Я с трудом представляла себе где это находится и в голову лезла дислокация в районе Восточной Европы с фермами, полями и женщинах в вышиванках.
Только сейчас я почувствовала у себя под пальцами левой руки клочок бумаги с нацарапанным на нем номером телефона. Отец подсунул его настолько незаметно, что я окончательно убедилась, что в случае, если проявлю со своей стороны хоть каплю заинтересованности в его предложении, то меня по самые уши втянут в такую кучу дерьма, что поползновения по потолку офиса от депрессии покажутся раем.
После этого разговора, у меня появилось четкое ощущение, что это была плохо скопированная сцена из матрицы, когда Морфиус предлагал Нео две таблеточки на выбор. Да, психоз был на лицо, но покой и крепкий сон я потеряла основательно и надолго.
«Мои успехи в языках, значит…»
Да, я в совершенстве овладела испанским еще в школе, потом мама отвела меня на французский и мой репетитор настолько вошел в раж, что параллельно я выучила и итальянский. Так, что в колледже мне осталось выбрать между немецким и греческим. В ход пошли оба.
Чтобы не потерять навыки, я покупала литературу на тех языках, которые выучила раньше.
Кстати, все началось с языка жестов для Сьюзи, который я считала самым красивым, в виду объективных причин. Свою тетку я называла сестренкой и с умилением наблюдала, как маленькие руки коряво совершают пасы в воздухе, доводя до меня мысли девочки.
Когда меня все доставало, я перебирала жестами все ругательства, которые были доступны. В колледже мои руки порхали в нецензурщине, каждый день, после встречи с отцом.
Кстати, я продержалась почти полтора года, прежде чем набрала тот номер телефона. Окончательно разочаровавшись в учебе, я чувствовала, как внутри растет недовольство. Гнев не редко приходилось подавлять по самым незначительным неудачам. Выражаясь языком психологов, мои «качели» ходили ходуном. Почти все время, я проводила на репетициях, скатившись по успеваемости чуть ли не до отчисления.
Не могу сказать что розовые очки были моим неотъемлемым аксессуаром с самого детства, но «взрослая» жизнь, пропитанная свободой только в том, что можно встречаться с кем угодно и накачиваться спиртным по поддельным правам, очень быстро опостылела.
На следующий день, после того, как я позвонила отцу, мне передали загранпаспорт и билет до Дубровника. Благо, что впереди были каникулы. Я проглотила угрызения совести и наплела маме о поощрительной путевке в Европу.
Собственно в колледж я больше не вернулась, потому что перевелась в Университет Роттердама в Нидерландах. Отец все устроил.
О, какая фраза!
«Отец все устроил».
Только сейчас, я начинаю понимать, что этот план он вынашивал едва понял, что я не вырасту хлипкой, инфантильной девчонкой.
Когда в 1975 году в ФБР только съедали первых собак на поприще защиты свидетелей, отец принимал непосредственное участи в разработке методик и инструкций, после чего перешел к практике. Лучший агент на протяжении трех десятилетий, был уволен с должности, когда выяснилось, что штаты на пороге дипломатического кризиса из-за того, что была нарушена неприкосновенность подданного Великобритании, в отношении которого начали расследование.
Была известна только фамилия подозреваемого — Сомерсбри.
Дело замяли, а свидетелей отпустили восвояси.
Именно тогда и появился Финис.
Уже через неделю несчастного не было в живых, вместе со всей семьей. Отец должен был лично замести следы. Сомерсбри вышел сухим из воды, а Винсент Кросс провел следующие десять лет в тюрьме, разрабатывая для себя новый план действий. В его распоряжении остались огромные ресурсы, хотя прежнее руководство об этом даже не подозревало.
Имена, названия городов, настолько замысловатые, что я даже не надеялась потом найти их на карте, лишения, испытания, ранения, и огромные деньги. Отец выдавал мне правду о своем прошлом небольшими порциями. И только когда, зашел вопрос о моей физической подготовке, я узнала, что Роттердам тоже будет частью прикрытия.
