться.
Хотя, это слово — агония — мало подходило к данной ситуации. От него веяло паникой, чем-то суетливо мерзким и фатальным.
Несмотря на ужас моего положения я, как ни странно, не испытывала страха, что было уже ни в какие ворота. В мозгу заиграла некогда любимая песня. Казалось, из кустов сейчас донесется беззаботный, чистый и звонкий голос Жульена Клерка с его «Се требьян!», а я буду так же любоваться широкими сосновыми лапами в снегу, и может быть, начну подергивать ногой в такт оптимистичной композиции, если конечно, их величество нижние конечности согласятся восстановить кровоток и чувствительность.
Странно, то ли я была далека от человеческой нормы, то ли факты о помешательстве на пороге смерти действительно были в разряде мифов, но никакого длинного темного тоннеля с мерцающим светом или лиц родных я не увидела, но нечто похожее на шизофрению, уже каталось на зеленом единороге в моей голове.
И пока одна часть моего сознания ударилась в философию, другая натужно сдерживалась, чтобы не отдаться мысли, что именно здесь я и подохну.