— Бери фонарик. Пойдем на кладбище, — безапелляционно прозвучал ломкий голос.
Вдрогис ни чуть не удивился. Крутанулся вокруг себя в поинсках шлепанцев и на секунду исчез в кладовке. Он вернулся с мощным фонариком, после чего торопливо и смешно просеменил к холодильнику, вытащил готовые сандвичи с рыбой, упакованные в пленку, а еще крохотную бутылочку сока. Протянув еду гостье, Вдрогис без лишних вопросов направился к выходу, не заметив кривой благодарной улыбки.
Оба вышли в полном молчании из дома.
Петер, даже не подумал переодеться, как был в широкий легких шортах и майке-алкоголичке сел за руль.
— А семья Паво?
— Получили более чем щедрую компенсацию и пожизненную пенсию в размере тысячи евро, для каждого родителя. Что и говорить, старики убиты горем. Чуть позже я отправлю их в Карловы Вары. Кстати, собак я при всем желании не мог оставить у себя. Аллергия. Отдал на передержку всех троих.
— Троих?
— Да, знаю. Весь осторов облазил. Четвертого блохастика не нашел.
Аврора промолчала. Держа на коленях тарелку с едой, хлюпнула носом, схватила сэндвич и спешно сунула его в рот, отвернувшись к окну.
Еще через минуту, Петер услышал еще один мокрый всхлип.
Городское кладбище Трогира не могло никого напугать ночью. Широкие дорожки были посыпаны мелким белым камнем, который отражал лунный свет ясными ночами, разнося его среди аккуратных склепов и могил.
Вдрогис держался тихо и не посмел произнести ни слова, пока Аврора склонившись над двумя горами пышных букетов цветов в корзинах стояла около мраморного склепа, богато украшенного искуссной резьбой.
Мужчина почтительно отошел чуть подальше, чтобы не смущать мисс Франклин и не давать подода заподозрить, что он подслушивал, потому что обрывки тихих слов скупо оседали в ночном безмолвии обители покойников.
Горько было наблюдать за тем, как беззаботная на первый взгляд, сытая жизнь привела к трагедии. Аврора явно чувствовала за собой страшную вину, превратив невинных стариков в мишень.
Стенания смолкли.
Девушка, как обычно, бесшумно подошла к Петеру.
— Спасибо, Петер! Боюсь на этом нам придется расстаться. Утряси формальности с правом собственности на остров.
— То есть?
— Пусть меня признают без вести пропавшей, когда сроки выйдут. Ты останешься распорядителем собственности. Остров выстави на торги. Могилу мамы перенеси сюда, на это кладбище. Вырученные деньги перечисли на счет приюта, в котором работала Кассандра. Чуть позже я свяжусь с тобой, продиктуешь мне номера счетов на Багамах.
Петер коротко кивнул в знак согласия.
Аврора развернулась и зашагала по широкой аллее прочь. Она свернула за угол и скрылась из вида.
Путь до пирса был не близким и снужно было успеть до рассвета, чтобы никто из рыбаков не увидел ее на острове. Разумеется, о том, чтобы втягивать в это Урбина не могло быть и речи. Значит, придется угнать собственный катер.
Так же как прижигают кровоточащие раны, Аврора знала, что ей нужно увидеть собственными глазами обугленные остатки особняка. И как только знакомый скалистый силуэт навис своей громадой над колыхающимся на волнах суденышком, девушка сжала челюсти до такой степени, что зубы заскприпели, грозя лопнуть. Воспоминания накрыли волной схожей по силе с цунами.
Каждый камень, дерево, звук, все вопило об утраченном и помимо матери, Добы и Кассандры, в мыслях то и дело мелькал образ Габриэля. Секундная слабость тут же сменилась раскаленной до бела злостью, которая разом перечеркнула переживания. И кажется, в этом было спасение.
Луна то и дело выглядывала из медленно ползущих по темному небу облаков. Привязав швартовочным канатом катер, Аврора замерла на пирсе, разглядывая ужасную картину.
Дом был сложен на славу. Каменные стены по большей части уцелели, но светлый песчаник почернел от копоти, а массивные балки, которые поддерживали кровлю обрушились, повредив кладку в нескольких местах. Не дожидаясь, когда сожаления снова начнут свой ядовитый хоровод, Аврора заставила себя развернуться и безошибочно нашла тропинку, которая вела на холм. Она шла медленно без опаски быть обнаруженной, точно зная, что была здесь одна, ведь за многие годы каждый шорох и вплеск, были подсказкой или предупреждением. Правда, пару раз Аврора резко останавливалась, когда слуха коснулось нечто напоминающее мокрое сопение, где-то за спиной.