Мама с Сьюзи потеряли меня из виду на два года. Только редкие звонки и письма с моей загорелой физиономией, подтверждали тот факт, что я жива. Все потому, что обращаться с оружием, осваивать искусство рукопашного боя и выживания в жестких условиях, я научилась, когда проходила обязательную службу в израильской армии. Я попала в батальон «Каракаль». Больше года пришлось патрулировать границу неподалеку от Синая, задерживая контрабандистов и нелегальных эмигрантов.
Это было невероятно, но я прибывала в полном восторге от всего, что со мной творилось и только тоска за мамой и Сьюзан, добавляла ложку дегтя. Но папочка быстро обновил мне эту «ложку» вбивая в сознание острый клин с новой фобией, а точнее, паранойей. Слежка! Каждую минуту, каждое мгновенье я должна была помнить, что за мной могут следить те самые люди, которые знали о существовании Финис. Для многих это имя стало мифом, но в ФБР и Интерполе, оно ассоциировалось с позором, который покрывал их деятельность. Другими словами — никаких «хороших» знакомых, и тем более друзей. Вот тут уже начались сложности.
Я всегда была общительным человеком и долгое время держать в себе накопившиеся переживания не могла. Несвязный поток мыслей, в основном, приходился на маму, но ее рядом не было, а сотовый папаша изъял еще в аэропорту Бен-Гурион, вынул симку, а сам аппарат разобрал на составляющие, после чего похоронил в своем чемодане.
Хотя, жесткими эти условия было трудно назвать. Единственный кому удалось капитально переломить мне психику был мой родной отец.
Условие номер один — любое новое знакомство, я должна была начинать с мысли о том, каким образом я смогу нейтрализовать этого человека — быстро и тихо.
Очередной этап плана отца претворялся в жизнь. За очень короткий промежуток времени, он удосужился сделать мне английское, хорватское, израильское и итальянское гражданство.
После Израиля мы переехали в Румынию. Нет, учить румынский мне не пришлось. Поселившись в основательной глухомани под названием — Биделе, мы перешли к закалке.
В прямом смысле.
Я часами бегала по лесистой местности в летних шортах и футболке, а если мне не хотелось, то мистер Кросс скручивал меня в бараний рог — к этому у него был талант — ставил мне парочку хороших тумаков, завязывал глаза и вывозил в неизвестном направлении с компасом, бутылкой воды и парой кусков вяленого мяса, выкидывал подальше от дороги и уезжал. Ах, да… В качестве поблажки мне выдавались тонкие спортивные штаны и куртка. Учитывая тот факт, что период обучения пришелся на раннюю весну, приходилось мириться с температурой воздуха в пять-шесть градусов тепла и буквально бороться за свою жизнь.
Так что, по желанию убивать у меня была твердая пятерка. Потом пошли испытание посерьезнее.
Памятуя о том, что в спину мне будут дышать десятки людей, желающие моей смерти, а ни в коем случае не должна была исключать того факта, что меня могут рано или поздно «арестовать». Папа пояснил, что смертный приговор штука довольно желанная только потому что, его исполнению предшествует затяжной период допросов, ну, или если угодно откровенных пыток. Когда льют воду на покрытое полотенцем лицо — это детские игры. Другое дело, когда к местам, где находятся скопления нервных окончаний подают ток или медленно вводят раскаленные иглы от шприцев, это дико больно. А еще прижигания, выворачивание суставов… Если человек не ломается, то начинают применять психологические приема — лишение сна, воздействие звуком, когда под стробоскопами воет какофония на всех диапазонах в течении двух суток, голод, жажда и боль отступают на второй план и начинаются галлюцинации. Тут главное не переборщить, потому что многие теряют рассудок.
Собственно папа собственноручно перепробовал на мне весь набор, но прежде предупредил о последствиях и долго отговаривал. Разве что до насилия не дошло.
Те два месяца я не забуду никогда. Все шрамы потому убрали в частной клинике пластической хирургии откуда я и сбежала. У меня оставался номер телефона Кросса, которого уже перестала в мыслях звать отцом.