— Окуш! — призывно громко и резко разнесся голос.
Снова пришлось прислушаться и вот уже прозвучало нечто знакомое ворчливое, что оборвалось на жалкий скулеж.
Белобокая, короткошестная фурия, вышла из кустов. Окуш заметно схуднула, будучи лишенной щедрой кормежки. Опустившись на колени Аврора протянула руки и лобастая голова покорно уткнулась в ладони в поисках утешения. Морда собаки была перепачкана засохшей кровью и мелкими перьями.
— Все ясно! Чайки попали под раздачу, — догадалась Аврора. — Значит, ты осталась стеречь свои владения? Умница!
Выпученные влажные глазки буравили немигающим взором. Не изменяя своим привычкам Окуш водрузила свой зад в руки Авроры, вместе со своей преданностью. Так обе и просидели на холме у одинокой могилы, до того момента пока рассвет не стал заливать горизонт голубоватым холодным светом. Нехотя поднявшись на ноги, Аврора бросила печальный взгляд на могилу матери торопливо спустилась к пирсу, прижимая к груди притихшую собачонку.
— Что ж… Отвезу тебя в новый дом.
***
Крохотная деревушка Ансалонга, затерянная в горах Андорры, насчитывала в себе всего пятьдесят девять жителей. Это ничуть не умаляло ее очарования, и приезжим туристам открывались виды, захватывающие дух.
Добротные деревянные дома живописно лепились к реке и лишь серые стены церкви Сен-Микель громоздились чуть поотдаль на возвышенности, покрытой яркой зеленой травой. Размеренный ход жизни деревушки редко что нарушало.
Сегодня, большинство жителей неспешно покидали воскресную службу под звон одинокого колокола.
Многие задерживались на пятачке перед церковью, который за глаза называли городской площадью.
Первое, что бросалось в глаза, так это отсуствие детей. А потому, единственный мальчик среди публики невольно привлекал к себе внимание. На вид ему было чуть больше десяти, он весело подпрыгивал, разминая затекшие ноги, после продолжительного сидения на службе. Чуть позади шли его родители — красивая темноволосая женщина невысокого роста, с тугими бедрами и красивой тонкой талией. Ее холеная рука была продета в согнутую в локте руку высокого плечистого мужчины, немного неуклюжего, судя по тому, как приходилось сдерживать размашистые шаги.
Но это было мелочью и придирками дотошного зеваки, потому что зависть могла толкнуть и не на такое. А эта паскуда росла буквально из ничего, при виде подобного беззаботного счастья. Откровенного, безусловного, настоящего.
Семейство направилось к дальнему концу деревни, где за гостиничным комплексом раскинулась сосновая рощица, а прямо за деревьями пристроился уютный одноэтажный дом. Женщина вдруг замерла, ее муж насторожился и проследил за взглядом супруги.
Последовало секундное замешательство и здоровяк сорвался с места, подбежал к крыльцу, взлетел по ступеням и схватил в охапку девушку, которая даже не стала сопротивляться столь бурному приветствию.
Ни слова не прозвучало, их трудно было подобрать, а потому на лицо гостьи посыпались поцелуи. Короткая передышка, глаза мужчины повлажнели, расцвела ослепительная улыбка, еще одно крепкое объятие и снова щеки девушки запылали от губ.
— И я рада видеть, тебя, Рэгги, — наконец-то сдавшись сказала Аврора, робко обнимая здоровяка за крепкую шею, и пряча лицо в длинных волосах Алекса Фаррота.
20
— 20-
Сапожник без сапог.
— Ума не приложу, как тебе удалось обвести всех вокруг пальца, — Алекс сидел напротив меня, облокотившись своими мощными руками на поверхность обеденного стола, пока Лиссандра суетилась на кухне.
Благо, что Филлип сгреб в охапку Окуш и удобно устроившись с собакой на диване, смотрел телевизор.
Такие знакомые хищные глаза мужчины, в которых еще недавно плескалась только черная боль, пристально изучали мое лицо. Ничего кроме благодарности и отчаянной радости я в них не читала.