Пришлось жить на улице, скитаясь от деревни к деревне. Благо, что в Румынии люди привыкли к цыганам и на меня особо не обращали внимания. Пару недель я отработала на одной птицеферме под Лугожем. Ее владелец — худой, седой мужчина средних лет был добр ко мне и всячески намекал, что не против чтобы я расширила свой круг обязанностей, перебравшись к нему в спальню. Я отказалась, а он пожал плечами и снял меня с чистки курятников, переведя в «убойный» цех. Куриные головы летели из-под топора ладно и без промедления. Мой застывший взгляд, поджатые губы и забрызганное кровью лицо являло собой то еще зрелище, так что сославшись на недостаток денег меня попросили, но за работу оплату выдали. Эти гроши были истрачены за пару дней.
Нормально заработать удалось, когда я добралась до Тимишоара и устроилась в один из баров на подпевку, но проникновенные песни местной солистки едва были слышны, потому что «второй» голос выдавал такую дрожь и томление, что завсягдатаи заведения забывали опустошать свои стопки и слушали меня открыв рты. Вскоре появились поклонники. Хозяин бара, поставил меня на сольные выступления. Половину заработка я брала алкоголем.
Следующие недели я провела в пьяном угаре, стараясь переварить тот факт, что должна прийти к судьбоносному решению.
Месяц без надзора отца почему-то не принес облегчения. Публика была приличная и никто не распускал рук, наоборот, сплошные предложения помочь, потому что мой внешний вид оставлял желать лучшего. Но труды отца не прошли даром, я загиналась от паранойи. Доходило до того, что спокойно вести диалог я могла не с живым человеком, а только с дядюшкой Пекосом, который был набит у меня на руке. До безумия оставалось всего ничего.
Я вернулась в Биделе, как милая, обнаружив Кросса в самом безмятежном расположении духа. Как оказалось, он даже не собирался меня искать. Более того, этот невероятный тип был полностью уверен, что я вернусь.
Конечно! Не могло же столько лишений пойти напраслиной.
Проклятая психология!
Чувствительность, как физическая, так и эмоциональная притуплялась в последствии с каждым годом все больше и больше.
В этом году Сьюзан исполнится шестнадцать. Мы перебрались в Хорватию. Отец переписал на меня свой дом и землю. Он уведомил меня об этом через нотариуса и не удосужился даже позвонить мне.
Наши отношения со Сью нельзя было назвать сложными. Этот этап мы давно прошли. От самих отношений на сегодняшний день остались одни воспоминания. И все из-за моей «работы».
Разумеется, все держалось в секрете и длительное отсутствие объяснялось деловыми командировками. Честно признаться деловые тоже случались время от времени, чтобы не привлекать внимания налоговиков, я вкладывала полученные гонорары в разные сферы деятельности. Неподалеку от Люка Дубрава, я приобрела старую устричную ферму и винодельню. А еще активно развивала эко-туризм. Точнее, за меня его развивали компаньоны в нескольких странах.
Сколько же трудов ушло на то, чтобы найти людей, которым действительно можно было доверять. Кстати, я была совладелицей лондонского агентства по подбору обслуживающего персонала, от которого Лора Диони и отправилась в Баварию. Фирма была на грани разорения из-за высокой конкуренции и мое щедрое предложение в обмен на долю в бизнесе, буквально спасло хозяина от разорения. Но «инвестиции» были произведены с небольшой оговоркой — нужно было принять на работу девушку, эмигрантку из Италии, без лишних вопросов и только по документам.
Это очень напоминало «Мертвые души», но только в отношении одного человека. Разумеется Лору Диони никто не видел в глаза, но при малейших расспросах о ней, всегда следовал один ответ — она на работе за границей.
Едва обугленный труп Фаррота увезли в морг, Нойншванштай наводнили полицейские. Но инициативу, на следующий же день перехватили спецы из Интерпола и ФБР. Одни только допросы продолжались почти две недели. Проверили каждого работника, каждого работягу из ремонтной бригады, записи видеокамер изучали едва ли не под микроскопом.
Но в итоге, я убралась восвояси из Баварии, ни разу не пожалев, что больше никогда сюда не вернусь. Перед тем, как отправиться в аэропорт Брандербурга, я заскочила в службу доставки и выбрала самую дорогую опцию, которая предполагала, что курьер лично перевезет груз, минуя крупные таможенные посты. По сути это была контрабанда.